— Жиз-зненный опыт, сир?

— Что, опыт? Нахер его! — Бронн посмеивается, — опыт скорее тянет на дно, чем помогает идти вперед. Нет. Вперед ведет что-то еще.

Подрик кивает, задумчиво посасывая черный сухарик. Неведомый может отсосать, Бронн будет скучать по парню, если ему придет крышка. Он намерен выжить, но, впервые в жизни, он не хочет оставаться один и выживать один, больше нет. Ему нужны все.

Томные девки Дорна, под шубами почти неотличимые от дотракийцев. Дотракийцы, упорно делающие вид, что их кони могли бы что-то изменить в ходе войны. Нудные септоны. Мейстер Тарли, путающий право и лево. Одичалые, горланящие над головой поутру. Лютоволки Старков, метящие неудачно оставленные предметы на окраинах стоянок. Вороны, осознающие свою важность и обнаглевшие до уровня драконов. Драконы, пожалуй, тоже нужны — где-нибудь в отдалении.

И эти двое. Эти двое нужны. И Джейме, и Бриенна; раз уж они заняли место друзей, так тому и быть. Это уже не свободный выбор, это явление, вроде смены сезонов или восхода солнца, с присутствием которого в жизни вокруг пришлось просто смириться.

Это — зависимость, которую он не может отрицать.

Бронн выбрал еще множество других зависимостей, но жаловаться поздно.

Он выбрал их семь причин, семь примет и семь тысяч клятв. И если их не хватит, придется обратиться к другим божествам — для расширения возможностей.

Потому что Бронн все еще трусит мечтать по-настоящему. Ему пришлось быть простаком, пришлось ограничиться целями и простыми, плотскими желаниями, которые легко будет осуществить, а если не получится — не страшно будет расстроиться. Но теперь хочется мечтать. Теперь придется мечтать. Потому что они это делают.

И они верят во все, что говорят. Это пережить сложнее всего. Это страшно. И слышать нельзя, и не слушать не получается.

— …как насчет мебели, женщина? В нашей спальне? Какую эпоху ты предпочитаешь? Или, быть может, экзотический стиль — что-нибудь из вольных городов…

— Шкуры и меха. В моей спальне. У тебя будет твоя, отдельная. — Голос у леди Тарт усталый, но она не обрывает бессмысленную пикировку.

— Ну нет, я отказываюсь спать один. Кто будет меня греть, если не ты?

— Будет лето, будет тепло. Везде.

Бронну не перестает казаться, что с каждым днем за каждым их словом все больше смыслов, о которых он и не догадывается. Все глубже подтекст. И, чем бредовее озвученная мечта, когда вокруг — холод, Зима, смерть и вьюга — тем охотнее они заражают ими окружение, потому что внезапно подключается, кто бы подумал, окончательно заиндевевший у выхода сам благочестивец Сандор Клиган:

— Я бы хотел сейчас искупаться в реке.

Когда все поворачиваются к нему, в полном удивлении, что Пёс, наконец, после двухнедельного ухода от реальности, снизошел от жизни духовной к жизни материальной, он, свирепо зыркнув, добавляет:

— Что, блядь, уставились? Никто не любит купаться? Просто в реке. Когда сверху солнце и небо. На травке можно обсохнуть. Поссать в кустики. Пожарить мясо на костре. Вокруг — благодать и тишина. А рядом…

— …баба на травке, — тут же включается в мечту кто-то из ребят Штормовых Земель.

— На песочке, — вырывается у Бронна, и внезапно весь костер под навесом наполняется тихим гулом, в котором голоса живых и уже ушедших — туда, в Лето, что было обещано.

— …У меня три лошади, и я подумываю пасти табун на заброшенном пастбище дяди отца…

— …она должна была родить, и если будет мальчик, я обещал выплатить ее отцу за приданое…

— …сир-миледи посвятит меня в рыцари; она обещала.

Сир-миледи тут же, с горящими глазами спорит с Ланнистером о чем-то. Если прислушаться, их бредовый спор даже обретает подобие смысла: имена будущих детей, обстановка дома, клички лошадей, распорядок дня и визитов к родне. Так, словно все они здесь, рядом с ними, и никто никогда не умрет и не будет болен, и никто не поссорится и не поспорит никогда. Одна большая шутка, гораздо больше похожая на правду, чем сама правда. Снова легко мечтать, ужасается свой уязвимости Бронн, но поздно спасаться.

Лето проникает в него, широким потоком затапливая все Зимнее Братство, всех вокруг, вопреки полосе зеленого сияния на северном горизонте. До атаки несколько часов, не больше, но они спокойны, и вокруг — тепло больше, чем от костров.

Вечное Лето, которое ждет каждого из них в отчаянных мечтах.

Нужны ли мудрецы Эссоса для того, чтобы поведать эту простую истину: существует нечто сильнее смерти, нечто разумнее мудрости веков, нечто, что отменяет все законы и решения, планы и предположения?

— О, старый ты дурак, ну как вот так-то, — беспомощно ругает себя Бронн, уплывая в сон под рассуждения Джейме Ланнистера о перспективах торгового судоходства на Тарте. Хуже, что леди ему отвечает, поощряя к продолжению беседы.

Что, если не любовь, заставляет их мечтать?

Примета Седьмая и Семитысячная

…Весна в Королевской Гавани впервые, должно быть, не смердит. Или почти не смердит — невзирая на возросшее население города и очевидное преобладание личностей, с городской жизнью не знакомых, и о канализации представления не имеющих.

Должно быть, всё дело в дождях. Они смывают нечистоты в море. В основном в море. Некоторое их количество все еще остается на городских улицах, но — Бронн не может жаловаться.

Он все еще не привык к Весне и отсутствию войны. Весна потому пьянит.

Это странно, после долгого боя обнаружить, что за пределами поля битвы все это время ждал целый мир.

Иногда тревожат сны и отзвуки Зимы, но никогда не могут затмить реальность. А в реальности расцветают гортензии и пахнет жасмином. И шлюхи из тех, что выжили, пахнут ромашками, лимонами и ландышами. И все вокруг цветет.

Бронн влюблен. Не в кого-то конкретного, хотя парочку кандидатур несложно отыскать, но в саму Весну. В то, что он все еще жив. В то, что, после некоторых проблем со здоровьем (кишки скручивает до сих пор, а шрам иногда подергивает и сочится сукровицей), в остальном он более-менее цел. И мир кажется абсолютно идеальным, как в песнях.

Особенно, когда одним прекрасным утром леди Старк-младшая отправляет за ним молодого стюарда с запиской, в которой кривовато нацарапаны лишь два слова: «Срочно приди».

Мечтать нельзя, но не мечтать не получается. Леди Арья не из тех, что позовут рыцаря лишь для бессмысленного разговора или прогулки в саду. У нее могут быть вопросы. У нее могут быть предложения. Могут быть намерения и планы. Нет никаких сомнений, она изложит причину своего призыва в первые же секунды, как они увидятся.

И Бронн видит, как это может быть — проклята будь Весна, оставь шутки, Дева! Она же леди, она никогда не… она, вероятнее всего, вообще никогда раньше не… но, все-таки, она знает, как волки это делают…

Последний, кого готов увидеть Бронн Черноводный в эту минуту, так это окровавленный Джейме Ланнистер на постели леди Старк-младшей.

— Не говори Бриенне, — сквозь зубы шипит он, завидев Бронна.

— Это кто тебя так? — нет, ну, положительно, с Ланнистером не соскучишься! Нипочем не…

— Санса Старк.

…соскучишься. Как же, до скуки ли теперь.