— Да не было у нас ничего! — взревел он.

— Вот именно! — напоследок двинув ему локтем в челюсть и шипя, как кошка, младшая Старк вырвалась и унеслась прочь.

«Белые ходоки, славные ребята. Может быть, мне к вам?».

*

Сандор Клиган не был тугодумом. Напротив.

Слов Арьи оказалось достаточно, чтобы поставить точку в его сомнениях. Каким-то неизвестным образом Санса Старк из милой застенчивой Птахи превратилась в опасную волчицу (Клиган старался не перебирать в воображении вехи ее пути), и возжелала Пса.

Он все понимал. Понимал, что его образ она принесла за собой из детства, как нечто незыблемое и неизменное, что он теперь казался ей достойным всяческого сочувствия и женского внимания, а не простой лишь детской жалости; понимал, что должен оставить ее в ее положении самой справляться с пережитым. Вот Арья — та другая, у нее все в действии, она все переживает вслух, не скрытничает. Но Арья, какой бы она ни стала с годами хорошенькой или хотя бы просто симпатичной, не могла соперничать в его глазах с поникшей, погасшей, отчаявшейся Сансой Старк.

То ли бежать, то ли оставаться. Как дышать рядом с ней, такой желанной, женственной?

Сандор размышлял о том, способна ли она вообще теперь хотеть мужчину. Знает ли она, чего именно хочет. Судя по тому, что бывшего мужа живьем скормила собакам, вряд ли их брак приносил ей хоть какое-то удовлетворение. Но единственный источник сведений разгуливал по коридорам Винтерфелла с гаденькой улыбочкой на пухлых губах, по вечерам перечисляющих все большее число имен приговоренных к смерти.

Пес только надеялся на то, что его имя из каких-нибудь соображений будет отнесено в конец списка. И как говорить с ней? Арья никогда не была из вежливых собеседниц.

Наконец, Клиган решился.

— Твоя сестра подарила мне платок, — закинул он первую удочку, — с вышивкой.

— И? Сопли дыру проели — теперь залатать некому? — усмехнулось создание адских глубин, преувеличенно часто хлопая ресницами, — повяжи куда-нибудь, чтобы она видела. Ей понравится. Санса эту ерунду всегда любила.

— Турниры вернутся еще нескоро, — усмехнулся Сандор.

Почему-то возникла картина перед глазами, четкая, словно уже однажды пережитая: он против одичалого, в круге голых по пояс кричащих мужчин… сражается за честь своей леди. Своей женщины. Было это или будет?

— На хрен свой привяжи, — донеслось насмешливое от Арьи, — только боюсь, ее это не вдохновит.

— Не много ли мыслей о моем хрене? — осклабился он, разворачиваясь и нависая над юной хулиганкой. Она в ответ выпятила грудь и прищурилась:

— До сих пор его слава не впечатляла. Удиви меня, Пёс!

И снова последнее слово было за ней. Клиган удрученно направился в тренировочный двор, намереваясь побыть наедине с собой — его даже от снега не чистили как следует, и место было самое подходящее. А упомянутая часть его тела стояла колом, и он был бы слишком нечестен по отношению к самому себе, чтобы отрицать участие в этом одной наглой особы сомнительных манер и самого безупречного происхождения.

*

Следующим же вечером — одиннадцатым по счету наедине с Сансой Старк — Пёс решительно предпринял попытку ухаживания.

Это было ужасно. Он полчаса пытался выжать из себя хоть что-то, подобающее случаю, но ничего придумать не смог, кроме упоминания о том, что платок с вышивкой ему «пригодился», затем отчего-то сбился:

— …я не о том, что у меня насморк, соплей нет уже месяц как, из носа не течет, как бывало, ну, вино там чересчур крепкое или… да и хрен с ним, с носом моим, на что он мне вообще, я к тому, что вышиваешь ты, миледи, каждой бы так вышивать…

А она слушала эту белиберду с самым серьезным и учтивым видом, словно он стихи читал или балладу пел, или что там полагается делать, когда желанная женщина дарит подарки, а потом зовет к себе в ночи. Точнее, что делать, Сандор знал. Но как подвести к этому, бесспорно, важному действу, не имел понятия.

Все без исключения предыдущие его разы включали в себя торг и предоплату.

Все. Даже в четырнадцать, когда он выменял невинность у дочки садовника на три фунта яблочной пастилы из буфета.

Так что ж это, Санса покупала его за вышивку, получается?! Мысль эта обожгла и укрепилась.

— И вообще, зачем он мне, на хрен, нужен, твой платок! — вырвалось у Клигана нервно, и он покинул леди в прежнем молчаливом оцепенении.

Следующим утром его в тренировочном дворе выловила Арья. Негодница подобралась сзади и повисла на его спине, отчаянно пытаясь достать кинжалом до горла. Дружеское приветствие от леди Старк-младшей.

— Тебе еще учиться и учиться, — заметил он, без труда снимая ее с себя и аккуратно возвращая на землю одной рукой, — чего надо?

— Моя сестра ненавидит мужчин, — глядя немного в сторону, негромко произнесла девица, поджимая губы, — но питает слабость к калекам. Тебя она жалеет. Она Теона жалеет. Она даже Тириона…

— Значит, я в списке между кастратом и карликом, — скривился Пёс, фыркая и искренне веселясь. Конечно. Вот еще, размечтался о чем-то большем.

— Это лучше, чем ничего, — убежденно ответила Арья, поднимая на мужчину особенный, тяжелый и страстный взгляд, — а ты убеди ее, что стоишь большего, чем жалость.

«Как?» — но он даже жестом не выдаст себя. Подозревая, правда, что мелкая нахалка и так знает наизусть его лицо, мысли, чувства…

— Поцелуй ее, балда! — хихикает старковская стервочка, кривляясь совсем уж бесстыжим образом, — это же Санса, она только и мечтает, что о тебе с твоими поцелуями, только и вспоминает…

Растерянность на своем лице — растерянность даже на шрамах — он чувствует сам. И от Арьи она точно не укроется.

— Ты что же? Не целовал ее?

Приходится отрицательно вертеть головой.

— А ты вообще когда-нибудь целовался?

Секундное замешательство перед кивком — и Арья победоносно продолжает допрос:

— А не за деньги?

Зараза!

— Научить? — хитрое подмигивание слишком уж близко. И как она вымогает очередной рефлекторный кивок, сам Неведомый не объяснит. Внезапно ее личико оказывается близко — что-то в нем есть если не волчье, то лисье: хитрость, ловкость, настороженность. Маленькие когтистые ручки обхватывают его за морду — за обе ее части, здоровую и обгорелую — и тянут вниз.

От удивления он, кажется, открывает рот, чем еще больше усугубляет ситуацию. Что-то мягкое, теплое, влажное и бесконечно вкусное оказывается сначала на нижней губе, а потом на верхней, и только тогда с опозданием Сандор понимает, что его бесстрашно и от души целует Арья Старк.

Целует, играет, облизывает, щекочет губами его непривычный к подобной ласке рот, щедро угощает прерывистым юным дыханием — запах сена, свежего хлеба и чего-то такого летнего и приятного. Это так сладко, что он сбрасывает оцепенение, неловко облапив ее тельце — под ладони попадают какие-то части тела, руки-ноги-грудки-позвонки на спине, раз, два, три — все хрустит и мнется, гибкое и маленькое, он мог бы носить ее за пазухой, должно быть, — а во рту с внутренней стороны нижней губы, онемевшей от ее осторожных покусываний, появляется ее острый язычок.