Мужик снова заорал, размахивая кулаками, вскочил из-за стола, но тут же по жесту Фрола был усажен на место двумя его людьми.

– Пасть захлопни, – повторил Фрол и тут же обернулся к Тане: – А ты без мурчалки базар гони. Говори, как есть.

– Вот, – она была готова к такому повороту, поэтому вынула из кармана плотно набитый кожаный кошелек, бросила на стол перед Фролом, – на согрев, в общее.

Туча улыбнулся, Грач и Цыпа одобрительно заворчали. Калина сидел с лицом фарфоровой куклы, и Таня поняла, что он под серьезным наркотиком. Фрол, кивнув, взял кошелек. У Тани отлегло от сердца – инцидент был исчерпан.

– А сколько на ход ноги загребла, шоб с красными скурвиться? – вдруг раздался голос от противоположного края стола.

– Ты базар без туфтяка не гони, – сразу отреагировал Фрол. – У тебя есть на нее предъява?

– Нет… – тут же перепугался молодой вор, – да я за так… просто…

– Ты за так языком в родном селе огород копай! – хмыкнул Фрол, и молодой вор затих. Однако вступил Калина.

– Времена смутные… Тяжко стало на воровском ходу… А Алмазная без ходок до «пиковых» вылезла…

– Я при первом скачке не расколюсь, коль ступила на воровской ход, – резко обернувшись, Таня уставилась в лицо Калине, и тот быстро стушевался от ее взгляда.

– Говори, – скомандовал Фрол, лицо которого стало мрачным. Взгляд его был направлен на Тучу, и Таня внутренне сжалась, понимая, что вот он, самый страшный момент схода.

Туча выглядел очень спокойным, даже бесстрастным, но Таня прекрасно понимала, что за этим спокойствием бушуют нешуточные страсти.

– Вот, – поднявшись из-за стола, Туча поставил на стол саквояж, щелкнул замком. – Общее, что пытался взять Червь. Кто на меня предъяву брал, пересчитайте.

Тане вдруг подумалось, что если бы Володя Сосновский увидел лица воров в тот момент, когда они склонились над такой кучей денег, он еще больше бы укрепился в своей теории. Алчность, прямо-таки животная жажда денег – все это так явственно читалось на их лицах, что было от чего содрогнуться. Даже молодые воры заинтересовались тем, как пересчитывали общак. И только два человека даже не смотрели на деньги, сохраняя ледяное спокойствие. Это были Таня и Туча.

– Все верно, – Фрол захлопнул саквояж, – забирай общее.

– Нет, – Туча решительно покачал головой, – пусть кто другой возьмет. Не до этого мне будет. Ставлю на голос.

Воры засовещались, и в конце концов деньги передали одному из «трефовых», который смертельно испугался такой милости. Все, даже новые воры и «трефовые», знали, чтó будет с человеком, вздумавшим потратить хоть одну копейку из общих денег.

– Закрыт базар, так? – Туча, внушительно глядя на окружающих, поднялся из-за стола. – Тогда за следующее скажу, и обдумайте слова мои. Червь – получил свое по заслугам, как приговорили его. Сидор Блондин – на дне в «бетонных ботах». Но Червь не мог докумекать сдать общее один. Среди нас есть крыса.

Поднялся невообразимый шум. Все повскакивали из-за стола, заговорили одновременно. Больше всех сцепились новые воры и «трефовые». Только Фрол и Таня продолжали сидеть за столом так, словно ничего не произошло.

– Предъявы нет, – сказал Туча, когда шум немного стих, – но я готов ответить за базар. Тот, кто пытался забрать общее, тот, кто послал Червя и Сидора Блондина на смерть, – среди нас. Готов подписаться под каждым словом.

– Ты докажи… Ответь за базар, – раздалось со всех сторон.

– И я готова поддержать предъяву Тучи, – раздался спокойный, ледяной голос Тани.

– Свое слово скажу: Туча прав. – Ей не хотелось говорить, но выхода у нее не было. – Общее искал крыса.

За столом вдруг наступила звенящая тишина. Воров словно оглушили эти страшные слова.

– Не работать на власть, – веско, внушительно сказал Фрол, – ничего не сдавать большевикам правилом должно быть! Таким же бетонным, как «бетонные боты» для предателя. Железом написать. Кровью. Ничего не сдавать большевикам.

Все молчали. Веские слова Фрола были опасны, ведь большинство «трефовых» имели контакты с большевиками. Новое правило меняло их статус в низшую сторону.

– Надо за то решить до следующего схода… Крысу найти, – подал голос Цыпа, – а там уже и понимать за все.

Воры одобрительно загудели. Больше всех поддержали Цыпу «трефовые».

– Кто убрал Червя? – Фрол повернулся к Грачу. – Твой руку приложил?

– Нет, – на лице Грача застыло злобное выражение, – сам бы хотел за то узнать.

– Кто убрал Червя? – Фрол, нахмурившись, уставился на Тучу.

– Палач, – не моргнув глазом, ответил Туча, – мой человек. Сам за него нашел. Так постановил сход. А вот за Сидора Блондина был человек Грача.

– Палача надо убрать, – продолжал хмуриться Фрол.

– Нет, – Туча покачал головой, – он пригодится, когда найдем крысу да приговорим всем сходом. Чужой человек. Никто не найдет. Нужен такой палач.

– Ты вот что, Туча, – голос Фрола звучал тихо, но заглушал даже дыхание всех собравшихся за столом людей, – ты первый среди нас, но как постановит сход, так за то и будет. Палач наследил больше всех остальных. Кавалерия большевиков прислана за ним из Москвы. Идут по его следу – значит, по нашему следу. Ты уважаемый человек, Туча. В смутное время общее сохранилось благодаря тебе. Сам знаю, чего это тебе стоило. Но палача надо убрать. Не подвергай опасности всех нас. Ответь народу, Туча.

– Приговорен, – опустив голову, тихо сказал Туча, и все прекрасно поняли, что означает это слово.

Поняла и Таня. Но этот смертный приговор не вызвал у нее дрожи, как и у всех остальных. Она понимала, что Фрол прав. На поимку Палача большевики бросят все силы, а это может привести к Туче. Благодаря Тане он избежал смертельной опасности. Таня определила, что Червь все-таки успел запустить лапу в общак. Если бы открылась потеря, в краже этих денег обвинили бы Тучу. Но он не был виноват, а мог разделить страшную участь Червя и Сидора Блондина. Поэтому что означал страшный приговор Палачу по сравнению с жизнью ее единственного друга? Таня давным-давно потеряла страх в том мире, где жизнь была гораздо страшней любых страшилок.

Тане вдруг пришла в голову мысль, что она единственная женщина, которая сидит за этим столом. Это было одновременно странно и пугающе. И тем более странно, что это пришло ей в голову только под конец схода, словно она не ощущала себя женщиной.

А возможно, так оно и было на самом деле. Таня вдруг поняла, что до самого своего конца будет связана с этим миром, и не прервется эта жуткая связь, не исчезнет – никогда. Это был ее приговор – быть вечным изгоем, вечным затравленным зверем, не способным жить, как все.

Горькая обреченность этой мысли в который раз заставила Таню понять: она больше никогда не сможет жить так, как живут обыкновенные люди, нормальная жизнь со всеми печалями и радостями не для нее.

Сход закончился. Воры разбились на группы, все громче начиная переговариваться между собой. Таня знала, что по старой, но еще живущей традиции кое-кто из них сейчас отправится в кабак, в ресторан, чтобы грандиозной попойкой отметить окончание схода. Ни Таня, ни Туча в таких попойках никогда не принимали участия.

– В беде мы, понимаешь? – Фрол подошел к ним в тот момент, когда Таня и Туча уже собрались уходить. – Крыса ведь среди нас, сердцем чую. Чего хочет?

– Власти, Фрол, – сухо ответил Туча. – Большевики хотят власти. Одной. А у нас есть то, до чего они дотянуться не могут. Вот и хотят они забрать ее у нас, эту власть.

Таня поразилась тому, как в момент страха, душевной опасности ее друг четко, грамотно изложил свою мысль – без жаргона, без присущей ему одесской речи, которой он всегда бравировал. Таня давно подозревала, что ее друг не так прост, как кажется.

– Ты справишься с этим делом? – в упор спросил Фрол.

– Должен, – нахмурился Туча. – Хотя… – Он помолчал. – Страшное это дело, Фрол, гибельное. Всем нам смертью грозит, тут уж как ни крути.

– Ты боишься смерти? – В голосе Фрола Тане послышалась насмешка.