Единственный бизнес, в котором ты разбираешься, Окснард, – усмехнулся Эшер, – гостиничная индустрия.
Окснард погрозил пальцем:
– Ты всегда был слишком скор на суждения, дружище. Да-да, знаю – твоему брюху основательно больше лет, нежели я могу себе даже вообразить, но это же не повод обращаться с нами так, будто бы мы кретины. К тому же гостиничный бизнес – это настолько большой кусок пирога, что ты и не представляешь. Кто, как ты думаешь, заставляет всех этих работяг чувствовать себя счастливыми в конце трудовой недели, если не бармены да шлюхи и те парни, что, как ты говоришь, только и умеют, что нанизывать мясо на вертел? – Окснард снова засмеялся.
– Слишком уж ты весел для человека, чьи владения зависли на самом краю хаоса. Давно выглядывал наружу?
– Не поверишь, но совсем недавно. И что же я там увидел? Да разве что людей, в конце концов решивших примириться с жизнью. – Окснард насадил на вилку с полдюжины пропитанных маслом листьев салата и отправил в рот. – Viva la muerte[38] и все такое прочее.
– Ты не можешь говорить всерьез, – нахмурился Эшер.
Маркиз ответил ему, еще не совсем закончив жевать:
– Сочувствую, но я абсолютно серьезен. И позволь сразу ответить на твой следующий pregunta: нет, я понятия не имею, с чего это все вокруг вдруг поддались нескольким разновидностям сумасшествия. Кстати, не припоминаю также и причин, почему бы это должно было меня беспокоить.
– Разве все это не кажется тебе странным? – подался вперед, упершись серыми локтями в стол, Эшер.
Маркиз кивнул, случайно пролив пиво на свою дорогую рубашку.
– Разумеется, кажется. Но, как я уже говорил, какое мне дело? Начнем с того, что я не из тех людей, кого в принципе заботят чужие проблемы.
Эшер оценивающе посмотрел на тарелку с фаршированными овощами.
– Что ж, в этом ты не сильно отличаешься от сотоварищей из Купола. – Он откусил половину вымоченного в уксусе молодого корня пастернака. – Не желаешь ли узнать, не нашел ли я твою красную металлическую шкатулку?
– Не-а. – Окснард подхватил еще одну охапку листьев и запихал ее в рот. – О мертвые боги, надеюсь, Гюллет не уволит этого своего нового повара. Только подумать, сколь райски вкусен может быть какой-то там корешок! Это же апофеоз славы всех зонтичных!
– Если честно, – раздраженно произнес Эшер, – полагаю, нет ничего удивительного в том, что люди тебя ни в грош не ставят, ведь ты же подарил все Неподобие самой жестокосердной женщине, какую только видывал этот город со времен Ледибет Фен-Хрисси и ее закрепощающих погромов. И у нас совершенно точно нет сейчас нового Ширвина Клу, чтобы сплотить людей и восстановить законную власть.
– Ну, на этот счет я бы не был столь уверен, – заметил Окснард, подъедая крошки, пытавшиеся остаться незамеченными. А затем, не в силах больше сидеть прямо, облокотился на стол. – К тому же с чего это ты взял, что я не влюблен до безумия в свою милую Лолли? Кто сказал, что я не был согласен с ней, когда она обманом загоняла наемных рабочих и владельцев магазинов в долговую тюрьму? Кроме того, что заставляет тебя полагать, будто моя экзотическая тепличная орхидейка не служит для меня такой же маскировкой, как я сам для нее? Знаешь ли, эта стратегия вполне себе действует в обе стороны и, что тоже интересно и весьма примечательно, делает нас половыми партнерами. – Маркиз щелкнул пальцами, чтобы им принесли еще пива.
Снаружи закричал человек. Из его спины вырвались длинные черные шипы, принявшиеся делиться и делиться, образуя фрактальный узор. Затем такие же вылезли из ног, боков, рук. Буквально в считаные секунды они оплели бедолагу коконом из многочисленных слоев черных нитей, скрывших под собой его полные отчаяния глаза, но не смогли заглушить надрывные вопли агонии.
Произошедшее привлекло внимание Окснарда всего на мгновение, а затем маркиз вновь повернулся к Эшеру и пожал плечами:
– Мне было скучно, вот я и женился на социопатке. А что делаешь ты, мой бесцветный друг, когда тебе бывает скучно?
– Что, ты думала, только тебя тут скука снедает? Что никто кроме тебя читать не умеет? – Ноно прошла в реликварий и подбросила меч-трость в воздух, чтобы в следующее мгновение ловко поймать его за рукоять; Кайен остался лежать в неподвижности и забвении. – Не можешь же ты полагать, будто ты была единственной девственницей, сообразившей взять парочку уроков у мужчины, которому позволила себя трахнуть? Готова поспорить, твоя киска до сих пор воняет тем трубочистом.
Пурити побледнела. Она чувствовала, что что-то тут не так. Голос Ноно звучал… странно. Та словно играла роль, и притом такую роль, на какую совершенно не годилась. Ну, разве что за исключением того, как она обращалась с мечом, – вот в этом отношении она оказалась подлинным талантом.
– О да, ты же добропорядочная леди Последнего Двора, – осклабилась Ноно. – Ты и недели бы не протянула в море с капитаном Бонапартом или экипажем «Липучего голодранца».
Пурити вдруг пришла в себя. Романы о пиратах? Неужели Ноно и в самом деле перевирала цитаты из романов о пиратах? Клу просто не могла сдержаться.
– Ноно, ты опять все ставишь с ног на голову.
– Ты не только глуха, но еще и слепа, сухопутная крыса? – ухмыльнулась Ноно, взмахнув мечом-тростью с резной рукоятью. – Не боишься отведать вот этого?
– Так рассказы о пиратах – это все, что у тебя есть за душой? – С одной стороны, Пурити была изрядно напугана, но с другой – в ней стремительно возрастало разочарование. Неужели она – единственный взрослый человек во всем Куполе? – Ну ладно, не только это, еще и неплохие навыки владения этим гнусным мечом. Скажи, ты знаешь, как бы серьезный вояка – тот же пират, к примеру, – назвал бы твою тросточку, а, Ноно?
– Смешно, Пурити. – Ноно приближалась. – Считаешь себя остроумной, да? «Я Пурити Клу, я читаю умненькие книжки, а еще обратите внимание на мой изящный маленький носик и того огромного бурого медведя, с которым я трахаюсь!» Будь хорошей девочкой и разбей уже эти красивые окошки, а я наплюю на уговор и не стану рассказывать Лизхен о том, что ты два дня подряд носишь одни и те же гетры.
Пурити выставила ножку вперед и посмотрела. «Колокола, а ведь она права!»
Ноно отстегнула молоток от пояса Кайена и ногой толкнула к Пурити – стальная чушка отвратительно заскрежетала, прокатившись по белым плитам реликвария Ффлэна. Пурити, останавливая, наступила на молоток, посмотрела на него, а потом перевела взгляд обратно на Ноно, вновь поставившую каблук на спину Кайена. Девушки стояли в очень схожих позах, но их словно бы разделяли целые миры.
– Поднимай, – приказала Ноно.
Пурити сжала пальцы на рукояти молотка – тот оказался тяжелее, чем ей помнилось.
– Знаешь, Ноно, очень даже хорошо, что тебя так манят далекие моря. Тебе и впрямь может захотеться туда отправиться, когда твоя мама обо всем узнает.
– Именно из-за матери я все это и делаю, Пурити Клу! – с жаром воскликнула Ноно, и от того, с какой прямотой это было произнесено, подозрения Пурити только окрепли. – И если бы ты не пряталась всю жизнь за папочкиными штанами, то понимала бы это.
– Леди Мальва? – Пурити очень старалась сделать так, чтобы ее интонации не казались снисходительными. – Во имя всех низвергнутых богинь, с чего бы Мальве Лейбович могло прийти в голову нечто подобное? Ноно, существует далеко не нулевая вероятность того, что ты только что подписала приговор всей своей семье. Не знаю, осознаешь ли ты это. Понимаешь? Их жизнь после случившегося уже никогда не будет прежней.
– Пурити, ты говоришь так, будто в этом есть что-то плохое, – покачала головой Ноно.
– Я… не… что? – Это не только было неожиданно, но и возвращало Пурити к ее собственным мыслям о текущем положении вещей.
– Твой отец стоял прямо здесь, в этой комнате, и здесь же он совершил Убийство. Но не твоя мать. Все меняется, когда твоим домом управляет женщина, когда твоя мать решается стать Убийцей. Ты ощущаешь это, оно передается тебе, проникая с током крови в лежащий во чреве плод. Да, я вкусила сполна… Хотя Нини ничего не почувствовала. Но я осязала, как моя мать оскверняет себя, беря в руки Оружие. Не знаю, как поняла, но это так, и больше я не могу скрываться. Притворяться Ноно, притворяться тупой, притворяться, будто хожу на гребаные уроки танцев.
