Он говорит в телефон:

— Как далеко ты уехал? — глядя на распростёртую на полу Винчестер, которая вот-вот соскользнет в темноту забвения, Крисер усмехается. — У тебя есть сорок пять минут, чтобы спасти свою сладкую птичку.

Ответ Бенни слышит даже Аллата:

— Я тебя уничтожу. Устрою тебе такое, что твоя гнилая душонка и не представляет.

Мартин усмехается и садится рядом с девушкой, которая даже подняться не может. В глазах двоится, Сэм, кажется, как-то назвал это диплопия. А еще надо будет как-то волосы отмывать от этой противной липкой жижи.

Невозможность сконцентрировать внимание. Точно сотрясение.

Крисер кладет руку на рукоять охотничьего ножа, почти любовно оглаживает рукоять и вталкивает лезвие еще глубже. Аллата не может сдержаться и рычит от боли, кричит, а охотник спрашивает в телефон:

— Это угроза?

— Не хочу быть банальным, но это обещание, — и Лафит отключается.

Общее состояние среднетяжелое, появляется рвота, тошнота, неврологическая симптоматика — вторая тяжесть сотрясения. Аллата прикрывает глаза.

Когда она снова открывает глаза, то Бенни уже здесь. Сама она привязана к стулу, и это скорее из-за того, что она сама усидеть бы не смогла, чем из-за того, что Мартин считает ее угрозой. Он сам стоит за ее спиной, сжимая плечо Винчестер, а бедро ее перевязано грязной тряпкой, пропитавшейся кровью. У ее горла охотничий нож.

Ее тошнит.

— Чего ты хочешь? — спрашивает Бенни как-то обречённо. Аллата смотрит на него, но перед глазами все плывет, а из-за того, что на вампире черное пальто, она его вообще почти не видит.

— А разве не ясно? — спрашивает Мартин, и около лица Аллаты мелькает мачете. — Твою голову. На блюдечке.

Аллата начинает дышать чаще, сердце бьется как бешеное. Этого не могло быть, только не этого. Она зажмуривает, потом открывает глаза, а холодный ветер с улицы внезапно достигает разгоряченного лица. Когда Винчестер смотрит на вампира, в его глазах просто фантастическая обреченность, боль и даже вина. Аллата ему улыбается и говорит:

— Я закрою глаза, — джинсы неприятно прилипают к коже из-за крови. У Бенни зрачки расширены и волосы дыбом, а злость, беспомощность мешается с жаждой.

— Да, Аллата, — говорит вампир, подходя к барной стойке. — Закрой глаза.

Бенни послушно опускает голову на прилавок, и его голубые глаза тают, или Аллате только так кажется в неярком освещении. У нее самой глаза слезятся.

— Нет, Бенни, — она щурится и говорит шепотом, пальцы Мартина впиваются ей в плечо, потому что даже поверженного вампира спятивший охотник боится, а потому прячется за женщину, которой этот вампир дорожит. — Я просто закрою глаза, потому что я не хочу видеть то, что сейчас произойдет. Закрою глаза и ничего не буду видеть.

Она щурится, улыбается, а потом откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Рука у нее на плече разжимается, и дальше Винчестер действительно ничего не видит, но прекратить слышать она не может. Кто-то опрокидывает что-то прямо перед ней , бросаясь на противника, рык, звон, мужской крик, звук падения, причем ее задевает, и она падает вместе со стулом. По инерции открыв глаза, она видит лишь стулья, столы, край барной стойки, все действия происходят за ее спиной.

Мартин кричит и ругается, Бенни она не слышит, а потом голос охотника становится все тише и тише, пока помещение полностью не заполняет только один звук — хлопанье крови, которую вампир высасывает из своей жертвы.

Аллата закрывает глаза и начинает считать. Раз. Два. Три. Четыре.

Она доходит до ста восьми, прежде чем шаги раздаются у ее головы. Ее бережно отвязывают и поднимают на руки.

— Прости, малышка… — говорит вампир. — Я не всегда был милым и приятным…

Ее сажают на диван и только тогда Аллата открывает глаза. Губы Лафита, как и почти вся нижняя часть лица у него в крови.

Аллата мало что соображает, но тянется вперед и скользит губами по губам вампира. Кровь Мартина соленая и горькая.

Бенни встает и подходит к барной стойке, откуда достаёт аптечку. Возвращается и надрывает насквозь пропитавшиеся кровью джинсы, аккуратно, стараясь не доставить еще больше боли. Рану он пытался обработать лекарствами и перевязать. Аллата рада, что в темноте она не видит разорванное горло Мартина, хотя виднеющиеся из-за прилавки ноги все равно нервируют.

Она правую руку, на которую упала вместе со стулом, не чувствует, двигать ею больно. При этом боль отдается в соседние области, в предплечье и плече. На месте травмы припухлость и кровоподтек

— Надо избавиться от тела, — говорит Аллата. Бенни поднимает на нее взгляд лишь на мгновение, чтобы опять стыдливо его опустить. Аллата пытается двигать левой рукой, но пальцы ее не слушаются. — Он не заслуживает похорон охотников, поэтому просто сожжем его в глубокой яме, а пепел засыплем.

Сейчас, глубокой ночью, без масок, Бенни выглядел потерянным. Уязвимым. Печальным. Его пальцы дрожали, пока он осторожно перевязывал рану. Аллата не знала, что сказать, чтобы разрядить обстановку, ведь она понимала, что Лафит винит себя, даже если сама Аллата нет.

— Расслабься, — говорит Аллата. — Я все равно тебя люблю.

— Спасибо, — выдавливает вампир.

Винчестер внезапно яростно мотает головой, из-за чего та начинает болеть еще сильнее.

— Нет, — говорит охотница, несильно сжимая запястье Лафита. – За любовь спасибо не говорят.

Проходит пять минут, прежде чем на рану наложена тугая, комфортная повязка. После того как повязка была наложена, глаза Бенни были закрыты, плечи опущены. Аллата нахмурился, со стоном опускаясь на колени рядом с вампиром и притягивая Бенни ближе, хотя рука у нее сломана и черт возьми, это ужасное чувство, но уже не обращая внимания на вспышку боли, когда Лафит ответил на ее объятья.

— Надо только хорошенько выспаться, или пореветь минут десять, или съесть целую пинту шоколадного мороженого, а то и всё это вместе — лучшего лекарства не придумаешь, — Аллата хмурится. — Рэй Брэдбери, «Вино из одуванчиков».

— По-моему, тебе надо поспать, — говорит Бенни, нахмурившись.

Когда фары Импалы освещают помещение — а вампир, разумеется, позвонил Дину, потому что, черт возьми, это в его близнеца всадили охотничий нож — Аллата уже спит, свернувшись на узком диванчике, Бенни все убрал, и кровь с лица, и кровь с пола, и весь погром. Вампир смотрит выжидающе, застыв над телом Мартина Крисера, и даже не удивляется, когда первым делом Винчестер бросается к сестре, выясняя, жива ли та.

***

Они не будят Аллату ни когда переносят ее в машину Дина, ни когда бросают тело Мартина багажник, ни когда на двух машинах выезжают далеко-далеко в лес, ни когда роют могилу трупу полоумного, ни когда сбрасывают его туда, ни когда Дин чиркает зажигалкой и сжигает тело.

Лишь когда они закапывают пепел, охотник внезапно говорит.

— Всегда было двое младших, а больше тревог приносит мне только Лата.

Вампир, собственно, понимает почему именно так, но все-таки спрашивает.

Дин опирается на лопату и смотрит на Импалу, на заднем сидение которой спит Аллата.

— Сэм — мужчина. Он сильный, а Аллата всегда, хотя может, и ошибочно, представлялась мне хрупкой младшей сестренкой с ростом в сто семьдесят три сантиметра и большими карими глазами. И смотря на нее, во мне как никогда крепнет инстинкт защищать. Если бы мне сказали, что пока я горю в Аду, этот мир будет полностью безопасен для нее, я бы горел вечность, Бенни.

Бенни следит за его взглядом, а потом говорит:

— Теперь она тоже важна для меня. Я люблю твою сестру, Дин. И буду защищать ее. Так долго, как продлится моя жизнь.

— Значит, тоже вечность, — подводит итог Дин.

Они закапывают оставшееся пространство; Бенни предлагает все-таки отвезти Аллату в больницу, и Дин идет проверить, как там сестра, дышит вообще или как, когда у него внезапно звонит телефон.

На экране лаконичное «Сэм».

— Как давно ты это сделал? — сходу начинает Винчестер-младший. — Подменить телефоны, и заставить меня поверить, что женщина, которую я люблю, в опасности, чтобы что? Чтобы спасти вампира, который…