— Идёмте, — сказала она, — я готова.

========== Часть 61 ==========

Яркая вспышка света ударила по глазам, и боль тут же разлилась по вискам и затылку. Вздохнув, Гермиона потёрла висок, открыла слезящиеся глаза и огляделась. И вскрикнула.

Они были в лесу, около того домика, где…

Она сразу увидела Милисент, хоть они находились друг от друга на довольно большом расстоянии. Она сидела на поляне, склонив голову, смотрела на свои руки, вздыхала и всхлипывала. Направив палочку на домишко, она едва слышно произнесла заклятье (Гермиона не расслышала, какое), и яркая вспышка света озарила лес.

Милисент ещё немного посидела на поляне, а потом встала и бросилась из лесу бежать. Они поспешили следом. Первой бежал Дамблдор, за ним Гермиона и Флитвик. Сзади — Барнели.

— Она наложила невидимые чары на дом, — сказал Флитвик своим тонким голоском, — видимо, хотела, чтобы он стал их со Слизерином пристанищем влюблённых.

— Или, быть может, хотела, чтобы это было лишь её уединение — предположила Гермиона. Обсуждать эту тему с деканом Рейвенкло ей было отчего-то очень неловко.

— Возможно, — согласился Флитвик, — сейчас выясним.

К счастью, Милисент сбавила темп, так что, и они замедлились. Гермиона отметила про себя, что раньше, во времена детей основателей, лес был куда гуще. Ей было неловко от того, что она очутилась в запретном месте рядом с одним из деканов, директором школы и древнейшим волшебником. Нарушать правила одной или с друзьями — ещё куда ни шло. Но нарушать правила с подачи преподавателей — ужасно.

— Я знаю, о чём вы думаете, мисс Грейнджер, — сказал Дамблдор, — в данном случае от нарушенных правил зависит ваша и мистера Малфоя жизни. К тому же, для чего ещё существуют правила, кроме того, чтобы их нарушать?

Гермиона вздохнула. Она не решилась спорить и вообще что-либо отвечать. Это было странное чувство. Она знала, что другого выхода нет, и всё же ей было неловко видеть чужую историю, вмешиваться в неё (хотя именно дети основателей вмешались в её историю, нагло и бесцеремонно).

Они шли достаточно долго, временами подсвечивая дорогу. Медленно, неспешно, на лес опускался вечер. Верхушки деревьев уже тонули во мгле. Вдруг Милисент остановилась, выпрямилась и стала оглядываться по сторонам. Гермиона затаилась. Дамблдор утверждал, что это невозможно, но её всё равно мучило подозрение, что она почувствовала чужое присутствие. Она была напряжена и даже затаила дыхание. Протянула вперёд палочку, подсветила узкую дорожку.

— Кто здесь?

Ответом послужило молчание, но Милисент это не убедило.

— Я знаю, что здесь кто-то есть, — сказала она, несмотря на то, что голос её дрожал, — выходи и покажись мне, коли ты не трус.

И снова тишина. Гермиона почувствовала, как дочь Гриффиндора злится. Это ужасное чувство тугим комком засело в животе. Оно было разрушительным, всепоглощающим и тягучим. Никогда ещё она не испытывала ничего подобного. Она понятия не имела, как с этим справиться.

Милисент снова пустилась бежать. Продиралась сквозь густые деревья, ломая хрупкие ветви. Её переполняла решимость. Она, кажется, была готова развалить Вселенную, если бы кто-то предложил. У её ног испуганно мелькнул заяц. Она направила на него светящуюся палочку, чтобы отогнать или зачаровать, но, к счастью, животное успело скрыться быстрее, чем она успела произнести заклинание.

Длинная человеческая тень, вышедшая ей навстречу на опушке леса, не оставляла сомнений. Гермиона узнала её сразу, и Милисент, кажется, тоже. Когда она подняла взгляд, он пылал.

— Что ты здесь делаешь, Слизерин? Следишь за мной? Вынюхиваешь?

— Вынюхиваю? — он изогнул бровь в притворном удивлении. — Ты считаешь, что мне больше нечем заняться? Отнюдь.

— Тогда почему ты ходишь за мной по пятам?

— Просто хотел сообщить тебе, выдра, — его голос был всё так же ленив и холоден, — что заклятье невидимости, которое ты наложила на тот дом, возможно, не будет иметь нужного тебе эффекта.

— Ты сомневаешься в том, что оно удачно, змеёныш? — она посмотрела на него с вызовом. — Я не подарю тебе ничего. Даже своих возможных ошибок.

— Я не сказал ни единого слова относительно того, что заклятье не успешно, — презрительно скривил губы Слизерин-младший, — но в нём есть изъян. Боюсь, он тебе не понравится.

— И каков же? — глаза Милисент по-прежнему пылали гневом.

— Я тоже могу видеть дом, — неохотно признался он, — поскольку я зачаровал его раньше. Видишь ли, мне тоже иногда необходимо время, чтобы побыть в тишине и уединении.

— Ты сделал это преднамеренно, — яростно сказала она, — правда?

— Так я тебе и сказал, — фыркнул Слизерин, — как же.

— А ты скажи! — она подбоченилась. — Хоть раз в жизни попробуй не лицемерить и сказать правду. Невозможно постоянно лгать.

Он тоже сложил на груди руки, с интересом поглядывая на неё. Так, точно решал, достойна ли она услышать правду.

— Я был правдив, выдра, — небрежно бросил он, — мне необходимо пространство для уединения время от времени, — но, знаешь ли, тебе лучше не высовывать свою мохнатую голову из школы завтра. Во время праздника кое-кто устроит очень активную охоту на таких как ты — полукровок.

— Ты о чём? — палочка тут же вонзилась ему в горло. — Объясни!

Он на миг замер, но глаза его всё ещё сохраняли насмешку. Миг — и палочка Милисент отлетела вправо. Она оказалась безоружна.

— Снова невербальное заклинание — вздохнула Гермиона.

— Именно так, — подтвердил Барнели, — Снейкиус был мастер в этом. Многие изобрёл лично. А методику невербальных заклятий придумали его отец и Ровена.

— Ясно — кивнула Гермиона. — Я читала об этом в «Истории магии». Ещё на первом курсе.

Барнели тепло улыбнулся ей.

Они, впрочем, отвлеклись. Гермиона снова посмотрела на застывшую в немом гневе парочку.

— В общем, полукровка, — прошипел Снейкиус, — не смей высовываться завтра на празднике. Беги вечером, куда угодно, ежели, конечно, не желаешь умереть самой страшной смертью.

— Что это значит, змеёныш? Что ты задумал?

Она прокричала это ему в спину.

Кубок мира по квиддичу. Гермиона тут же вспомнила — в малейших деталях — что Малфой предупредил её о нападении Пожирателей тогда. Завуалированно, в издевательской манере, но всё же. Почти так же, как сейчас Слизерин предупредил Милисент. Схожести между ними становилось всё больше и больше. Её это очень беспокоило.

— Что он всё же задумал? — спросила она у Барнели.

— Как вы знаете, мисс Грейнджер, Салазар был яростным противником того, чтобы в школе учились кто-либо, кроме чистокровных волшебников. Некоторое время преследовались также и полукровки, но вскоре, Слизерин смягчил гнев на милость относительно их. Это было обусловлено вполне понятными причинами — нельзя было наложить барьер, не пускающих на факультет волшебника, в чьих жилах течёт кровь предков-магов. С обычной кровью было проще, магия крови работала лучше.

— Да, — кивнула Гермиона, — это я знаю. Но что именно Снейкиус имел в виду? О чём предупреждал?

— Полагаю, речь идёт об облаве, которую сторонники Слизерина иногда устраивали на полукровок и маглорожденных волшебников. Последних, правда, в то время было очень мало, и на них смотрели ещё более дурно, чем сейчас.

— Об этом ни слова не сказано в книгах, — растерянно сказала Гермиона, — почему?

— Потому что, когда Салазар выбрал жизнь отшельника, удалившись от своих бывших друзей, другие основатели вынуждены были стереть участникам и свидетелям облав память. Некому было написать об этом горьком и позорном факте магической истории. Милисент и Снейкиус тогда уже были мертвы, бедняжки, а я удалился, надёжно заметая свои следы. Хотя несколько лет жил в страхе быть раскрытым.

Гермиона вздохнула. Она не знала, какое чувство было в ней сейчас сильнее — злость или очередное разочарование, что история магии полна такой безумной жестокости.