Следующий шаг – открытие бесплатных игровых залов в желтых зонах. Их сейчас полно, и забиты они обычно под завязку. Естественно, корпорация занимается этим не из благотворительности. Они получают нехилые средства из госбюджета в рамках программы по снижению социальной напряженности в желтых зонах.

В этом, пожалуй, есть смысл. Уж лучше пусть безработная шпана валяется в капсулах, путешествуя по призрачным мирам, чем шатаются по улицам, нажираясь дешевым пойлом, устраивая драки или сбивая полицейские дроны.

Одно из преимуществ «Наследия странников» – огромное количество игроков, в десятки раз больше, чем у других. И этот онлайн во многом обеспечивается именно за счет жителей желтых зон. Базовый аккаунт в игре бесплатный, капсулы – на каждом шагу. Так что «Наследие» стало для многих самым доступным способом развлечения. Если не единственным.

Возрастной рейтинг игры – 16+, так что подсаживаться на нее начинают уже в старших классах школы. У нас, к примеру, в «Наследие» играли все поголовно, кроме самых отъявленных заучек вроде Молли Пак. Тот же Марко Марино с дружками даже вроде добился там каких-то успехов. Состояли в известной гильдии, в массовых сражениях участвовали, в экспедициях по биомам. Я не особо в это вникал, к тому же их хвастливую болтовню можно смело делить на три.

Сам я не играл, но не из-за учебы. Капсул в школе было немного, и время их работы было расписано по минутам. Чтобы вклиниться в этот график, нужно было договариваться. Прежде всего с Марино – именно он распределял время. Негласно, разумеется. У нас вообще многое решалось негласно самими учениками. А учителя на это многое закрывали глаза.

Я договариваться – в том смысле, который вкладывался в это слово в интернате – не любил. И не умел. Да и не хотел. Мне проще было отойти в сторону. Они меня не трогают – и я их не трогаю. Я вообще все свободное время проводил в одиночестве. За занятиями, которые большинству моих сверстников казались какой-то дичью.

Например, смотрел старые-старые фильмы, двадцатого века и начала двадцать первого. Не интерактивные. Большинство даже не в 3D. Просто двумерное видео с живыми актерами, порой вообще без компьютерной графики.

А еще – читал. Да-да, обычные текстовые книги, которые уже лет пятьдесят никому даром не сдались. Даже не гипертекстовые – те, что с перекрестными ссылками и вшитыми аудио- и видеофрагментами. А просто огромные полотнища букв, на скроллинг которых можно потратить несколько часов. Выглядит дико, зато такие книги бесплатны, и их огромное множество. А самое главное – в них есть что-то такое, чего в современных цветастых блокбастерах я не нахожу.

Промо-ролик «Наследия» сменился рекламой женских средств гигиены. Я раздраженно дернул рукой, пытаясь смахнуть изображение с экрана. Но сенсоры на табло работали хреново. Похоже, тут даже система распознавания пола и возраста зрителя барахлила, иначе бы мне не показывали нерелевантный контент.

Полицейская киберпантера повернула ко мне голову, отреагировав на резкое движение. Не увидев угрозы, снова замерла.

Мимо торопливо прошел мистер Чапман, директор интерната. Его шаги было слышно издалека – каблуки звонко щелкали по твердому напольному покрытию, будто дамские шпильки. На меня он взглянул мельком – как всегда, с таким видом, будто я взял с подноса последнюю плюшку, на которую он тоже имел планы. Тут же скрылся за дверями.

Похоже, в актовом зале все закончилось. Я коснулся левого запястья, вызывая голографическое меню своего ИЧ – идентификационного чипа. Поле с показателем социального рейтинга до сих пор было неактивным. Выходит, пропустил я торжественное событие. Не нырнул в эту разукрашенную рамку, не получил свою толику жиденьких аплодисментов…

А, плевать.

– Зайди, Террел, – выглянув из кабинета, коротко бросила Джулия.

На этот раз она была без шлема. Под ним оказались модная стрижка – наверху волосы топорщатся острыми двухцветными прядями, черными с полосками серого, на висках же лишь короткий «ершик», в котором пробриты горизонтальные полоски. На левом виске поблескивают пластинки внешних устройств НКИ – нейрокомпьютерного интерфейса. Это имплант, по сути, соединяющий портативный компьютер напрямую с мозгом. Довольно дорогая штука, зато дающая огромные преимущества при выборе профессии.

Странно. Патрульным полицейским НКИ не обязателен. Обычно он встречается у людей куда выше статусом.

А сама офицер, кстати, весьма симпатичная. И молодая, едва ли старше двадцати пяти. Только вот выражение лица слишком уж жесткое, не женственное.

– Побыстрее, пожалуйста, – поторопила она, увидев, что я замешкался.

Я кивнул и проследовал за ней в кабинет.

Когда пытаются узнать человека поближе, обычно интересуются, что он любит. Какую музыку слушает, что предпочитает на завтрак, чем занимается в свободное время.

По-моему, это полная хрень. Хочешь по-настоящему понять человека – узнай, что он ненавидит. Ненависть куда более сильное чувство. Более яркое, живучее, искреннее. Предпочтения легко навязать. Ненависть обычно идет изнутри. Она по-настоящему индивидуальна.

Я, к примеру, ненавижу этот город. И этот убогий интернат. Старое, рассыпающееся от сырости здание в глубине желтой зоны, в затопленном районе у самого побережья. Если выбраться на пожарную лестницу на восточной стороне, можно поплевать вниз, в загаженную морскую воду, колыхающуюся между толстых бетонных свай и почти полностью скрытую слоем плавучего мусора. Серая зловонная громада мусороперерабатывающего завода высится буквально в соседнем квартале. Но, странное дело, его близость лишь увеличивает количество отходов вокруг, хотя должно быть наоборот. Впрочем, чего удивляться. Мусор сюда тащат со всего города, от самой синей зоны, и местный перерабатывают в последнюю очередь. Если до него вообще доходит черед.

А еще я ненавижу этот кабинет, в котором мне доводилось бывать куда чаще, чем хотелось бы. Вид его хозяина, мистера Чапмана, тоже не вызывает радостных чувств. Скользкий тип с зализанными назад блестящими, будто мокрыми волосами, мерзкой щеточкой усов над губой и фигурной, тщательно подбриваемой каждый день бородкой.

Я не боюсь его. Но я не дурак и прекрасно понимаю, что здесь он царь и бог, и от него очень многое зависит. Я даже рад, что обучение закончилось, а значит, и его власть надо мной.

Но больше всего в жизни я ненавижу лицемерие. А здесь им, кажется, пропитан каждый сантиметр. Будто бы лицемерие регулярно завозят сюда, расфасованное в здоровенные герметичные мешки, и потом через систему вентиляции распыляют по всему зданию. Укрыться от него невозможно, оно въелось в сами стены.

Чапман жестом пригласил меня присесть на стул напротив его стола. Очень знакомый стул, сидеть на котором мне доводилось довольно часто.

– Знакомься, Фрост, это офицер Джулия Харрис, – указал он на расположившуюся у окна полицейскую.

Та стояла прямо, чуть расставив ноги и заложив руки за спину. Шлем ее покоился на краю директорского стола. Летающий дрон парил в углу кабинета – видимо, выбрав наиболее удачный ракурс для видеосъемки.

– Мы уже позн-накомились, – кивнул я.

– Хорошо. Тогда перейдем к делу. Ты наверняка догадываешься, что появление офицера Харрис связано с тем инцидентом, что произошел на прошлой неделе. К сожалению, мы не успели рассмотреть это дело более оперативно. Сам понимаешь – экзамены, подготовка к выпускному. К тому же, на этот раз случай серьезный, и необходимо было рассмотреть его со всей тщательностью…

Пока он говорил, я чувствовал, как во мне поднимается волна злости и возмущения – будто шкала прогресс-бара заполняется. Я изо всех сил старался подавить ее, успокоиться. Я и так-то заикаюсь, а если сильно разволнуюсь – вообще двух слов связать не смогу.

Конечно, я догадывался, куда он клонит и о каком инциденте речь. О том самом, после которого Марко Марино ходит с корсетом на шее, Винс лишился зуба, а Тони получил трещины в двух ребрах.