Да что ж такое! Не задался сегодня день, с самого утра не задался. А ведь воскресенье! Хотела девчонок вкусным завтраком порадовать, блинчики затеяла, а руки будто деревянные, никакой ловкости в них нет. Обычно эта незамысловатая процедура у нее на раз-два получается, и блинчики выходят из-под рук такие, что хоть на журнальной странице показывай, там, где всяким рецептам учат. А сегодня никак. Оттого, наверное, что душа волнуется перед важным разговором. Как воспримут девчонки ее новости…

Кстати, о новостях! Надо телевизор включить, что на холодильнике притулился. Вчера только соседка Нинка помогла ей этот телевизор на холодильник взгромоздить, еще и приговаривала при этом – вот молодец, Людка, как хорошо придумала… Он ведь хороший еще – чего зря добру пропадать? Если новый телевизор себе купила, старый на кухне установить надо! Будешь теперь по утрам новости смотреть, как барыня…

Барыня не барыня, а дело и впрямь хорошее. И новости телевизор выдал хорошие – оказывается, сегодня последние наши войска из Афганистана вывели! Наконец-то! Может, Нинкин сынок Володька домой вернется, живой, невредимый! А то ведь извелась уже Нинка вся, на старуху стала похожа. Хотя ей и сорока еще нет…

А после новостей тоже хорошая передача началась – «Утренняя почта». Какой там ведущий обаяшка, ну просто до боли в сердце! Прочитал очередное письмо от телезрителя, и сразу песня зазвучала… Самая модная, кстати, ее сейчас на каждом перекрестке поют: «Я хочу быть с тобой, я так хочу быть с тобой…» Прямо душу на части рвет эта песня, честное слово. Будто про нее и про Сашу… Правда, ей только припев у этой песни нравится, а остальные слова… Слишком уж суровые, непонятные какие-то. Ну что это, в самом деле?… «Я пытался уйти от любви, я брал острую бритву и правил себя…» Страсть божья, одно слово! Потому что это ведь счастье, когда любишь… И хочешь всегда быть рядом с любимым человеком…

Но все равно песня хорошая, душевная. Хотела прибавить звук, но испугалась – вдруг девчонки проснутся. Пусть поспят, воскресенье же. Да и не готова она еще к разговору… А поговорить надо – куда уж тянуть-то?

Но как, как им сказать?… Вся душа испугом измаялась. Как девчонки воспримут ее новости…

Люда снова вздохнула, переворачивая на плите слегка подгоревший блинчик. И впрямь, что за невезуха утренняя с этими блинчиками! Как назло! Вроде всегда исключительно идеальными получались, и руки привычно и ловко исполняли нехитрую работу. А тут… Дрожат, видать, ручонки-то. И душа дрожит вместе со страхом – как девчонкам сказать… И с чего начать? Не с того же, как она Сашу сильно любит… Они ж маленькие еще, не поймут.

Хотя, если рассуждать здраво, чего она так боится? Ну вот чего? Не бог весть какую новость она дочерям сообщить хочет, господи! Не умер никто, все живы, все здоровы, можно сказать, счастливы! А от ее новости еще счастливее должны стать, порадоваться за мать должны, в конце концов! Потому что не каждой матери этак-то удается – замуж выскочить при наличии двух детей… Которых еще растить да растить, заметьте! Поднимать да поднимать! Кормить, одевать, образование давать, в люди выводить! Да пусть только попробуют не обрадоваться! Да разве она сделает что-то, чтобы им хуже было? Ведь нет…

Вот Леночка, младшая, вполне может обрадоваться. Ей шесть всего, ничего еще не понимает. А Ирина… С ней, пожалуй, трудно придется. В свои двенадцать рассудительна не по возрасту, строга, с плеча рубит. Иногда так рубит, что щепки летят. Вся в отца… Тем более и помнит его хорошо, отца-то. Это Леночка не помнит, он аккурат в тот год и умер, когда она родилась. Дальнобойщиком был, в аварию попал в рейсе. Пока до ближайшей больницы везли, кровью истек. Иришка, как старшая сестра, часто Леночке про папу рассказывает. Идеализирует его образ, конечно. Иван почти святой у нее получается. Хотя что говорить – далеко не святым он был… Суровым был, хмурым, неразговорчивым. Мог и руку поднять, если разозлить сильно… Правда, девчонок не трогал, ей одной доставалось под его плохое настроение, которое в основном и было плохим. Все ему неладно было, все неправильно… Щи пересолены, каша жидкая, в доме беспорядок… Да это у нее, что ль, беспорядок? Всегда намыто все, до блеска начищено! Но нет, все равно придерется к чему-нибудь… Сначала придерется, потом сам себя распалит – и пошло-поехало, только успевай от кулаков уворачиваться. Правда, бил не сильно, не так чтобы уж совсем покалечить. Но синяки иногда оставались. Однажды под глазом такой синяк был, что пришлось на работе отгулы брать, чтобы избежать лишних расспросов…

Ну, да ладно, бог с ним. О покойниках плохо не говорят. Пусть им на небесах будет хорошо, а живым надо жить свою жизнь дальше. И если счастье на голову свалилось, грех от него отказываться.

Счастье. Счастье… Хоть попробовать, каково оно на вкус. Каково это – просыпаться каждое утро счастливой. Не урывками видеться с любимым, не прятаться, не бояться людской молвы да того, что девчонки про нее узнают, а законным и честным образом просыпаться каждое утро и жизни радоваться! Улыбаться и тихо произносить: доброе утро, счастье мое…

А какое у счастья имя чудесное – Саша… Кому-то может показаться, что самое обыкновенное имя, но она-то знает, что это не так! Оно ведь музыкой тихой звучит, нежным шелестом – Саша, Саша… А может и звонко звучать, почти торжественно – Александр! Ну музыка же, чистая музыка…

Оп! Опять блинчик слегка подгорел! Да что ж это такое сегодня? Неужели руки от страха трясутся? Нет, надо что-то с этим делать! Хватит себя сомнениями мучить, ничего плохого в их домашней жизни не происходит! Обычное воскресное утро, девчонки скоро проснутся уже, и солнце так весело в окно заглядывает, словно говорит – не бойся, все ты хорошо делаешь, ты имеешь право на счастье… О, а вот и Леночкин голосок в коридоре уже слышен…

– Мамочка, ты где?

– На кухне, доченька! Где ж мне еще быть? Блинчики пеку к завтраку!

Отвернулась от плиты – Леночка стоит в дверях, трет кулачками глазки спросонья. Волосенки дыбом торчат, пухлый рот скривился скобочкой, будто всплакнуть хочет.

– Что, Леночка? Что случилось, зайка моя?

– Мне сон страшный приснился… За мной какой-то страшный дядька гнался, я его так боялась…

– Да ну его, этот сон! Ты проснулась, он испугался и убежал! Иди умывайся и приходи завтракать.

– А Иришу будить?

– А как же! Обязательно! Сядем все вместе… Я вам что-то интересное расскажу… И очень важное…

– А что, мамочка?

– Потом, потом… Иди буди Иришу!

– Хорошо, я сейчас… Я быстро ее разбужу!

Леночка убежала, стуча босыми пятками по полу. Люда вздохнула – ну вот, первый шажок почти сделан… Теперь уж доченьки не отстанут, все равно потребуют рассказать, что там за важное, интересное. Но время еще есть, чтобы настроиться на разговор окончательно…

Как ни настраивалась, а все равно получилось не так. Сумбурно получилось: и голос дрожал, и не знала, куда глаза деть. Будто оправдывалась в чем. А потом еще и пауза мучительная наступила. Ириша молчала, опустив глаза и сосредоточенно размышляя над неожиданной информацией, Леночка старательно размазывала пальцем сгущенку по тарелке, потом так же старательно этот палец облизнула. Людмила даже замечания ей не сделала – так мучительно переживала эту паузу. А какая мать на ее месте не стала бы переживать, скажите? От решения дочерей ведь многое зависит… Или позволят они ей быть счастливой, или нет… Если не позволят – не судьба, значит. Потому что она хорошая мать. Потому что не сможет на горло дочернему сопротивлению наступить. Да она лучше на свое собственное горло наступит, чем…

– Я не поняла, мамочка… – в который раз облизнув сладкий палец, тихо и почти скорбно произнесла Леночка. – Это как это – замуж? У тебя что, настоящая свадьба будет? Как у Ани из третьего подъезда? Но ведь Аня молодая, это понятно… А ты ведь уже старая, мамочка… Как же это…