— Ой-ей…

— Вот именно. Сто-двести лет, и придется либо друг у друга на головах сидеть, либо лишних в море топить, а куда такое годится? Не хотела бы я на своей земле таких… орочьих обычаев, — тихо сказала целительница, вновь опустившись в кресло. — Налей мне еще… сколько там осталось?

— Еще на пару чаш.

— Хорошо. Гадость оно, конечно, но знаешь, тому, что помогает, радуешься, даже если от него скулы сводит. Ты ничего не хочешь у меня спросить? — внезапно участливо и мягко осведомилась Литиэль. Горлинка неуверенно пожала плечами. Спросить чего? Про лекарство? Ну, лекарство и лекарство. Про разговоры об учености? Так это не ее дело. Вот, разве что…

— Кто со мной вначале говорил? О том, что она, мол, отсюда не выйдет…

— Ишь ты, нашла же, о чем… — Литиэль мелкими глотками пила зелье, — Это глупость моя с тобой говорила. Она — тоже я, но… а, демоны со всем этим! Да, я его люблю! Меня раздваивает выбор — один из путей ведет к гибели, другой к тому, что уже не будет мной! Но это глупо — считать, что лучше погибнуть всем вместе, чем измениться, приспособиться, выжить и достичь цели! Но какой ценой? Превратившись в чудовище? Нет, нет… ох, как это утомляет… подумать только, и это тоже я…

— А почему ты мне все это рассказываешь, госпожа? — снова спросила Горлинка, видя, что целительница уплывает в свои мысли.

— А почему бы и нет? Нужно же с кем-то поболтать о неизбежности грядущего, — Литиэль устало распласталась в кресле. — Я бы твоим Старшим рассказала, но у них от меня голова болит, или еще что… словом, когда я в таком вот виде, некоторым особо чутким от меня плохо. Понимаешь, девочка, они мне помогают, потому, что им от меня что-то надо — сказать по-честному, и знать не хочу, что. Думают, что я им сыграю на руку — демоны знают, как, но вот со свадьбой этой удачно получилось. Им нужен кто-то вроде меня — чтоб был заместо тарана. А я иду к своей цели, и, если по пути расчищу место для кого-то еще, так и быть.

— И… какая у тебя цель?

— Спасти… — Литиэль пожала плечами, и глубоко вздохнула. — То, что случилось со мной… больно, да, но я ведь люблю его, и с этим ничего не поделаешь. Я искала другие способы, но он отдал меня в ваш народ, пусть невольно, не зная об этом, желая совсем другого, и… теперь это мой народ. А прошлое… это только прошлое. Налей еще.

Горлинка вылила остатки зелья в чашу.

— Спасибо, — устало и тихо сказала целительница. — И за то, что мои бредни слушаешь. Ты, вот что, даже если мужа не найдешь, детей заведи, хоть пару. А до того — обязательно на Менельтарму поднимись. Королева там уже побывала, другие пока опасаются… а нам это очень нужно — такой обычай.

— Схожу, раз надо, — согласилась Горлинка. Подняться на Менельтарму и впрямь было бы неплохо — поглядеть на Остров с высоты.

Целительница еще что-то бормотала, качаясь в кресле, переходила порой на какой-то неведомый язык, что-то пела, плакала и ругалась. Несколько раз принималась благодарить зевающую служанку за то, что та слушает «глупую девицу, которой вечно будет пятнадцать лет». Свечи погасли, а после, должно быть, спустя час или чуть больше, в комнате начало светлеть.

— Я засну сейчас, — уже слабеющим голосом пробормотала Литиэль. — Когда совсем расцветет, сестры вернутся, и ты им расскажешь… а, можешь рассказывать все, что услышала, они и так знают. А после — молчи.

— Я не из болтливых, — улыбнулась Горлинка. — Как лекарство-то, подействовало?

— Хорошо… — целительница откинулась в кресле. — Спасибо. Вы, эдайн, хороший народ. Хорошо, что я здесь. Здесь у меня есть будущее.

========== Часть 20 ==========

Горе-горюшко… горе-горькое…

Чужое горе текло вокруг, как вода, обтекая ее — белый камень. Черное долго считалось траурным в этом народе, но государыня ушла не во Тьму, а в Свет, и провожать ее должно в белом…

Она любила свет, эта влюбленная девочка, весенний ветер, солнце, белые цветы. Дворец убран белыми тканями, раскрыты окна и двери, и белые цветы повсюду — лилии и розы, и от аромата кружится голова.

— Тетя Лит…

Принц — мальчик, тоненький и хрупкий, большеглазый — он не похож на людей, никто из них пока еще не похож. Пройдет время — и потомки эльдар приобретут свои особенные черты, соединяющие кровь обоих народов, но отличные и от тех, и от других. Но это время еще далеко, пока же — в ее руках лишь зерна будущего. Два теплых кулечка, еще слишком маленькие, чтобы осознавать потерю… а снизу за край ее мантии держится девочка лет четырех, еще плохо понимающая, что происходит, но уже чувствующая — случилась беда…

Благая государыня Гиланнет-Илуанна покинула сотворенный мир.

— Ныне мы провожаем к Престолу Света женщину, чья чистота была подобна сиянию Таникветиля, чья любовь согревала землю Эленны — благослови нас, уходящая, ибо нет человека, что не плакал бы о тебе.

«— Почему мама умерла?»

«— Потому, что так велел Единый, малыш. Не тоскуй о ней — она ушла в Свет, и однажды вы встретитесь с ней у Престола Отца».

— Госпожа Литиэль…

А Король утомлен. Оглушен — сказать точнее. Еще одно зернышко — горе его, так верившего, что все теперь будет хорошо — ложится в благословенную землю Эленны, чтоб после взойти…

— Не тревожьтесь, мой государь. Я о них позабочусь.

Она обнимает детей, рассказывая — больше для растерянного и напуганного мальчика-принца — что мама улетела в страну, что прекрасней Валинора, в Свет Всеотца, что там она будет петь (ты же помнишь, какой чудный голос у твоей мамочки?) и ее песня будет создавать благословение для ее детей, и для папы, и для всей страны… а когда придет время (но это время не стоит торопить, ибо это трусость и недостойная слабость), вы с мамой обязательно встретитесь. А как же иначе?

Да, она позаботится о них. Старший станет со временем Королем — судьба его определена, но младшие требуют гораздо более пристального внимания. Гораздо более умелого воспитания, чем то, которое она сможет им дать. Впрочем, это уже не будет ее заботой — она договорилась с сестрами Безмолвия, и по прошествии нескольких лет сможет заняться гораздо более нужными вещами.

***

— Чего же ты хочешь достичь?

Принято считать, что черные дела вершатся во мраке — но за окнами храма день, сияющий, прекрасный… как всякий день в Нуменорэ. Маленькая женщина сидит у окна одной из внутренних келий, и терпкий аромат отвара ацелас плывет по комнате от чашки в ее руке. Сестра Горлинка в последнее время тоже пристрастилась к этому напитку — как и многие другие, распробовав горько-сладкую терпкость, дарящую свежесть и ясность уму.

— Чудесный день сегодня… — роняет гостья, отпивая чай.

Горлинка вздыхает — в этом вздохе мягкий укор, ведь прошло уже много лет с тех пор, как она была посвящена в тайны сестринства — а конкретного плана все нет и нет. Эта душа, обладающая великой силой, но несущая в себе великую рану — она может позволить себе, подобно эльдар, планировать на сотни и тысячи лет вперед. Но ей, смертной женщине, верной, но сомневающейся в своем служении и уже думающей о том, что неплохо бы было смириться всерьез, а не напоказ — хотелось бы знать, что дело, которое в далеком прошлом затеяли ее предшественницы, не безнадежно.

— Не безнадежно, — Литиэль улыбается одними глазами. — Верь, я это вижу. Но до этого еще много, очень много эпох…

— Ты читала?..

— Нет, мне еще не время. Это… смешает, замутит взгляд, и привлечет внимание. А я, несмотря на твои слова, еще не настолько могущественна, чтобы прикрыть себя от… интереса. Видишь — птица на ветке? И эта птица может увидеть тебя, пока ты торчишь в окне. Но меня эта птица не видит — я сижу за ставней.

— О…

— Поэтому наш план на ближайшие, самое меньшее, лет пятьсот — не высовываться. Вы можете продолжать вести свои обряды, хранить свои тайны — но так, чтоб никто вне общины об этом не узнал. Вы уже… прикрыты, что ли. Не знаю, как, не знаю, чем… о, верно! Ветки рябины над дверями?