— Я вымою твой рот с мылом. Ты слишком часто чертыхаешься, — заливая помещение светом, Сережа внимательно следит за моей реакцией. — Прошу…

Я вновь приподнимаю уголки губ, заглядываю в комнаты, провожу рукой по перилам лестницы, ведущей на второй этаж, с наслаждением вдыхая запах этого необжитого помещения, стены которого еще не тронуты краской, а паркетная доска небрежно накрыта плотным полиэтиленом.

— Думаю, ты захочешь сама выбрать цвет… Завтра с тобой свяжется дизайнер, — устроившись на табуретке, стоящей в самом центре гостиной, Сергей вертит в руках сигарету то ли по привычке, то ли сопротивляясь соблазну…

— Это… Это… Я не знаю что и сказать! — машу руками, мысленно ругая себя за то, что не в силах подобрать нужных слов, чтобы описать свои чувства. — Это невероятно!

Не придумав ничего лучше, я оказываюсь рядом с ним, и усевшись на его колени целую, перемежая ласку с глупым хихиканьем.

— Я ужасная жена… У меня для тебя нет подарка… — уткнувшись носом в его шею, делюсь своим упущением.

— Ты уже его сделала. Когда согласилась выйти за меня и родила мне ребенка… — он усиливает объятия, наверняка даже не подозревая, что своими словами лишь больше растрогал меня, и без того с трудом сдерживающую слезы. — Хотя, есть кое-что, чем бы ты могла меня отблагодарить… — и прежде чем я начинаю смеяться, нафантазировав в своей голове сцены своей “благодарности”, отстраняется, заглядывая в мои глаза. — Я покурю?

Андрей

На столе одиноко стоит бутылка виски. Я не включил свет, лишь небольшое настенное бра подсвечивает помещение, позволяя мне не расплескать спиртное каждый раз, когда я решаюсь наполнить стакан. Прикурив сигарету — пагубная привычка, которой я обзавелся пару месяцев назад, я откидываю голову, сползая на сидении, и не поворачиваюсь, когда в прихожей раздается лязг поворачивающегося ключа. Рита не торопится раздевать, и, так же как и я, предпочитает полумрак, и появляется на кухне лишь через пять минут, замирая в дверном проеме. Сегодня на ее голове красуются кудри, в легкой небрежности опадающие за спину, а тело обтянуто черным кожаным платьем, вкупе с вызывающим макияжем, делающее ее образ вульгарным, и у меня начинают зудеть ладони в диком желании хорошенько отмыть ее лицо.

— Зря ты не пошел, — отмерев, женщина берет себе бокал и, достав из бара вино, наполняет его наполовину. — Семенов передавал тебе привет… Что празднуешь?

Меня больше не трогает ее ехидная ухмылка, не приводит в бешенство вздернутый подбородок и приподнятая бровь — я наелся этого по самое горло, и теперь могу лишь ухмыльнуться, устроившись поудобней и прикрыв глаза заброшенной на спинку рукой.

— Что? Не хочешь поговорить? Прочитать мне нотации? — призывно выгибаясь, она присаживается на столешницу, и начинает водить указательным пальцем по ободку бокала. — Неужели, я тебя больше не привлекаю?

Из-под опущенных ресниц, я слежу за тем, как возомнив себя роковой искусительницей, Марго устраивает свои ноги рядом с моими бедрами, и игриво тянется, желая поцеловать мои пересохшие губы. От нее пахнет приторным сладким парфюмом, не тем, что ей покупал я, и вином, а от одежды исходит запах ментоловых сигарет — не один я перестал задумываться о здоровье, травя организм никотином. Я хватаю ее кисть, когда она справляется с пуговицами на моей рубашке и, желая наказать, с нажимом проводит по груди, оставляя на коже красные полосы — следы от ее маникюра — и оттолкнув, встаю, засовывая руки в карманы брюк.

— Что? Разочарован? Кусаешь локти, что предпочел меня своей бывшей?

— Иди спать, — не хочу в сотый раз слушать ее претензии, и подойдя к подоконнику, раскрываю окно, мечтая о глотке свежего воздуха.

— Пойду. Тем более что вечер был очень насыщенным… — опять ехидная гримаса, опять холод в голосе и преследующий ее шлейф ароматов, проникающий в ноздри, едва она оказывается рядом.

— Пойду, потому что плевать хотела на все, о чем ты думаешь… — она застегивает мою рубашку, обхватив мой подбородок пальцами, целует, напоследок прикусывая губу, и, оттолкнув, бредет к двери, не забывая покачивать бедрами…

Теперь, когда громкий хлопок извещает о ее уходе в спальню, я провожу рукой по лицу, ломая голову над тем, когда все пошло по наклонной. Где та женщина, что встретив меня в кафе, смотрела с такой тоской и неприкрытой болью, уверяя, что на протяжении года не могла выбросить мой образ из головы. Где та, что сквозь слезы, осыпала меня поцелуями, уверяя, что от осознания, что я принадлежу другой, она готова выть, но и отпустить уже не в силах? Где женщина, измученная ожиданием и страхом, что я все же не приду к ней, получив смс, что она любит и не представляет жизни, в которой не сможет встречать со мной утро и засыпать на моем плече? Нет в ней той мягкости, пусть и хорошо скрытой за маской высокомерия, но так уверенно сбрасываемой с лица, когда за дверями спальни, мы срывали друг с друга одежду, желая хотя бы немного компенсировать утраченное время… Любила ли она меня, зазывая в новую жизнь и наблюдая, как наступая себе на горло, я планомерно рушу свои устоявшиеся будни и забываю о данных жене обещаниях? Теперь я уверенно могу сказать “да”, но, боюсь, она полюбила лишь сам процесс моего завоевания, а получив, со временем свела на нет развитие чувств, принимая как должное мои ласки и нежность. Нельзя сказать, что я мгновенно погрузился в пучину ада, и нужно отдать ей должное, первый год был наполнен страстью, долгими разговорами и построением планов. Я торопился домой, первым делом целуя женщину, по которой успевал соскучиться, уже не получая удовольствия от монотонной рутины трудового дня. Я мог часами смотреть, как она рисует, постоянно сдувая лезущую в лицо прядь выбившихся из-под повязки волос. Мог слушать ее болтовню, улыбаясь, как школьник, начавший познавать все прелести общения с девушкой…

Когда я поддался на ее уговоры, ничуть не испугавшись начать с нуля, и все же решился на переезд, я и представить не мог, что когда-то буду ругать себя за принятое решение. Теперь, я едва ли похож на счастливого семьянина, упустив самые важные события в жизни сына и похоронив дочь, которую даже не успел узнать. Пережил агонию, наблюдая, как любимая женщина, вместо того, чтобы искать утешения в моих объятиях, отгородилась стеной, улыбаясь лишь в компании избалованных, пресыщенных благами светских львиц и скучающих высокомерных деятелей искусств. До скрежета зубов, я сдерживал негодование, глядя в глаза мальчишки, рассказывающего о мамином друге, который вместо меня научил его самообороне, вместе с ним собирал комод и выбирал подарки для понравившейся одноклассницы. Делал все то, что по логике вещей, должен был делать я… Это еще страшнее краха в моей личной жизни, знать, что кто-то планомерно занимает мое место, и виной тому лишь моя слабость… Вот она ирония судьбы — я причинял боль своим близким, веруя в неминуемое счастье с Марго, а теперь наблюдаю, как женщина, когда-то любившая меня больше всего на свете, воплощает в жизнь мои мечты: выходит замуж, радуется победам Семы и рожает дочь.

— К черту, — вылив содержимое бокала в раковину, я выбрасываю недопитую бутылку в ведро, и включив воду в ванной, сбрасываю с себя одежду. Хотите знать, как выглядит человек, разменявший свою счастливую жизнь на призрачные надежды? Вот он, стоит с изнуренным видом, с заросшими щеками и потухшим взглядом, яростно натирая волосы шампунем. И пусть в моем сердце еще живет любовь к мирно спящей за стеной женщине, осознание накатывает на меня внезапно: есть то, за что стоит бороться, но я не думаю, что наша с Ритой история еще стоит борьбы…

— Андрей, — хриплым севшим голосом зовет меня женщина, когда я устраиваюсь на кровати, устав от самокопаний.

— Что? — все же сердце пропускает удар, когда она касается пальцами моего плеча, и, прижавшись ко мне, трется щекой о еще влажную от воды кожу. Я не делаю ни малейшего движения, чувствуя себя уставшим и как никогда разбитым, а она убирает руку, словно обжегшись о мое тело.