– Дядь Саш! А ты больше мне в папы подходишь, чем Ирке! Вот!
– Это почему же? – опешил слегка Саша.
– Ну, потому… Больше подходишь, и все!
– Это ты сама так решила, да?
– Нет… Я просто слышала, как взрослые тетеньки на скамейке у подъезда разговаривали. Я сзади подошла, они меня не видели… Они про тебя говорили… И про Ирку…
– Подслушивала, стало быть? Но ведь подслушивать нехорошо, Леночка…
– Да я знаю, что нехорошо! Но если уж слышно, что говорят… Ты бы сам не стал подслушивать, что ли?
– Не стал бы.
– Честное слово?
– Честное слово. Зачем я буду подслушивать, что чужие тетеньки обо мне говорят? Мало ли, что им в голову взбредет…
– А они говорили, что ты мне больше в папы подходишь, вот! – упорно гнула свое Леночка. – Потому что я маленькая, а Ирка уже большая, чтобы для тебя дочкой быть! И еще они сказали, что у нашей мамы ума не хватает… Что будто бы это плохо… Ну, что Ирка не может быть тебе дочкой…
– Глупости они говорят, Леночка. А мама наша очень умная, и семья у нас хорошая, правда?
– Правда, правда… А тогда почему они так говорят?
– Не знаю… Завидуют, наверное. Когда у кого-то все хорошо, это многим не нравится… У нас ведь все хорошо, правда?
– Правда, правда… Только я знаю, что Ирка тебя стесняется, вот. Раньше она могла в одних трусиках по квартире ходить, а теперь боится, что ты ее увидишь! Я ей говорю – ты чего, совсем глупая? Трудно тебе халатик надеть, что ли? Дядя Саша ведь тоже в трусиках по квартире не ходит, правда? А она только отмахивается… Ты уж, дядя Саша, не ходи в трусиках по квартире, чтобы Ирка не стеснялась, хорошо? Хотя ты и так никогда не ходишь…
– Да, я учту. Ну, мы уже пришли… Сегодня я тебя заберу, договорились?
– Ага… Пока, дядь Саш!
– Пока, Леночка…
Вечером Саша рассказал Люде, какой у него состоялся диалог с Леночкой. Люда только рассмеялась тихо:
– Вот ведь какая растет, а? Все примечает, обо всем свои выводы делает… И поучать любит, как надо. С таким шпионом в семье не пропадешь… А с Иришей я сама поговорю, Саш. У нее сейчас возраст такой… Она всех дичится… Ой… Ой… Ой, не могу…
Люда побледнела, обмякла вся, схватившись рукой за горло. Саша спросил испуганно:
– Что, Людочка, что? Плохо тебе, да?
– Да ничего… Просто голова закружилась, и опять тошнота к горлу подступила… Нормальное состояние в моем положении…
– Я сейчас воды тебе принесу, Люд!
– Да не надо. Проходит уже. Да я и привыкать начала… Если уж без токсикоза не обойтись, надо как-то и с ним жить… Я уж все это дело наперед знаю. И с Иришей когда ходила, так было, и с Леночкой…
– Значит, девочка будет, да? – осторожно спросил Саша.
– Да, скорее всего… А ты, наверное, о сыне мечтаешь, Саш?
– Нет, Люд. Может, тебе это покажется странным, но я дочку хочу. Знаешь, она мне даже иногда снится… Я так четко ее вижу… И что-то происходит со мной во сне, сам не понимаю… Будто я теплым светом наполняюсь, и такое счастье внутри, такое счастье… Нет, я рассказать не могу, этого не расскажешь. Я и сам не знаю, что это.
– Это любовь, Саш… Ты будешь ее очень любить, когда она родится. Очень будешь любить…
– А как мы ее назовем, Люд?
– Не знаю… А как бы тебе хотелось?
– Давай Танечкой. Хорошее имя. Танечка. Танюша. Таточка…
– Ну хорошо, пусть будет Танечка… Да, мне нравится – Танечка. А Таточка еще лучше звучит… Особенно когда ты произносишь! Столько в твоем голосе нежности – Таточка…
* * *
В конце августа Таточка появилась на свет. Сами роды прошли вполне благополучно, хотя последние два месяца дались Люде ой как нелегко… Не молоденькая ведь уже, как ее назвали врачи в роддоме – старородящая. Обидно звучит, конечно. Хотя и не до обид было, быть бы живу…
Саша встречал их с Таточкой из роддома торжественно: с цветами, с конфетами, с огромной гроздью надувных шаров. Насчет шаров – это девчонки постарались. А когда увидели мать на крыльце роддома со свертком в руках, такой радостный визг устроили, что Люде пришлось даже рассердиться – малышку же испугать можно…
Она навсегда запомнила этот момент – как Саша взял из ее рук Таточку. Как отогнул край кружевного покрывальца, глянул в лицо. Как нервно дернулся кадык на его худой шее, как застыл изваянием и будто дышать перестал…
Долго так стоял. Ничего не слышал, не видел. Только он и Таточка. И все. И будто никого больше рядом нет.
Она была очень счастлива в этот момент. И горда собой. Если б знать, чем обернется в дальнейшем это счастье… Если б знать…
Поначалу тоже все было замечательно – так Люде казалось. Принесли домой Таточку, начались обычные семейные будни: суетливые, заполошные от постоянного недосыпа, с развешанными повсюду пеленками и звоном погремушек над Таточкиной кроваткой. Саша взял на работе отпуск и все четыре недели был дома, практически не выпуская дочку из рук. Сам купал, сам пеленал, сам укачивал на руках. Люда ворчала слегка – чего ты ее к рукам приучаешь, Саш… Потом, когда на работу выйдешь, она ж на мне отыграется! Ничего ведь сделать не даст… Ни обед приготовить, ни постирать… Не держи ее на руках долго, не приучай!
Он только улыбался, смотрел удивленно, будто и не слышал, что она говорила. И казалось, с сожалением передавал ей Таточку в руки, когда приходило время кормить… Еще и сидел рядом, и смотрел, как Таточка сосет жадно. Слава богу, молока у нее хватало. Но Саша все равно потом беспокоился – не осталась ли доченька голодной, не дай бог… И опять ходил с ней туда-сюда, как маятник. Укачивал. Будто она и сама бы заснуть не могла… Потом, уже спящую, укладывал в кроватку. И долго сидел рядом, смотрел, насмотреться не мог.
Отпуск пробежал быстро, в конце сентября Саша вышел на работу. Как Люда и предсказывала, начались мучения: Таточка ни за что не соглашалась лежать в кроватке одна! Да и не только в кроватке… Людиных рук она тоже особо признавать не желала. Как только Саша уходил на работу, сразу начинала плакать…
Да что там говорить – вся семейная жизнь пошла кувырком. Люда не успевала с обедом, а девчонки приходили из школы голодные. Кормила их кое-как, сажала за уроки. Но какие могут быть уроки, если Таточка все время кричит?
Но приходил с работы Саша, и все налаживалось. Хотя нельзя сказать, что Саша приходил. Он прибегал запыхавшись. Быстро мыл руки в ванной, брал Таточку на руки. И та сразу замолкала, глядела на него круглыми глазками, будто сердилась слегка – чего ж ты, папочка, так надолго меня оставил… Саша склонялся над ней, бормотал что-то в ушко, и Таточка радостно дрыгала ножками, шлепала ладошками по Сашиным губам, принималась гулить, будто отвечала ему что-то на младенческом языке…
А Люда за это время делала то, что не успевала за день. И снова ворчала на Сашу – приучил-таки ее к рукам, не надо было этого делать…
Сначала с любовью ворчала. Потому что не каждого мужа и отца в таком деле обвинишь, правда? Это ж только посмотреть, какие отец к своей дочке нежные чувства испытывает… Посмотреть да умилиться про себя и сплюнуть потихоньку через левое плечо – тьфу-тьфу, чтобы не сглазить…
А потом она ворчать перестала. Почувствовала вдруг – что-то идет не так. Перебор какой-то в умильных чувствах получается. Напрягает. И даже что-то вроде раздражения внутри растет… Ну вот чего, чего он ребенка весь вечер на руках держит? Других дел у него, что ли, нет? Вон Ириша подошла, попросила помочь задачку по геометрии решить, а он – ноль внимания… И Леночке не разрешил над Таточкой погремушками побренчать – вдруг она испугается… А чтобы в магазин сходить – вообще его не допросишься! В магазин – это только с Таточкой в коляске! Да на улице дождь осенний стеной стоит – какие могут быть прогулки с колясками? Ну как тут не начать раздражаться, скажите?
Конечно, она уговаривала себя быть спокойной, как раньше. Призывала свое счастье обратно. Нельзя ведь злиться – счастье не любит этого. Ведь все хорошо, по большому счету… Отец любит свою дочку, души в ней не чает… Что в этом плохого-то? Ее ведь Елизавета Максимовна предупреждала, что Саша мечтает о дочке, вот его мечты и исполнились! Счастлив человек, за него же порадоваться надо! А она все чем-то недовольна… Нет, нельзя так. Все хорошо у них, все отлично, все просто замечательно, да…
