– Да, конечно. Идем.

Даже не постучавшись, мы по-свойски вломились к лысому другу в кабинет и дружно шлепнулись на стулья напротив него, не обратив никакого внимания на то, что Акунинский был в кабинете не один. Двое молодых ребят с печатью уважения на лицах стояли возле кресла следователя, который брал со стола какие-то бумажки и вкладывал их в прозрачный файл. Оба молодца глянули на нас, Катя им бодро подмигнула, закинув ногу на ногу (между прочим, на ней, как обычно, были черные сетчатые чулки и мини-юбка), мне пришлось последовать формам приличия и поздороваться, хотя, взяв в расчет экипировку подруги, я могла со стопроцентной уверенностью сказать: меня не заметили. Впрочем, и к этому я давно привыкла, так что сильно расстраиваться не стала.

На самом деле Господь наградил меня вполне приятной внешностью: прямым аристократическим носом, овальным лицом, большими серыми глазами и натуральными светлыми волосами. Прибавьте к этому почти модельную фигуру: при росте в добрых сто семьдесят один сантиметр стрелка весов лишь слегка отклоняется от отметки «пятьдесят». Но почему-то первой на глаза представителям противоположного пола попадается моя подруга, и я уже смирилась с титулом «серой мыши». Сказать по правде, Катьку смело можно именовать красавицей, но она видит проблему моих вечных неудач в личной жизни в отсутствии навыка подать себя. Любимова постоянно ругает меня за неброский вид, джинсы вместо юбок и хвост вместо распущенных волос.

Сам кабинет не представлял собой ничего особенного: старая, затертая мебель – пыльные стеллажи, два письменных стола, стулья и одно кресло, на котором и восседал Лысый друг, – давно выцветшая зеленоватая краска на стенах, выше – побелка, такая же, как и на потолке. Кое-где висели на стенах маленькие картинки в рамках из серии «все по 50»: природа, выложенная перламутровой бумагой.

Тут Бориска наконец-то соизволил обратить на двух подруг свое величественное внимание, и мысли о запущенности здания пришлось оставить.

– Вас что ко мне привело? Опять решили поиграть в разведчиков? – несмотря на гневливый тон, мы твердо знали, что Борис Николаевич по нам скучал и рад нашему приходу, оттого открыто улыбнулись в ответ. – Что скалитесь, как нерасколотый партизан перед расстрелом? – Один из парней хихикнул, Акунинский резко всучил ему пакет с документами, который успел собрать, и указал им обоим на дверь. Те вежливо попрощались и, кинув последний, исполненный печали взгляд на Катькины ноги, сдулись с поля зрения.

– На сей раз в роли партизана у нас вы, милейший, – язвительным тоном парировала Катя и сунула удивившемуся следователю газету со статьей под нос.

Едва узрев, что ему подсовывают, наш старший друг тут же полез в карман за платочком, чтобы протереть им вспотевшую плешь.

– К-как? К-как он нашел вас? – Уже одно то, что вечно хмурый и бесстрашный Борис начал заикаться, затрепетав, словно лист на ветру, должно было ввести нас в состояние крайнего ступора. Нападение инопланетян? Угроза ядерного взрыва? Что, что могло его так напугать? И как сильно тогда бояться нам?

Я приняла решение упасть в обморок, но сперва послушать, что скажет ему на это умная Катька.

– Вы о ком? Кто нас нашел? – вот что она произнесла. Много ли ума на это надо? Я бы тоже так смогла.

Удержавшись от устного фырканья, я теперь перевела глаза на Лысого.

– Григорий.

– А кто это? – спросили мы уже хором. Так как страх из Борискиной речи пропал, падать в обморок я передумала.

Ответ был неожиданным:

– Брат мой. Акунинский Григорий Николаевич, старший следователь по особо важным делам Главного следственного управления Следственного комитета РФ по Москве.

Вот оно что! Опечатки в газете не было! А мы и думали, почему там «Г.Н.» вместо «Б.Н.»…

– У вас есть брат? – между тем изумленно вопрошала подруга. – И тоже следователь? Как же так? Почему мы этого не знали?

– Ну я тоже не так много знаю о ваших родственниках, – логично заметил следователь. – Мы с братом редко видимся, он же в Москве живет. Поэтому вы о нем не знали. Зато он отлично наслышан о вас обеих и о ваших подвигах.

– Что? Как это?

– Он правда не пытался с вами связаться? – Мы покачали головами, Борис поднялся со стула и заходил по небольшому кабинету, заложив руки за спину. – А-а, так вы решили, что статья про меня? – догадался друг. – Нет, Григорий звонил мне на днях и рассказал, что там у них происходит. Просил оказать помощь.

– То есть, – сказала Любимова, – все, написанное в газете, правда? Про сумасшедшего, который шлет записки с угрозами?

– Да, это так.

– Но тогда нужно помочь!

– Это не так просто.

Борис застыл возле оконной рамы, повернувшись к нам спиной. Вообще-то это было несколько странно для его поведения. Акунинский часто, разговаривая с нами, ходил по кабинету, когда пытался в чем-то убедить либо просто читал нотацию, но он всегда поворачивался к нам лицом, когда говорил. А сейчас он сдавленно произнес:

– Он просит меня о невозможном, – и даже не оторвался от вида улицы за окном.

Я не выдержала:

– Дядя Борис, ну скажите же нам, чего он хочет?

– Он хочет, чтобы я убедил вас помочь ему вычислить шутника, – после долгой паузы последовал ответ. – Только я что-то сомневаюсь, что это просто шутки. Стало быть, задание высокой степени опасности, и, конечно, я ответил ему, что никогда вас к этому делу не подпущу.

– А он что?

– А он все равно прислал мне на вас анкеты, понадеявшись, что я передумаю.

Тут Катя возьми да ляпни:

– Но почему бы нам и не…

– Нет!! – рявкнул Акунинский так, что затрещали стекла, и наконец-то повернулся лицом. Оно было покрыто красными пятнами ярости.

– Но, может, просто…

– Не-ет! Даже и не думай, сорвиголова ты этакая!

– Это я-то? – обиженно захлопала Катерина длинными ресницами, хотя упрек получила, как мне кажется, по заслугам.

– Но я не понимаю, почему он решил, что мы справимся с этой задачей? – недоумевая, вопрошала я, переведя взгляд с лучшей подруги на старшего товарища. – У них же там опера, спецназ, еще что-то такое…

– Дело очень деликатное, – кинулся Акунинский в пояснения и наконец-то сел за стол. – Потенциальный террорист может насторожиться, узрев поблизости мужчину крепкого телосложения с особым цепким взглядом. Другое дело, две хрупкие девушки, которые априори не способны на дедуктивные, а тем более боевые действия. Вам понятен ход его мыслей?

– Да, – с задором откликнулась Катька. – Что нам нужно делать?

– Так, – Борис с раздражением хлопнул по столу и глянул на меня, – уведи ее отсюда! Немедленно! – Потом ей: – Ничего не нужно делать, поняла, золотая моя? Ни-че-го! Возвращаться на работу нужно – вот что тебе делать! А ты чего носом шмыгаешь? – без перехода спросили меня недовольно, будто я была виновником своей собственной болезни.

Отчего-то я и впрямь почувствовала себя виноватой. Понуро опустив голову, ответила:

– Я болею. Температура.

– Вот! – поднял Акунинский вверх указательный палец. – А ты ее, полуживую, сюда потащила, не стыдно тебе, Катя? А?

– Почему это мне должно быть стыдно? – с вызовом откликнулась лучшая подружка, но щеки, правда, слегка подрумянились. – Нет лучшего лекарства от недуга, чем любимое занятие! К тому же с позиции террориста…

– И-ди до-мой! – стуча по столу, говорил Борис по слогам, как делал, когда хотел придать своей речи выразительность, но Катерина, совершенно его не слушая, продолжала говорить со следователем в один голос:

– …хворающая Юлька и тени сомнения не наложит…

– До-мой!! До-мой!! – не переставая стучать ладонью по деревянной поверхности.

– …в своей невинности и беззащитности, плюс ко всему…

– До-мой!!

Когда разноголосое бурчание и неприятный стук слились для меня в одну сплошную какофонию, а затылок пронзило тупой занозливой болью, которая заставила меня сморщиться и, на секунду закрыв глаза, приложить пальцы к месту поражения, Любимова вдруг подскочила на ноги и, ткнув в меня пальцем, сказала: