По вечерам, за ужином, отец ставил на стол бутылку водки, и Александр, раньше безразличный к «зелью», с видимой охотой брал стакан и залпом выпивал до дна. Веселее он не становился, ещё ниже склонялась его поседевшая голова, мутнел взгляд серых глаз. Отец не донимал его расспросами, и сын был благодарен ему за это. Когда в бутылке не оставалось ни капли, Александр тяжело поднимался с лавки и, пошатываясь, брёл за перегородку, там падал лицом вниз на кровать и так лежал, то ли думая о чём-то, то ли забывшись глубоким сном. Скрипнет раз-другой ржавая сетка койки, и снова могильная тишина на долгое время.

Однажды отец все же решился и после первого стакана, опорожненного сыном, сказал ему:

– Может, тебе съездить куда-нибудь? В Иркутск, хотя бы, к тетке Даше. Ждёт давно.

Сын не сразу ответил. Ему не просто было решить эту задачу со многими неизвестными. Нестерпимо влекло к Анюте и останавливало сомнение в необходимости встречи. Может, ей лучше будет без него, может быть, она давным-давно забыла, что есть он такой, а он, дурак, помнит и надеется… Тянуло к сыну, но там жена и тёща, встреча с ними не то, чтобы нежелательна, она просто невозможна. Ехать к друзьям тоже не хотелось. Получится как с Митькой. Да и о чём с ними говорить? Пятнадцать лет всё-таки. Военных среди друзей нет, кто-то служил срочную, но и он едва ли понял жизнь офицера так, как следует ее понимать. Так же и Александр, в свою очередь, не мог понять жизни «цивильных». Обывательщина, пьянство, довольствие малым в духовной жизни – были очевидны.

Отец, отложив вилку, терпеливо ждал, что же скажет сын. Александр приподнял отяжелевшую голову, внимательно и долго смотрел на отца и, как ни жаль ему было одинокого старика, решил сказать всю правду, мало надеясь, что его слова будут поняты правильно, ведь отец всё мерил своими мерками, и они весьма отличались от мерок его, Александра, хотя в основе их было одно и то же – честь и справедливость.

– Не сердись на меня, – положил руку на плечо отца Александр, – но мне действительно надо ехать. Меня ждёт девушка.

Отец аж поперхнулся.

– Какая еще девушка? – уставился он на сына, и возмущение выдавило краску на его скулах. – Об этом ли думать тебе сейчас?

– Иначе я не могу поступить, – тихо, но упрямо заявил сын.

Сгорбилась пуще прежнего спина отца, выпучила острые крылья лопаток.

– Как знаешь, ты теперь не маленький, – прохрипел он.

– Думаю, со временем и ты меня поймёшь. – Сын не убирал руку с плеча отца.

– Кто хоть она такая? Не из патлатых? – отец глядел с прищуром на вконец запутавшегося, как ему казалось, сына.

– Нет, она деревенская, – улыбнулся Александр. – Сирота, и детишек куча.

– Как – куча? – выпрямился старик, вскинув косматые брови. – Она их в девках натаскала, или уже замужем побывала?

– Да успокойся ты, ради Бога! – с раздражением уже, ему не понравились слова отца, сказал Александр. – Ничего страшного тут нет.

– Как это нет? – кипятился отец. – Своего бросаешь, а чужих, неизвестно от кого прижитых, берёшь и.… ничего страшного!

Отец встал из-за стола и был очень возмущен. Александр даже пожалел, что завел разговор с отцом об Анюте. Ни к чему это ему пока знать.

– Ничего страшного в этом нет потому, что эти дети – ее сестренки и братишки. Их мать погибла три года назад, убило током. Анюта – старшая из них, она и за мать, и за хозяйку, а ей и двадцати еще нет. – Теплели глаза Александра, он рад был до бесконечности говорить об Анюте, защищать и восхвалять ее. Жаль только, что не доходят его слова до отца. – Если бы ты ее знал, то ничего другого мне бы не посоветовал.

– Одним словом – ангел, – криво усмехнулся отец.

Заметив эту усмешку, сын обиделся.

– Ты не думай, непросто мне было на это решиться, я ведь уже не мальчик, которого можно поманить пальчиком, а от своей судьбы не убежишь. – Пронзительный, колкий взгляд сына смутил отца.

– Что ж, сынок, тебе видней, тебе жить, – сказал он. – Я прожил с матерью всю жизнь, хотелось бы, чтобы и дети мои были такими же. Всякое бывало, жизнь-то не только из хорошего ткётся, вон какие годы пришлось пережить, но даже и думать не могли, чтобы разъехаться и бросить вас. А сейчас, видно, век такой, потому и живут дети без отцов и становятся ворами да убивцами…

На больное наступил отец не без умысла. Любил он своего внука, надеялся быть рядом с ним, втайне хранил подарок – легкое двуствольное ружье какой-то итальянской марки. А теперь всё рушится и не увидит он больше своего Валерку никогда, и пылиться теперь этому ружью до его, деда, смерти, а там кто-нибудь из дальних родственников, падких на чужое, заберёт его себе и удачно променяет на какую-нибудь кастрюлю.

Уехал Александр от отца через три дня после того разговора. За это время помог он ему в кое-каких хозяйственных делах, посидели на прощанье за ужином дольше обычного, пили мало, а больше говорили, строили планы на будущее, советовали друг другу: отец сыну – не лезть на рожон, сын отцу – не рвать жилы, беречь здоровье, не думать о плохом.

Утром отец проводил Александра до остановки. В 8.30 подошел иркутский «Икарус», и сын, распрощавшись с отцом, вошёл последним в промороженный автобус.

Автобус тронулся, стрельнув, как из сигнальной пушки, на выхлопе. Больно сжалось сердце при виде одинокой ссутулившейся фигуры отца, медленно, с остановками бредущего по белой обочине, накатанной тракторами и машинами дороги. «Всё, отец, – подумалось, – нам с тобой встреч больше не праздновать». Саванное ровное поле покатилось навстречу, поплыли сторонами скорбные брошенные избы, с поваленными изгородями, замелькали покосившиеся черные кресты деревенского кладбища…

Дом тети Даши Александр нашел не сразу, он перепутал улицы «Северную» с «Восточной», как назло, неподалеку оказалась и такая. Долго пришлось плутать и выяснять у прохожих, рассказывая приметы улицы, где есть дом под номером 7а.

Дернулись занавески на окне, как только такси остановилось у зеленых ворот, и залаяла собака, обрывая цепь. Тут же хлопнула калитка и тетя Даша, кинувшись на шею племяннику, запричитала:

– Ой, Шурочка, ой, миленький! Да как же это ты живым остался? Да как же они, ироды, чуть тебя не погубили? Ой-ей-ей! А у нас все поумирали…

Племянник, как пораженный громом, остановился среди двора.

– Как – поумирали? – вырвалось у него из спазматически сдавленной гортани. – Кто… умер?

– Анна померла, Юля померла, Нину током прибило, Маруся насмерть угорела, Колю на тракторе убило, – стала перечислять тётя Даша всех родственников, умерших и погибших при ее памяти.

Александр облегчённо вздохнул:

– Ну, тётя, и можете вы напугать человека! – покачал он укоризненно головой. – Они же умерли, дай Бог, сколько лет тому. А я уж подумал…

– Как давно? Совсем недавно. Вот, как сейчас, помню Машеньку. Ой-ей-ей! – зарыдала опять тетя Даша, растворяя перед племянником двери сеней. – Такая молодая, такая красивая была! А её этот черт хромоногий бросил, а у ей дети: Мишка и Васька. Сейчас-то они большие, поженились уже, а тогда-то вот какие были. Ох, и хлебнула она горечка с ими. – Опять обильные, но не долгие слезы. – Старший-то хулиганом каким рос, совсем не признавал её, весь в батьку своего хромоногого, чтоб ему черти на том свете и другую ногу отломали! Ой-ей-ей! А младший тоже был какой непослушный: то весь крем с торта ложкой объест, то пилой всё в доме поцарапает. А Анна за всю жизнь сколь горя хлебнула? Андрей и гулял с Карпихой, и с ружьем бегал за ей. Это сейчас он такой стал, а был каким? Только я знаю, сколько ей досталось, натерпелась она горечка досыта. Ой-ей-ей!

Нину, свою младшую сестру, тетя вспоминала уже за столом, пролив мгновенно изрядную порцию слез. И откуда только они брались.

– Не плачьте, тётя, – коротко бросил Александр. – Знать, судьба их такая. И мы когда-нибудь уйдем туда, и мы не всегда были правы.

Тетя Даша удивленно поглядела на Александра и не могла понять, серьезно ли он говорит, или только шутит.