— Драко, это ты? Ты меня слышишь? Если да, то моргни ещё раз.

После секундной паузы он закрыл глаза и снова открыл. Взгляд всё ещё оставался стеклянным. По щекам Гермионы потекли слёзы.

— Я знала, что ты вернешься — она крепко сжала его за руку. — Я здесь, с тобой, и я тебя не оставлю, обещаю. Мне так много нужно тебе сказать. Ты, главное, не сдавайся. Потому что я хочу снова увидеть того Драко, которого знаю я, и не знает никто — не противного мальчишку, который шагу не может ступить, чтобы не навредить кому-то, а умного, взрослого парня, способного отвечать за свои поступки, действовать в команде, и быть настоящим мужчиной рядом с девушкой. Борись, Драко, и возвращайся. Снейкиус, эта сволочь, не может победить. Не после всего, что мы прошли.

Гермиона поднесла его ладонь к губам, пытаясь улыбнуться сквозь слёзы. Вышло плохо, больше похоже на икание.

— Вот видишь, до чего я дошла. Сижу и реву, как дура. Уверена, ты бы сейчас сказал что-то вроде «Идиотка, Грейнджер, ты решила море нареветь, что ли?». Плевать. Просто возвращайся. Возвращайся ко мне.

Она больше не могла сдерживать слёз. Они потоком хлынули из глаз.

— Вернуться к тебе? Ты действительно в это веришь?

Гермиона повернулась к двери, яростно вытирая слёзы рукавом мантии.

На пороге стояла мать Драко, и смотрела на неё с неприкрытым удивлением. Но во взгляде её читалась некоторая мягкость и даже сочувствие.

— Я понимаю, — всхлипнув, ответила Гермиона, — это выглядит странно. Но мы с Драко действительно через многое прошли вместе за этот год, и это нас сблизило.

Нарцисса подошла к постели. Её проникновенный взгляд буквально вонзался в Гермиону, впрочем, агрессии в нём всё так же не было.

— Ты не думаешь, — поджала она губы, — что это иллюзия? Влияние детей основателей?

Гермиона поднялась с постели. Ей не хотелось ссорится с матерью Драко, но в последнее время она так привыкла бороться за себя, она была занята только этим, потому интуитивно сейчас заняла оборонительную позицию.

— Нет, не думаю, — твёрдо ответила она, глядя Нарциссе в глаза без страха и неуверенности, — точнее, лишь отчасти. Но у нас с Драко было и что-то своё. То, что шло только от нас.

— Допустим, в себе ты уверенна, — степенно возразила миссис Малфой, — хотя я бы, на твоём месте, сомневалась и в этом. Но Драко? Как ты можешь знать, что он чувствует?

Подойдя к сыну, Нарцисса с нежностью погладила его по голове, а потом снова спокойно посмотрела на Гермиону:

— Почему ты считаешь, что Драко испытывает то же, что и ты к нему? Вы говорили об этом?

— Нет, — призналась Гермиона, — нам не хватило времени. Но я это просто знаю, и всё. И, — она закусила губу, выдохнув, — я знаю, что мы с Драко, хоть оба и волшебники, но из разных миров. Поэтому нам будет нелегко.

— Это мягко сказано, — всё так же спокойно повела Нарцисса, — меня не радует перспектива того, что чистота крови нашего рода прервётся, хотя я не испытываю к тебе никаких негативных чувств, Гермиона. Но мой муж точно ничего подобного не допустит.

— Я верю, — во взгляде Гермионы появилась твёрдость, — что мы и с этим справимся.

Некоторое время мать Драко молчала, продолжая гладить сына по волосам. Потом, не глядя на Гермиону, спокойно сказала:

— Ты очень наивна, дитя моё. Я очень люблю сына и ради него готова на всё. Но есть вещи, которые мы не в силах изменить, правила и традиции, заложенные веками. Люциус никогда не допустит, чтобы его сын был с магглорожденной девушкой, не нарушит чистоту крови древнего рода Малфоев, из списка священных двадцати восьми семей. Это невозможно. А Драко… — она запнулась, — настоящий Драко ни за что не пойдёт против отца и семьи. Он так воспитан. Потому, если ты права, и Драко действительно испытывает к тебе чувства, это катастрофа.

— Чистота крови, — презрительно отозвалась Гермиона, — надвигается большая война. Вы об этом знаете. И Тёмному Лорду плевать на чистоту крови. Он так же жесток к своим сторонникам, как и к противникам. Жесток и безжалостен. Я такой же человек, как и Драко. Лучшая ученица школы. Я здорова, я получила хорошее воспитание, и вот уже шесть лет волшебный мир — это мой мир, главный в моей жизни. Но преградой будет лишь то, что я дочь магглов. Это глупые предрассудки. Из-за того, чиста ли твоя кровь или нет, ты не становишься дефективным, и твои дети — тоже. Вы говорите, миссис Малфой, что очень любите сына, и я вам верю. Но, в таком случае, почему вы игнорируете его чувства? Разве вам не достаточно того, что они искренни? Что у него тоже есть свои чувства, эмоции, желания? Разве этого мало? Что, если мы любим друг друга, и хотим быть вместе? Тогда вы выжжете Драко из семейного древа? Выгоните его из дома — единственного сына, которого так любите?

Гермиона умолкла и опустила глаза. Ну вот, она сделала это. Произнесла вслух то, о чём всё это время даже думать боялась. Сердце как-то странно, медленно и приглушённо, билось в груди.

На миг Нарцисса застыла, потом подошла к Гермионе и опустила руку ей на плечо:

— Значит, ты любишь Драко?

— Да — кивнула Гермиона, и посмотрела на свою собеседницу, даже глазом не моргнув.

Некоторое время, минуту или две, она наблюдала за ней, и всё это время миссис Малфой молчала, смотря в пол. Гермионе оставалось только догадываться, о чём она думает в этот момент. Когда она подняла взгляд снова, он был спокоен.

— Иди к себе, — тихо сказала она, — я побуду с сыном. Тебе нужно отдохнуть. Завтра будет очень трудный день.

Она поджала губы, давая понять, что продолжать разговор не намерена.

Гермиона бросила полный сомнения взгляд на Драко, всё ещё обездвиженного и смотрящего пустым взглядом в потолок, вздохнула и молча вышла, закрыв за собой дверь.

Ночью ей дурно спалось, снился Люциус Малфой, что бросал в неё непростительные заклятья. Она проснулась на рассвете, когда в грудь попала зелёная стрела света, огляделась по сторонам, и с облегчением обнаружила, что это был лишь сон. Она находилась в своей комнате.

Нужно было позавтракать и готовиться к экзаменам. Гермиона, тем не менее, не была голодна. Так что, взяла учебник и, после утренних процедур, села в кресло и стала читать. Она ругала Милисент, чьё вмешательство теперь вполне могло бы помешать ей сдать экзамены, боялась провалиться, как в младших классах. Милисент, словно чувствуя её гнев, затаилась, и не показывалась в зеркале.

Вечер наступил быстрее, чем она думала. Они с друзьями встретились в гостиной, и Гарри сказал, что пора идти, что Дамблдор уже ждёт её для проведения обряда. Она молча поплелась за ним, ни о чём не спрашивая и не думая.

Она вошла в круглую комнату последней, вслед за запыхавшимися от быстрой ходьбы Гарри и Невиллом, и Роном, который, сердито фырча, возмущался, что только спасения Малфоя ему для полного счастья не хватало. Едва взглянув, Гермиона поняла, что там всё изменилось по сравнению со вчерашним днём. Снейп, Трелони, Флитвик, Макгонагалл — почти все преподаватели собрались там, стоя в кругу и как-то боязливо переглядываясь друг с другом. У дверей, сжав в руках нож с длинной ручкой, стоял Хагрид, и вид у него был такой, точно он готовился вот-вот атаковать. Дамблдор невозмутимо сидел за большим круглым столом, рядом с ним, тоже абсолютно невозмутимый, сидел Барнели. Мистер и миссис Малфой стояли у окна, и лица у обоих были совершенно измождённые. Гермиона заметила, что отец Драко выглядит даже хуже, чем его мать.

— Когда я просил обездвижить Снейкиуса, — очень спокойно, совершенно будничным тоном, сказал Дамблдор, — я имел в виду связать ему ноги заклятьем. Что же вы натворили, горячие головы?

Он посмотрел на Гарри и Рона по очереди, но без особого укора, скорее, с любопытством. Взглянув на сына, миссис Малфой ахнула и стала с силой потирать виски.

— Это действие Профундуса, сэр, — быстро затарахтел Невилл, — он парализован. Малфой.

— Я вижу. Но зачем такие радикальные методы обездвиживания? — глаза Дамблдора всё ещё горели любопытством.