– Да ну? А вы? Вы-то ей приглянулись, как я погляжу? – Парсен говорил в привычной своей фамильярной манере, что безмерно раздражало Ламерти. Плебей же видел производимый эффект и наслаждался им.

– Парсен, что вам нужно? – голос Армана звучал презрительно и устало, будто он отгонял назойливое насекомое.

– Она! – Парсен уставился на девушку таким красноречивым взглядом, что даже Ламерти не отличавшемуся скромностью, стало не по себе.

– Не надо смотреть на нее, как людоед. Это все-таки моя собственность. Не забыли?

– Не забыл. Но решил, что вы передумали. Наигрались ведь, небось, уже? Отдайте мне куколку! Я даже буду не в обиде, что не получил ее первым. Отдайте и будем снова друзьями.

– Ну это вряд ли, – Арман не в силах был скрыть свое презрение.

Во время этой беседы, которую сложно назвать дружественной, Эмильенна пришла в себя. Однако девушка вовсе не спешила обнаруживать это обстоятельство. Сначала она почувствовала, что ее держат на руках, затем, к бесконечному своему ужасу, услышала голос Парсена. Вывод, к которому пришла несчастная, обдумав ситуацию, насколько это возможно в ее положении, был крайне неутешителен – Ламерти договаривается с Парсеном о передаче живой собственности из одних рук в другие. При подобном умозаключении, ее тем более поразил грозный окрик Армана, обращенный к Парсену.

– Уберите от нее свои грязные лапы или я убью вас!

– Убьете? Вот это да! Из-за девчонки?! Да, бросьте! Негоже друзьям ссориться из-за бабенки, – Парсен перешел на более миролюбивый тон, очевидно понимая, что угрозы Ламерти – не пустой звук.

– Я могу понять, что разговаривать вы учились в трущобах, но избавьте меня от изысканности ваших выражений, тем более по поводу этой девушки, – смесь бешенства с ледяным презрением в голосе Армана поразила Эмильенну. Она боялась поверить своим ушам. Он не только не отдает ее, но даже запрещает непочтительно о ней отзываться.

– А она вас, видно, крепко зацепила. Что хороша? – вновь сладострастный взгляд впился в бездыханное тело Эмили.

– А вы, видно, решили–таки сегодня познакомиться с моей шпагой, раз не оставляете эту тему, – по голосу чувствовалось, что Ламерти жаждет довести разговор до дуэли.

– А что я говорю-то? Вы у меня ее в тюрьме отняли, сейчас не отдаете, хоть и было уже довольно времени наиграться, да еще и заколоть, как цыпленка грозите. Видно, совсем голову потеряли из-за этой… женщины. Хотите драться со мной? Я не прочь. Только мне эти ваши дворянские шпаги не по нутру. Бросайте девчонку и шпагу и будем драться, как мужчины – голыми руками! Кто победит, тому и девчонка. Идет? – Парсен раззадорился и предложенная им ставка разожгла его азарт. Но де Ламерти не собирался опускаться до кулачной схватки с плебеем.

– К вашему сожалению я не вырос на грязных улицах, где мужчины не знают другого оружия, кроме своих кулаков. И я не собираюсь отстаивать в бою свою собственность, только честь!

– Еще скажите – честь дворянина! Все вы «бывшие» такие! Строите из себя друзей народа, а сами презираете нас, как мусор под ногами. Я-то давно это вижу! Надеетесь, это вам так сойдет? Или думаете, что насадите меня на шпагу, как на вертел, пользуясь тем, что я не обучен махать этой железкой? – Парсен сочился злобой, которая была щедро приправлена страхом и давней ненавистью.

– Меня утомил этот вздор! – Ламерти перехватил тело девушки, так, чтобы удерживать его одной рукой, а другой потянулся к шпаге. – Или вы деретесь или убирайтесь!

– Я ухожу, но не забудьте о сегодняшней встрече и разговоре. А если память у вас короткая, то я вам напомню, – жест Армана произвел на Парсена должное впечатление. Несмотря на ярость, самоубийцей он не был.

– Это угроза? – презрение, вложенное в вопрос явно показывало, сколь мало такие слова способны напугать Ламерти.

– Это предупреждение. Бывайте! Не уроните девчонку. Ха-ха! Вам пора домой – пресмыкаться перед женской юбкой, а мне пора на собрание – вершить судьбы Франции. Каждому свое, – и грубо хохоча собственной шутке, Парсен пошел к особняку, где собрание якобинского клуба было в самом разгаре.

Арман же с Эмильенной на руках сел в подъехавший экипаж. Всю дорогу голова девушки лежала у него на коленях, но она не смела и пошевелиться, чтобы этому воспротивится. Он не должен усомниться в том, что она без сознания. Пусть он не отдал ее Парсену (собственность, как – никак), но общения с ним самим в этот вечер Эмили решила избежать любой ценой. Она по опыту знала, что к утру его гнев может остыть и смениться другим настроением, но сейчас Ламерти был как фитиль у пороховой бочки.

В доме, куда Арман также внес Эмильенну на руках, их встретил верный Обер.

– Мадемуазель стало душно в зале собрания, она потеряла сознание, – Ламерти кратко объяснил ситуацию слуге, который, впрочем, и не думал задавать никаких вопросов. Зато он отлично знал способы приведения изнеженных барышень в чувство, и этими знаниями исторг у Эмильенны мысленные проклятия. Возвращение к жизни было не в ее интересах. Бедная девушка, задержав дыхание, стоически переносила нюхательные соли, поднесенные к носу, растирание висков уксусной эссенцией и даже хлопанье по щекам, которое в исполнении Армана сложно было назвать деликатным. Поняв, что долго она не продержится, Эмили решила пойти на хитрость. Она слабо застонала, тем самым подав признаки жизни, но глаза не открыла. Мужчины вполне удовлетворились таким результатом своих усилий. Люсьен сказал, что здоровый сон вернет бедняжке силы и предложил отнести ее наверх. Ламерти отказался и сам понес пленницу по лестнице на руках. В комнате, положив ее на софу, Арман опустился у изголовья и прошептал:

– Я тебя никому не отдам, слышишь? Никогда! – он вдруг порывисто схватил руку девушки и поднес к губам. – Но если ты еще раз попробуешь сбежать от меня, я тебя убью.

Как и надеялась Эмильенна, утром от вчерашней бури осталась лишь легкая рябь на воде. Ламерти вновь был спокоен, хотя довольным его назвать было трудно. После завтрака, проведенного в полном молчании, он устало спросил:

– Я хочу знать ответ только на один вопрос – зачем? Зачем вы бежали из дома, где были в относительной безопасности, в ночные парижские трущобы, где в течение первой же ночи стали бы добычей таких негодяев, по сравнению с которыми не то, что я, но даже Парсен – невинный агнец?

– Зачем?! – Эмильенна мгновенно зажглась. – Вы спрашиваете зачем? А как бы понравилась вам роль собственности и постоянное пребывание в страхе за свою честь. Вы как-то сравнили меня с принцессой в логове дракона. Вы – дракон, но попробуйте представить, что чувствовали бы на месте жертвы. Разве, случись вам чудом разорвать путы, не побежали бы в любую сторону, невзирая на пропасти и вулканы? Или, по здравом размышлении, пришли бы к выводу, что в пещере дракона теплее и спокойнее, потому и не стоит ничего менять? Да что я вас спрашиваю? Разве можете вы хоть на секунду почувствовать то, что чувствую я?! Будучи хозяином положения, вы лишь развлекаетесь, играете со мной, как кошка с мышью, оттого вам никогда и не понять, что толкнуло меня, воспользовавшись первой возможностью, бежать без оглядки, не взвешивая все «за» и «против»! – гнев и боль в голосе девушки, лучше слов дали Арману ответ на его вопрос.

– Отчего же? Отчасти я понимаю, что вам не сладко у меня. Но на что вы рассчитывали? Ни денег, ни крова над головой, ни одного друга, зато враги на каждом шагу. Как планировали вы выживать дальше?

– Говорю же вам, ничего я не планировала! У меня не было на это времени. Я лишь верила, что если Господь вырвал меня из лап льва, то спасет также от гиен и шакалов. А если даже и нет, то такова Его воля.

– Откуда вы знаете? Может Его воля в том, чтобы вы, спасенная от смерти, пребывали в моем доме под моим покровительством?

– Судя по тому, что затея моя не удалась, я не исключаю и такого.