Для Швейцера прогресс материальный и прогресс культурный, нравственный – относительно независимые переменные, но образовавшийся разрыв между ними в сторону материальных благ стал одной из основных причин катастроф XX века. Как и другой выдающийся христианский мыслитель XX века – П. Тейяр де Шарден, Швейцер не только в текстах, но и во всей своей жизни исповедовал этику альтруизма. В более конкретном плане, но, в сущности, тот же взгляд на мир и роль человека, отражает так называемый первый парадокс, сформулированный крупным современным исследователем политической этики Д. Томпсоном: «Хотя этика порой кажется менее важной, чем все остальные вопросы, но, поскольку она косвенно влияет на все принимаемые решения, то в конечном счете именно она оказывается самой важной»[3].

Дилемма, что для нас сейчас важнее – реформа институтов или акцент на человеческие качества, на людей – предмет наших перманентных дискуссий с друзьями и коллегами по «Либеральной миссии». Думается однако, что это – не вполне корректное противопоставление. Ни институциональный, ни культурный детерминизм, в отрыве один от другого, не полны и не адекватны.

Разумеется, реформа политических и государственных институтов критически важна. Каждый год отсрочки с ее проведением порождает все новые отрицательные эффекты. И выход из этого «порочного круга» будет стоить обществу, т. е. всем нам, все дороже и дороже. Да и до критической «красной линии», за которой нас ждут лишь разные катастрофические сценарии, на мой взгляд, не столь уж далеко. И все это отчасти – следствие как заложенного еще в Конституции 1993 г. несовершенства институтов, допускающих возможность властного авторитаризма, так и воплощения этой возможности в реальность, причем в худших формах, руками персон, оказавшихся в 2000-е годы у рычагов власти и всеми средствами продолжающих ее удерживать. Возможно, в аналитическом описании сложившейся системы автократической монополии власти целесообразно использовать олсоновскую конструкцию «стационарного бандита»[4]. Но это выходит за рамки задач работы.

Однако реформа институтов власти – условие необходимое, но недостаточное. Институты решают не всё. Они – не более чем инструменты. А действуют люди. И даже хорошие институты, оказавшись в распоряжении людей с разложившейся моралью, с деформированной шкалой моральных ценностей, либо бездействуют, либо действуют искаженно, избирательно, по «понятиям», обслуживая далекие от общественных нужд клановые, групповые и даже личные интересы и тем самым становятся контрпродуктивными. Простейший пример: без корпуса честных судей – совсем не героев, а просто честных перед собой и своей профессией людей – никакая институциональная реформа судебной системы не совладает с нашим «Шемякиным правосудием». Да и не с ним одним. Мне неоднократно приходилось слышать от внешне вполне респектабельных юристов суждение о своей профессии, как о «второй древнейшей». А еще чаще – наблюдать это на деле[5].

Если же речь идет об анализе либо попытках улучшения политико-управленческой системы, то игнорирование ценностного аспекта, самоограничение исследователя технологическими (организационными, социально-инженерными) моментами, чревато весьма опасными последствиями. Ведь технология, социальная инженерия могут служить как добру, так и злу. Поэтому чисто технологические (не говоря уж о технократических) штудии и разработки, направленные на «повышение эффективности государства», вполне могут быть контрпродуктивными и даже негативными, а то и разрушительными по своим социальным последствиям, по влиянию на жизнь конкретных граждан и их объединений. К сожалению, не нужно далеко ходить за примерами «эффективных», но деструктивных действий наших государственных органов и служб. Каждый читатель легко их найдет. К тому же жизнь все время добавляет новые и новые примеры. Целеполагание находится за пределами технологий и методик совершенствования управления. А в сегодняшней реальности политические интересы, определяющие организационное поведение нашей управленческой системы, по моему мнению, ведут страну к катастрофе.

Думаю, технократические перекосы в сознании и характере разработок исследователей, занимающихся политической и особенно управленческой проблематикой, отчасти связаны с дефицитом в их среде гуманитарного образования и, соответственно, «мировидения», с общим недостатком культуры, причем не только политической. Это – одно из негативных последствий излишне прагматической, приземленной переориентации образования на «компетенции» в ущерб общим знаниям.

Впрочем, верно и то, что даже плохие институты до определенной степени можно использовать во благо. Это нелегко, но в этом и состоит парадокс так называемой сделки Фауста. Я целиком разделяю здесь позицию выдающегося американского ученого В. Острома: «Существование человеческих обществ можно уподобить сделке Фауста: люди должны научиться жить, используя орудия зла, чтобы делать добро»[6]. А уже в середине XX века, в сущности, ту же мысль в обостренной форме повторил герой романа Р. П. Уоррена «Вся королевская рать», а потом и братья А. и Б. Стругацкие поставили ее эпиграфом к «Пикнику на обочине»: «Добро можно делать только из зла, потому что больше его просто не из чего делать».

И тут не обойтись без обращения к моральным факторам, к ценностям, влияющим на поведение людей и, в конечном счете, на ситуацию во всех областях публичной жизни. Этика публичной сферы – один из ключевых элементов политической культуры. Более того, представляется, что именно этическое регулирование поведения в публичной сфере может стать эффективным инструментом позитивных изменений в политической культуре, в чем наше общество отчаянно нуждается. Ведь аморальное общество будущего не имеет. А попытки воскрешения давно устаревших «скреп», наскоро слепляемых из комбинации домостроя и патернализма, способны лишь усугубить ситуацию.

Ситуация распада моральных принципов, девальвации критериев репутации и даже простой честности зашла достаточно далеко. И она во многом насаждается «сверху». Происходит негативный отбор в так называемую «элиту» по перевернутым моральным критериям, по принципу «чем бессовестнее, тем надежней». И это «успешно» транслируется на более низкие властные и административные уровни, а также в контролируемые властями СМИ. Тенденцию подхватили и некоторые деятели культуры. В последние годы это порой приобретает и просто фашизоидные формы. Особенно ужасно по последствиям то, что система образования, как школьного, так и высшего, не составляет в этом исключения.

Видимая невооруженным глазом интеллектуальная деградация общественного сознания, падение способности людей к адекватной оценке общественно значимых событий, полагаю, тесно связаны с девальвацией морали. Уровень общественной морали оказывает немалое влияние и на качество культурного и социального человеческого капитала, с чем у нас, как известно, ситуация, мягко говоря, тоже далека от благополучной.

Помимо прочего, это важно еще и потому, что в последние годы наблюдается экспансия нормативно-правового регулирования в сферы и коллизии, которые должны подлежать регулированию не столько юридическому, сколько этико-правовому или даже чисто этическому. Корпус законов с запретительными установлениями по отношению к вопросам этического характера, к тому же подкрепляемыми довольно жестокими санкциями, велик и продолжает расти. Для примера достаточно вспомнить законы «об оскорблении чувств верующих», о запрете пропаганды гомосексуализма, так называемый «закон Димы Яковлева» (другое его неофициальное и, думаю, более точное наименование – «закон подлецов»), законодательство, фактически перечеркнувшее закрепленное статьей 31 Конституции РФ право граждан на мирные митинги и манифестации, изменения цензурного характера в законодательстве о печати и интернете. А о закон о применительной практике и говорить нечего. Там царят юридически оформляемые избирательность и произвол.