— Уходи, — послышался голос, а в комнате что-то разбилось. — Красавцем я уже не буду… Шрамы от Эскалибура не заживают никогда

— Открывай, — мрачно потребовала я, налегая на дверь. Послышался хруст осколков, а дверь открылась. На полу блестели остатки зеркала, а в золотой раме застряло несколько осколков.

Мордред сразу же отвернулся, а я осторожно прошла за ним, стараясь не крошить осколки.

— Вот зря ты переживаешь. Шрамы укрощают мужчин! — авторитетно заметила я, лаская взглядом спину, линию плеч и черные кудри, спадающие на тонкую белую рубашку. Свечи плясали в дорогих подсвечниках, томно плача каплями воска. Моя рука легла ему на плечо, а сквозь мутную пелену нежности, застилающей глаза, я видела красивый прогиб талии. Затаив дыхание я ласкала взглядом его руки, а потом отошла и села в полукруглое кресло с подушкой, чувствуя, что разрезы туники меня смущают. Я прикрыла колени, пока никто не видел и продолжила лекцию по поводу мужской красоты.

— Мужчина, который чуть красивее сэра Кея — уже способен заинтересовать девушку. И вообще, понятие мужской красоты — относительное, — со знанием дела заметила я, глядя на протянутый кубок с вином. Я опасливо посмотрела на то, как плещется темно-рубиновый сок в золотом обрамлении, а потом отважилась сделать глоток.

— Ты посмотри на Артура! По его шрамам вообще историю Британии можно писать! — возразила я тишине, делая еще глоток. Нет, не распробовала. А вот теперь распробовала и даже облизала губы. — Нет, я понимаю, что кто-то магнитики из завоеванных крепостей коллекционирует, а настоящий мужчины шрамы.

Я увидела, как плечи вздрогнули от смеха, улыбнулась, сделала глоток и продолжила.

— Я бы рад взглянуть на тебя одним, последним оставшимся глазком, — вздохнул Мордред, не поворачиваясь ко мне, а я подавилась вином, чувствуя, как оно течет мне на грудь.

— Кхе! — кашляла я, вытирая губы и чувствуя тревогу.

— Или хотя бы пощупать… послышался мрачный голос, а я пыталась припомнить, что видела под повязкой. Я все еще кашляла, расплескивая бокал себе на грудь. Да что ж такое!

Внезапно он повернулся, а я приготовилась к худшему. Свечи освещали лицо, а я не видела принципиальной разницы от слова «совсем», кроме тонкой нитки шрама, изящным штрихом перечеркнувшей лицо. Сердце мучительно забилось, а я не сводила взгляда с этого росчерка и понимала, что не шрамы украшают мужчину, а обстоятельства их получения. Полет мордой вниз с велосипеда после писклявого крика: «Мама! Смотри, как я умею!» в дремучем детстве не сравнится со шрамом, полученным в поединке. По телу пробежала волна нервной дрожи, а я пыталась вытереть туникой вино.

— Я помогу тебе, — слышала я голос, а он опустился на ковер возле моего кресла, положив огромную руку на мокрое от пролитого вина колено. Из разреза показалось мое белое, поцарапанное колено, к которому прикоснулись теплые губы, страстной дорожкой слизывая вино. Я чувствовала, как по моей ноге скользит рука, заставляя меня вздрогнуть и покачнуться от сладкой нежности, свернувшей теплым комочком в моем животе. Мои пальцы перебирали его роскошные волосы, впиваясь в них, а сердце заныло в тот момент, когда у меня на груди щелкнули массивные золотые застежки, обнажая мою грудь.

Дверь приоткрылась, а я распахнула глаза, глядя на служанку с тазиком и повязками, которая постучалась, а потом застыла, смущённо опустив глаза.

— Вон отсюда! — в голосе Мордреда послышались такие нотки, от которых плинтус прячется за тараканов. Дверь прикрылась, а на меня снизу вверх смотрели синие насмешливые глаза. Сквозь мои пальцы сочился черный локон, а в его сквозь его пальцы — черный шелк туники. Я осторожно провела пальцем по шраму, удивляясь, как быстро рана успела затянуться. Я прикоснулась к красивым и нежным приоткрытым губам, чувствуя кончиками пальцев поцелуй. Мое дыхание сбилось в тот момент, когда рука легла мне на шею, а глубокий поцелуй заставил задрожать на его руках от жадного озноба, а рука спустилась на грудь, ложась поверх

Моя рука скользнула под его рубашку, пока я вздрагивала от поцелуя шеи и растворялась в ласках.

— Пока ты думаешь, — меня поцеловали в висок, а грубый рывок заставил ткань туники затрещать по швам. На меня смотрели красивые грустные глаза. — Она тебе не идет. Выглядит ужасно.

Сердце екнуло в тот момент, когда по моей обнаженной шее скользило его дыхание, а я упивалась, обнимая его и чувствуя, как меня поднимают на руках. Белая рубашка валялась на полу рядом с остатками туники, а я задыхалась на его руках. Мои пальцы с наслаждением ласкали его грудь, впивались в плечи, а меня усадили на мраморный стол, положив руку на мою шею. Я чувствовала, как меня положили на мрамор, похожий на жертвенный алтарь, а по моему вздрагивающему животу скользят длинные черные волосы, поглаживая его красивыми локонами. Я почувствовала, как глубокий и страстный поцелуй заставил инстинктивно свести колени.

— Я хочу, чтобы ты задыхалась, — послышался шепот в тот момент, когда я вздрогнула, ловя губами воздух и задыхаясь от сладкой агонии каждого прикосновения. Меня перенесли на кровать, посадили на колени, целуя так жадно и страстно, что каждый поцелуй вызывал в душе всепоглощающий экстаз. Я чувствовала руку, которая заставляет меня сводить колени и ловить задыхающимися, пересохшими губами чужие губы.

— Не надо… — прошептала я, чувствуя, как после острого экстаза наступает томное блаженство. — Зачем ты так делаешь?

— Мне безумно нравится, когда женщина умирает у меня на руках… — услышала я шепот, а наши губы едва соприкасались. Я стиснула зубы, вцепившись в его плечи и чувствуя, как нежная ладонь успокаивает мой вздрагивающий живот. — Нет ничего прекрасней богини, которая лежит у меня на руках, обнаженная и сладкая…

Я умоляющее заглянула в синие глаза, понимая, что предпосылки инквизиции уже заложены, а Мордред с улыбкой склонился для поцелуя, заставившего меня простонать и вздрогнуть. Меня приподняли, медленно опуская на руках на свои колени.

— Я осторожно, — шептали мне, целуя в висок, пока мои руки лежали у него на плечах. — Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне… Только мне…И я тебя никому не отдам… Никому… Пусть только посмеют…

Странное чувство, когда боль смешивается с наслаждением, заставила меня вздрогнуть и крепче обнять руками его шею.

Я чувствовала, как руки скользят по моей спине, жадно ведя пальцами сладкие линии.

— Нежность оставим на потом, — усмехнулись мне, отбрасывая мои волосы за спину и целуя в плечо. Руки, которые держат меч, которые способны убить любого вызывали дрожь. Сладкий вздох любимых губ так и хотелось поймать поцелуем. Задыхаясь от сладкой, мучительной агонии, чувствуя себя маленькой девочкой, которую с легкостью держат на руках, заставлял умирать от одной только мысли о поцелуе.

— Не могу остановиться, — услышала я сквозь сладкое полузабвение шепот. Меня снова поцеловали. — Не могу…

Я целовала полуоткрытые губы, ловя в порыве страсти каждый его стон и лаская взглядом каждую черточку лица. Когда я успела так влюбиться? Черные локоны красивым каскадом ложились на его плечи, а я вздрагивала от каждого толчка и ловила взгляд затуманенных страстью синих глаз в обрамлении черных ресниц и судорожно прижималась всем телом. Я застыла, чувствуя, как тело оцепенело в тот момент, когда мир растворился перед глазами в сладком экстазе.

— Куда пошла… — задохнулись мне на ухо, а я чувствовала, как меня жадно обнимают и целуют. — Я не разрешал уползать, моя дорогая богиня…

Через три часа я решила прикинуться слепо-глухонемой. А через полчаса еще и дохлой. Я лежала на груди, чувствуя, как мой висок согревает сбивчивое дыхание, а руки нежно гладят по спине и окресностям.

— Все, все, — успокаивали меня поцелуем в висок, нежно гладя и прижимая к себе. — Я больше не буду тебя мучить…

Он зарылся лицом в мои волосы, а я чувствовала, как бьется в груди его сердце. Я лежала, лаская взглядом локоны на подушке, бледное лицо, чуть приоткрытые губы, чувствуя, как руки нежно успокаивают меня. Сердце изнывало, глядя на красивый изгиб бровей, на полуулыбку и закрытые глаза с длинными ресницами. Меня уложили поверх себя, обняли и уснули. Я боялась даже шевельнуться, слыша, как сердце в его груди успокаивается, а дыхание становится ровнее.