— Да, да, идиот, Гвиневра именно в том медведе, просто он не сознается, — с усмешкой заметил Мордред, глядя странными глазами куда-то в пустоту. Внезапно его лицо озарила хищная улыбка, а где-то над нами послышался крик птицы. — Попался!
Прямо мне в ноги шлепнулось что-то пушистое и дохленькое. На траве лежал серенький зайчик, вызывая у меня жалобное дрожание губ.
— Я имел в виду, разведем костер и приготовим, а не разведем сопли и похороним… — усмехнулся Мордред, а гордая птица присела на ветку. Я чувствовала безграничную жалость к снулому пушистику. — Судьба у него такая…
— Надо его похоронить, — заметила я, понимая, что совесть победила голод. Ну не могу… — Я не ем пушистиков… Я ем только коров, свиней…
Глаза птицы было сложно описать словами. Я мысленно представляла, как бедное пернатое выбиваясь из сил тащит мычащую буренку над лесом.
—Я так понимаю, что заяц у нас — священное животное, — с усмешкой заметил Мордред, после того, как я потребовала похоронить его. Через двадцать минут панихиды по зайцу с выкапыванием ему мечом могилы, на меня косо смотрела даже лошадь.
— Я его совсем не знала, — всхлипнула я, присыпая зайца земелькой.
— И узнавать поближе отказалась, — вставила одна красивая язва, пока я смотрела на ямку.
— Поэтому даже не знаю, что сказать, — мрачно отозвалась я, обиженно сопя в сторону охотника и засыпая тело зайца земелькой и поглядывая на грибы, спрятавшиеся под деревом.
— Что-то мне подсказывает, что ты был очень вкусным зайцем… И отлично жарился бы на огне до хрустящей корочки, — вставил язвительный голос за моей безутешной спиной.
— Не надо обижать братьев наших меньших и неразумных! — перебила я, чувствуя, как желудок начинает срочно требовать эксгумации зайца и хрустящей корочки.
— Ланцелоту было бы приятно это слышать, -согласился Мордред, уходя в лес. Конь остался? Значит, вернется. Я сидела рядом с холмиком и боролась с желанием стать Ларой Крофт расхитительницей заячьих гробниц, осквернительницей грибниц. Через минут десять я увидела знакомую фигуру, а потом обомлела, видя перепачканные в крови пальцы, прижатые к груди.
— Что случилось? — я бросилась к нему, перепугавшись ни на шутку. — Покажи… Не молчи… Тихо, тихо… Кто посмел? Как?
На меня смотрели страдальческим взглядом, а между пальцев стекала алая кровь.
— Покажи... — прошептала я, чувствуя, как дрожат губы. — Мой хороший… Я сейчас что-нибудь придумаю…
И тут я увидела, как страдальческое лицо озаряется дьявольской улыбкой, окровавленная рука раскрывается, а на ней…
— Вот ты… хм… Ланцелот! — выругалась я, видя ягоды на ладони, пустившие рубиново-алый сок по пальцам. — Ненавижу тебя! Убью! Сейчас зайцу будет не одиноко!
Пока я возмущалась, мне протянули полную горсть ягод. Желудок жалобно заурчал, а я поняла, что сначала поем, слегка наберусь сил, а потом придушу!
Ягоды были сладкими и сочными, а я с наслаждением брала их с протянутой руки, постанывая от удовольствия. Когда я доела последнюю, стало понятно, что душить мне как-то перехотелось. Мой желудок обиделся на меня, требуя сатисфакции с майонезиком за то, что его раздразнили. Пока кто-то сливал на руки из бурдюка, я облизывала губы.
— Погоди, у тебя на губах осталось немного, — заметил сладкий голос, а палец лег на уголок моего рта. Нежная и сладкая линия медленно скользила по моим губам, заставляя сердце замирать.
— Кто владеет королевой, владеет Камелотом? — усмехнулась я, чувствуя прикосновение его пальцев к моим губам.
— Прости, но я не вижу королеву, — взгляд Мордреда стал очень неприятным. — Я вижу женщину, на которую надели сбрую из драгоценностей, как на племенную кобылу и заперли в каменный мешок. Вижу гордую осанку и затравленный взгляд. Сколько дней ты уже не ела, королева? Почему служанки едят чаще, чем ты? Почему служанки меняют платья, чаще чем ты? Плохие вопросы, да? Так что я не вижу королевы. Я вижу лишь несчастную женщину, ставшую еще одной пешкой в игре Мерлина. Пока очарованные крысы бегут да дудочкой, она висит лакомым куском на удочке. Ты никогда не была королевой, что бы тебе ни говорили…
— А вот это уже обидно, — я смотрела ему в глаза, понимая, что правда, порой, обидней лжи и клеветы. — Я вообще-то слежу за фигурой!
— Поверь, за твоей фигурой есть кому следить! Ты думаешь, что чем тоньше ты станешь, тем больше шансов, что подслеповатый дедушка Мерлин пройдет мимо? — черная бровь вопросительно поднялась. — Или ты рассчитываешь, что к твоим мощам начнут прикладываться народной массой еще при жизни? Не глупи. Я прекрасно знаю, как обстоят дела на самом деле. И тоже слежу за твоей фигурой.
Я грустно посмотрела на свою фигуру, понимая, что за ней следит столько мужиков, а толку никакого!
— Не знаю, что со мной, но когда Артур целует тебя, я мысленно медленно и с наслаждением отвинчиваю ему голову. Почему ты? Я задаю себе этот вопрос и не могу на него ответить… Почему не какая-нибудь прекрасная и тупая девица, гордая тем, что у нее на голове среди каравая и бубликов торчит корона? Я проклинаю тот день, когда тебя привезли в Камелот! — на меня пристально смотрели синие глаза, а древний лес притих, прислушиваясь к нашему разговору. Мне показалось, что стих даже птицы умолкли, что было по меньшей мере странно.
Я молчала, не зная, что ответить. Бресилианд словно живой ждал от меня ответа, но мне нечем было разрушить тишину, прерываемую нежным шуршанием листьев.
— Каждый из нас может дать тебе примерно одной и тоже. Мы в равных условиях. Ланцелот, Артур, я и как ни странно, даже старичок Мерлин, — надменно заметил Мордерд, глядя на меня странным взглядом. — Но я дам тебе то, чего не даст тебе ни один из них. Это очень редкий подарок в наши времена. Как говориться, не хочешь, не живи, хочешь, умирай… Я дам тебе выбор. Но перед тем, как сделаешь выбор, я скажу тебе… Где-то в одном очень далеком по меркам нашей необъятной Британи замке, терпеливо сидит и ждет своего суженного на турнире контуженного некая красавица Элейн. Она и ее сын, Галахад каждый день смотрят на портрет папы и спрашивают друг друга: «А Ланцелот к нам вернется? Может, хоть вещички заберет!». Шучу, конечно. Леди Элейн каждый день выходит на башню, высматривая одинокого путника вдали, а потом с разбитым сердцем спускается к сыну, который обнимает ее и говорит: «Папа обязательно приедет!».
Повисла такая тишина, а до меня доходил смысл слов.
— Пока Ланцелот бегает за королевой, в надежде, что с нее упадет корона, а он ее случайно подберет, его семья пытается не забыть, как он выглядит. Но благодаря его подвигам и балладам, они знают, что глава семейства еще жив. Маленький Галахад мечтает побеждать драконов, как папа, но мама считает, что грибы и алкоголь — не самый лучший способ времяпровождения для девятилетнего мальца.
— Так как он собирается жениться на королеве, если он уже женат? — выдохнула я, глядя ему в глаза.
— А ты подумай сама, куда сейчас направляется наш старый добрый Мерлин? — Мордред посмотрел на меня, а потом улыбнулся странной, недоброй улыбкой. — Наверное, даже богине судьбы не под силу изменить ее судьбу. С настоящим Артуром ты не знакома. Его мало кто знал. Но те, кто знали его, те до сих пор его любят и надеются, что однажды Артур вернется, хоть он и никуда не уходил… Сейчас это безвольная марионетка в короне, который застрял в своем развитии где-то на уровне двенадцатилетнего растерянного оруженосца — мальчика на побегушках сэра Кея, который без Мерлина не то, чтобы в поход, в туалет сходить боится. И хорошо, если добрый Мерлин ушел не на пару месяцев…
— А как на счет тебя? — спросила я, глядя в глаза и чувствуя, как в груди бьется беспощадное сердце. Мои пальцы теребили цепочку с медальоном, а я видела, как по губам ползет улыбка.
— Мерлин однажды не уследил за Артуром, так на свет появился я. Но добрый дедушка Мерлин об этом не знал. Однако, предчувствия были. Артур пропал на долгих восемь лет из поля зрения Мерлина, а когда вернулся обратно, единственное, что смущало старикана, так это счастливое лицо Артура. И вот спустя время Артур заявляет о том, что у него есть наследник, ради которого он старается! «А как мы узнаем его?», — спросили рыцари, пока Мерлин подгребал челюстью мусор с пола. «Он рожден в мае!», — радостно заявил Артур. Сопоставив факты, Мерлин что-то заподозрил и решил не рисковать. Несколько заклинаний, наложенных на Артура, и всех детей, рожденных в мае, от грудничков до десятилеток собрали на песчаной отмели. Родителей обязали королевским указом привести детей добровольно, а тех, кто ослушался, убивали. Леди Моргана погибла, пытаясь меня защитить. И вот меня вместе с другими детьми везут на корабль. Судя по словам Мерлина — на экскурсию. Со связанными руками, чтобы ничего не трогали. Я помню суровое лицо Артура, который смотрел на то, как нас сажают на дырявое судно, которое относит волнами в открытое море.
