Раньше всех на встречи приходил Томас, настоящий кельт. Роста он был не самого высокого, но в нашей компании был самым крепким и спортивным. Зеленые глаза всегда смотрели чуть с прищуром и немного сурово, но тонкая линия бровей сглаживала это ощущение. Лицо всегда было загорелым, его фирменная короткая стрижка с укороченными висками не менялась с младших классов, изредка, для разнообразия он зачесывал волосы на другую сторону и на официальные мероприятие укладывал их бриолином. Руки у него были также загорелые, смуглые и от природы очень сильные и крепкие, доставшиеся ему от отца. С детства его тянуло к спорту и в школе он всегда показывал хорошие результаты. После окончания учебы в колледже он вернулся и нашел работу тренера в школе неподалеку. Так как школа была небольшая, работа не отнимала много сил и помогала держать себя в форме, оставляя достаточно времени на помощь родителям на ферме, на воспитание младшего брата и на свои увлечения. Носил он исключительно футболки, поло и рубашки с коротким рукавом, как темные так и светлые, так что всегда можно было разглядеть несколько татуировок на его руках: Дева Мария на внутренней стороне правой руки, на локте рыболовная сеть, на левой руке из-под рукава выглядывала нижняя часть традиционного кельтского креста.
Несмотря на то, что с местным пастором они были хорошо знакомы, Томас за всю жизнь ни разу не был на службе в местной церкви. Наши священники за это его не критиковали, скорее, сочувствовали что мальчика угораздило родиться в семье безбожников. Его родители – коренные шотландцы держали ферму на краю деревни, жили они не в замке, но зато могли похвастаться древностью своего рода, который проследили с конца XIV века. Кроме того что род был древним, он отличился своей бескомпромиссностью, всё это время они оставались ревностными католиками, хотя в некоторые моменты истории семье приходилось прикидываться протестантами и даже прятать распятия и четки в тайниках. Сейчас, к счастью, несмотря на то что католиков здесь раз в пять меньше, чем прихожан Церкви Шотландии, уже ни от кого прятаться не надо. Томас в этом плане всегда был гордостью родителей, ибо когда остальные дети, чьими родителями были «дети цветов», вступив в подростковый возраст, утрачивали интерес к религии, или занимали воинственную позицию по отношению к ней, молодой Томас сам погрузился в изучение писания и стал позиционировать себя как католик-традиционалист. Правда, это ничуть не мешало ему быть среди нас лучшим специалистом по древним кельтам.
Его семья была прихожанами католической церкви, находящейся в милях десяти от нас на востоке, у самого берега моря. Поездки в тот край были для него настоящим праздником, каждый раз он делился с нами своими впечатлениями от службы, восхищался красотой убранства, прекрасной органной музыкой. Да и расположением наша деревенская церковь проигрывает католической, у нас не услышишь волшебный шум моря.
Символом страстной любви к морю стала его татуировка с рыболовной сетью. Начиная с подросткового возраста Томас уговаривал родителей, чтобы те изредка отпускали его в море на подработки с дядей. Любовь к морю была усилена любовью к историческим романам о контрабандистах, которые, несмотря на угрозу жизни, выходили в разгневанное море. Конечно, законный заработок Томаса не требовал таких рисков, но юношеское очарование, почерпнутое из романов, не было разрушено суровыми буднями рыбаков, хотя одно разочарование все же было – запах сырой рыбы стал настолько ему ненавистен, что он больше не смог её есть.
– Как ты выдерживаешь эту вонь? – спрашивали у него.
– Не могу объяснить. Когда был подростком, меня удерживали там фантазии, – отвечал он, – вот подплываем мы к берегу ночью, и я представляю себе, как выйдем на берег, возьмем груз, подберем раненного подонка Дэррисдира, и снова отправимся в путь. Сейчас таких мыслей уже нет совсем, но любовь к морю крепнет. На самом деле, я бы объяснил всё это, если б написал книгу о своих плаваниях, да только ничего интересного со мной в море не происходило.
С детства лучшим другом Томаса был Пол, хотя дома его часто звали Пауль. Он не был местным, жил в стороне от деревни в усадьбе родителей, его семья происходила из древнего шотландского рода, породнившегося с немецкой знатью. В его роду стало традицией находить себе невест-немок. Самого яркого представителя рода Пол успел застать в живых – прадед его умер недавно, а вот прабабушка до правнука не дожила, уж слишком у неё было слабое здоровье. Прадед Дитрих, как мне кажется, сильно повлиял на Пола, он обладал прекрасной памятью и рассказывал правнуку много интересного по мере взросления. Встретился он со своей женой в юношеском возрасте, когда переехал с отцом в далекую Россию, в Санкт-Петербург, для работы с другими приглашенными шотландцами на чугунном заводе. Там он познакомился с молодой очаровательной дочерью местного землевладельца из немецкой деревни на окраине города. Недавно посвященный в местную масонскую ложу, молодой Дитрих планировал свадьбу, успешно трудился на заводе вместе с отцом, исполняя работу технолога как Великое Делание, представлял себе лучшие времена, как вдруг грянула революция. Всё резко начало рушиться, он лелеял надежду что братья-масоны поддержат контрреволюцию, но ложа была расколота – многие приветствовали новую власть, считая её новым шагом на пути к идеальному обществу, некоторые хотели переждать, и с интересом ждали что будет дальше, а тех, кто как и Дитрих, считали царскую власть священной, было слишком мало и они ничего не решали. Сохранить долю завода шотландцам не удалось, и, пока не стало ещё хуже, Дитрих увез молодую Хельгу к себе в Шотландию, навсегда порывая с масонством. Уверен, прадед поведал много тайн, гораздо больше, чем можно рассказывать за пределами семьи, но когда кто-то в его присутствии высказывался о масонском заговоре, Пол первый начинал возмущаться.
– Заговор!? Да они между собой договориться не могут – молодые ложи воюют со старыми за свою самостоятельность, а внутри молодой ложи идет война между консерваторами и либералами и, в итоге, от новой ложи со скандалом и расколом отделяется третья! И вы думаете, эти люди могут чем-то управлять!?
В семье сохранилось много фотографий и, можно сказать, что Пол был просто копией своих предков по мужской линии – высокий рост, длинное скуластое лицо, узкий острый нос, тяжелый волевой подбородок. Суровость черт лица чуть сглаживалась очень мягким взглядом. Единственное, что отличало Пола от предков, это постепенно темнеющие от поколения к поколению волосы, из-за вливания кельтской крови.
Его семья так до конца и не ассимилировалась и, отчасти чтобы подчеркнуть свою чужестранность, Пол в старших классах перешел в католическую веру, и хоть он стал прихожанином той же церкви, что и Томас, истинным католиком его было назвать тяжело, ибо не в меньшей степени его всерьез тянуло к изучению гностицизма, эдд, германского эпоса и рунической магии (особенно его привлекал англосаксонский ряд и полурунический готский алфавит).
Также по мужской линии ему передалась любовь к технике. Прадед был очарован машинизированными заводами, веря что это начало лучшего мира, но время показало, что ничего лучшего и светлого техника в наш мир не принесла, а скорее наоборот. Пол же отошел в сторону творческого и увлекся синтезаторами, в нашей компании любителей музыкальных экспериментов он был первым среди равных. В его комнате удивительно сочетались консерватизм девятнадцатого века и технологии. Один дубовый стол был заставлен книгами, а второй, поменьше, занимал синтезатор и рабочее место для пайки. На стенах висели классические гравюры, в том числе и с выдающимися немцами, с которыми соседствовали русские народные гравюры, привезенные ещё прадедом. Гордостью коллекции была раскрашенная гравюра с титаном, держащим солнце, поделенное на десятки пронумерованных секторов. Он никогда не доставал её из-под стекла, но на перерисованной копии нам однажды довелось погадать на Самайн. И тут же рядом с подсвечниками и фолиантами соседствовали различные провода. Стоило ему только услышать начало интересного диалога в фильме, он сразу бежал подключать провода к телевизору и записывал маленькие обрывки фраз на пленку:
