Мама, Нагима Хасановна (в девичестве Искендерова), родилась в 1915 году в Урде. Это город в междуречье Урала и Волги, до революции – Ханская Ставка. Он входил в состав Астраханской губернии. Земля эта принадлежала Букеевской орде. В 1826 году приглашенные русские зодчие при хане Жангире начали строить город как административный центр. Быстро растущее население было многонациональным: казахи, татары, русские и другие. В 1869 году в Ханской Ставке был освящен деревянный православный храм. В нем с 1914 года служил священник-исповедник Симеон Сенилов (1869–1920), скончавшийся в тюрьме в ожидании приговора.

Родители мамы по нравственному складу и образу жизни не были типичными мусульманами, каких мы знаем из жизни и книг. Дедушка Хасан и бабушка Зайнан, пусть и своеобразно, принимали участие в праздновании Пасхи. В городе, где они жили, было много русских. У бабушки был ящичек с землей. В нем она заранее высеивала траву. Перед Пасхой клала туда крашеные яйца. В Светлое Христово Воскресение дедушка и бабушка шли поздравлять своих православных знакомых. Не могу не вспомнить, как мама уже в старости на мои слова «Я сделаю это потом» ответила: «Дорого яичко к Христову дню».

Мама мне говорила, что одно время, когда она была девочкой, на ней была обязанность водить в церковь одну старушку. Вероятно, это была соседка. Поручить это маме могли только ее родители.

Из рассказов мамы я знаю, что мой дедушка Хасан пользовался особым уважением в городе. У него был серебряный перстень простой работы. Люди просили дать им перстень на время, когда предстояло какое-то серьезное дело. Мама сохранила его. На перстне прикреплена коробочка с крышкой, куда можно вложить краткий текст молитвы. Мама подарила его потом своей невестке – матушке Елене, а она вложила туда текст с Иисусовой молитвой.

Дедушка Хасан и бабушка Зайнан родили шестерых детей: трех сыновей и трех дочерей. Моя мама была пятым ребенком. Три сына прошли всю войну и остались живы.

Умер дедушка Хасан в Урде во время эпидемии. Кажется, это был тиф. На его похоронах было много народу. Когда у него обнаружили признаки смертоносной болезни, чтобы уберечь от заражения остальных членов семьи, в конце огорода построили для него шалаш. Он был уже лежачим, и за ним нужен был уход. Выбор пал на мою маму. Ей тогда было около семи лет. Мне трудно представить переживания моей бабушки, которой надо было решить: кто из ее детей принесет себя в жертву любви к ее умирающему отцу? Моя мама, как и любой взрослый, хорошо понимала, что в тесном общении с больным, живя с ним в одном шалаше и ухаживая за ним день и ночь, девочка не могла не заразиться. Да и сама мама вполне уже сознавала опасность, грозившую ее жизни, и представляла, что ее ожидает: в городке ежедневно умирали люди от эпидемии. Она не испугалась и не отказалась, проявила ту жертвенность, которая отличала ее всегда.

Хасан Искендеров (слева) в Первую мировую войну. 1917 г.

Мама выходила из шалаша, когда надо было взять еду, которую приносили и ставили в определенное место под навес. Она кормила отца, переодевала его, стирала одежду. Отец умер, а ее Бог сохранил. Господь ведает будущее каждого человека. Я уверен, Он уберег ее от неминуемой болезни и смерти, потому что знал: она станет христианкой, ее сын и внуки – православными священниками.

С того времени между моей мамой и ее покойным отцом установилась особая связь, благодаря которой она несколько раз смогла избежать смерти.

Забегая вперед, приведу один пример. В войну, когда мы с братом Эмилем были еще совсем маленькими, в Челкаре вспыхнула эпидемия тифа. К несчастью, у мамы в это время появилась тоже какая-то болезнь. Поднялась температура. Участковый врач потребовала, чтобы она легла в тифозный барак. Мама отказалась, сказав, что там она заразится и умрет, а малолетние дети не выживут. Так как мама решительно не соглашалась лечь в барак, то участковый врач сделала последнее предупреждение: «Если сегодня не ляжете, завтра утром приду с милиционером».

Ночью мама не могла заснуть. Утром должно было произойти непоправимое. И вот, когда она находилась в таком тревожном состоянии, в сонном видении ей явился отец и сказал: «Иди на опытную станцию. Обратись к профессору… (фамилию его мама не помнила). Он тебе поможет». Видение было настолько явственным, что мама, несмотря на ночь и на то, что идти надо было несколько километров, пошла. Это была Приаральская опытная станция Всесоюзного института растениеводства, которую организовал академик Николай Иванович Вавилов (1887–1943). Она находилась в песках пустыни Большие Барсуки в Челкарском районе. Там работало немало специалистов, высланных после 1934 года из Ленинграда. Мама нашла дом доктора, к которому послал ее отец, и, постучав, разбудила его. Он проявил доброту и внимание. Сразу же понял ситуацию. Тифа он у мамы не нашел, а определил у нее другую болезнь. Его заключение не имело силы справки, но Господь так все устроил, что даже это написанное от руки свидетельство без официальной печати спасло маму. Когда утром пришли врач с милиционером, мама протянула бумажку. Та посмотрела и сказала: «Ладно, оставайся». Мама мне не раз рассказывала эту удивительную историю, в которой так очевидно проявилось действие Божественного Промысла. Она вспоминала, что и потом несколько раз отец являлся ей во сне, когда грозила смерть, и подсказывал выход. Почему Господь посылал ей отца? Тогда она еще не была крещеной. Возможно, явление кого-либо из святых, что часто бывает в таких случаях, она еще не смогла бы воспринять. Но десница Божия явно хранила ее.

Эта история кому-то покажется невероятной. Однако невероятным нужно признать и то, что из всех шести детей Хасана одна только мама пришла к православию. Остальные даже не приблизились к христианству.

Мама застала рукоположение в диакона старшего внука Павла. Я послал ей фотографию, где он снят с нами в день рукоположения во дворе Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Потом, когда я разговаривал с ней по телефону, она сказала: «Солидно!» Уверен, что сам я пришел к христианству благодаря тому воспитанию, которое она мне дала. Ее нравственное влияние на меня было решающим.

Дедушка Хасан умер лет за двадцать до моего рождения. С бабушкой Зайнан я прожил четыре с половиной года в Челкаре. Знаю ее больше по рассказам мамы.

Бабушка Зайнан в возрасте семидесяти лет

Бабушка происходила из духовенства. Ее приглашали в дом читать молитвы по усопшим. В отношении нравственности она была очень строгой. Ей в жизни выпали тяжелые испытания. Молодым умер муж. Три ее сына уже в начале войны были взяты на фронт. Каждый день в течение четырех лет она переживала за них.

Бабушка умерла в 1953 году в г. Пржевальске, живя в семье самой младшей своей дочери Зайтуны. Сохранилась ее фотография в старости. Прямой, открытый и безбоязненный взгляд. Плотно сжатые губы говорят о готовности молча и безропотно переносить жизненные невзгоды. На обороте фотографии надпись: 70 лет.

В Челкар мама приехала по распределению на работу в местное отделение Госбанка со своей матерью Зайнан и старшим братом Габбасом. В Челкаре она познакомилась с моим папой Абильхаиром Гумеровичем Гумеровым, который был направлен в Казахстан после окончания в Москве техникума связи. Они поженились 28 апреля 1939 года. Папа работал в радиоцентре аэропорта, который находился на окраине города.

В отличие от мамы, папа редко обнаруживал свои эмоции. Он был весьма молчалив. Если что и рассказывал, то слов употреблял немного. Самым замечательным было то, что он не гневался и не раздражался. У папы была сверхответственная работа: если бы даже на несколько минут в аэропорту перестала работать радиосвязь, то мог бы разбиться самолет. Уже в Уфе, помню, нам звонили домой, сообщая о неполадках, но папа никогда ни на кого не кричал, не выходил из себя. Мой школьный друг Роберт Байбазаров на поминках по маме вспомнил такой эпизод. Он дежурил на дальней радиостанции. Его стал одолевать сон. Он сопротивлялся как мог, но все же заснул. Поскольку из-за его сна связь с радиостанцией прекратилась и телефон не отвечал, то дело дошло до командира Уфимского авиаотряда. Папа сел в служебную машину и помчался к радиостанции. Роберт сказал, что он проснулся, услышав шум мотора. Затем он увидел в дверях моего отца. Папа, видя, что радист жив и находится у пульта, закрыл дверь и уехал. Он не только не изругал своего подчиненного в ту минуту, когда его увидел, но и позже ни разу не упрекнул ни словом.