Бронну хочется бежать. Это было бы разумно. Продумывать отступление некогда. Нужно только переставлять ноги достаточно быстро, одну и другую, как можно чаще, но, так или иначе, он не успевает: мерзкую рожу Клигана искривляет грязная ухмылка, и он отчетливо произносит:
— Ты слышал, Цареубийца. И признайся, ты, говнюк, всегда знал: я тоже трахал Серсею, твою ебанную сестру — ее трахали все, кому не лень, эту блядищу. Да, блядь, и даже туда, куда ты не хотел, и ей пришелся по вкусу мой член, ты, херов петух, и мне она смотрела в лицо…
— Пошел ты, — удивительно, как Джейме держится, но — Пёс не затыкается:
— …и почему бы и гребанной Тартской девке не предпочесть меня…
Смачный хруст ломающихся костей носа выводит Бронна из прострации. Но остановить происходящее уже невозможно.
…
Утро выдалось напряженным, признавался Бронн. Да, это могло быть названо утром с натяжкой — только серая полоска света на юго-восточном горизонте, намек на солнце, но все же, немало часов прошло с той поры, и наступает то, что полагается считать вечером.
Бриенна Тартская держит Пса в своих нежных объятиях — вдвоем они занимают большую часть пространства, но никто не жалуется. Разве что периодически что-то тихо гнусавит с оправдывающимися интонациями сам Клиган, чье лицо — и без того не отличающееся изысканными чертами и особой красотой — вовсе с трудом можно узнать после драки с Джейме.
Хромой Лев, пристыженный, надувшийся, сидит в углу, пока леди Бриенна воркует над Псом. Наконец, Клиган получает свою порцию утешения и засыпает. Вслед за мрачным, насупившимся Ланнистером Тартская Дева просачивается наружу.
И — Семеро, никто не может обвинить Бронна в излишнем любопытстве!
— …Джейме. Это было действительно жестоко.
— Ты хоть знаешь, что он говорил, женщина?
— Джейме… — шуршит что-то, Ланнистер коротко выдыхает, — что бы он ни говорил о… леди Серсее…
— Он говорил о тебе! — взрывается Лев, — Бриенна, он — я знаю, ты можешь меня презирать, он прав, я Цареубийца, но он говорил о тебе без уважения, и это — он сказал, я не хочу повторять, просто — он высокий, и молодой, и руки у него целы, но — пойми, я просто хочу лучшего тебе…
К счастью Хромого Льва, бессмысленную тираду прерывает громкий чих леди.
— Прости, сир Джейме, я не расслышала. Тебе не стоило нападать на него в любом случае! — натиск леди Бриенны усиливается, — ему одиноко в последнее время. С тех пор, как погиб тот септон с Тихого Острова, помнишь? — я, конечно, не септа…
— Я надеюсь, женщина.
— …но мне не стоит большого труда просто посидеть с человеком, даже если это Клиган, когда он должен выговориться. Или, ну, почитать «Семиконечную Звезду»… или спеть «Гимн Матери»…
— Вы читали эту муть?! Все это время вели религиозные разговоры? Вы это делали?
Леди шикает на собеседника:
— Об этом нельзя рассказывать, но да, ну и что? И пару раз дрались на кулаках. Один раз я почти победила. Что бы он ни говорил обо мне, я… я знаю, что он не самый плохой человек. Больше несчастный, чем злой.
Еще один негромкий чих от леди.
— Холодно, ты плохо одета, пойдем внутрь…
— Постой, Джейме! — снова что-то шуршит, — я как раз хотела…вот. На.
— Когда ты успела их связать, женщина? Семеро, это что, — впервые за последние дни Бронн слышит в голосе Ланнистера улыбку, — узорчики? Со львами? И звездочки?
— Пришлось потренироваться — ну, думаю, Клиган простит мне кривые узоры на своей, пробной, паре. Не нравится, не надевай…
— Нравится! Очень нравится, женщина! Постой, а это…
— Это на… на руки. Они разные. Варежка и — другая варежка. Я знаю, что холодно под этой штукой, хоть она и деревянная.
Тишина просто создана для бурной сцены страсти. Но так и остается тишиной. Только снег скрипит, когда сладкая парочка возвращаются к очагу — оба красные, с блестящими глазами, сияющие, как хреновы бриллианты. Прикипевшие друг к другу еще крепче, чем прежде.
— О, ради Семерых, — бормочет Бронн, закатывая глаза и слушая оханье сонного Пса.
Есть все-таки что-то дико разочаровывающее в не прозвучавших поцелуях.
Но, как совершенно точно знает Бронн Черноводный, издалека узнавая радостный бас возвратившегося из дальнего дозора Тормунда, у Джейме Ланнистера не иссякнут поводы для ревности.
А это, воистину, вернейшая примета из злополучного списка.
========== Семь примет, часть третья ==========
Примета Шестая
— Как ты думаешь, септы — это неудачливые шлюхи? — задумчиво спросил Бронн, глядя перед собой, необычно измотанный уже с утра.
Джейме кашлянул:
— Ну, судя по тому небогатому опыту, что я имел в отношениях с высшими силами…
— Скольких септ соблазнил?
Джейме свирепо уставился на приятеля:
— Я не соблазнял септ. Но вот Тирион… мог бы тебе рассказать. У него был подобный опыт.
Бронн поспешил продолжить беседу, не дав лорду Ланнистеру захандрить, тоскуя по далекому братцу:
— Как-то в Красном Замке я встретил одну септу в коридоре. Думал, от встречи с ней живым не уйду. Присосалась ко мне, как конская пиявка. И отпала только на рассвете.
— Может, это была не настоящая септа?
— Я потому и спросил. Обычно это для них или нет. Пекло, а если это был знак? Может, мне переодеться в рясу и окопаться у какого-нибудь алтаря?
— Благочестивый брат Бронн? Это будет скандал.
Оба покосились на торчавшего в некотором отдалении Сандора Клигана. Не то что он реагировал как-то особо возмущенно на богохульственные речи вокруг — коих хватало. Даже отзывался на «брата Сандора».
Но, после вспышки ревности Ланнистера затаил злобу, и готов был мстить Джейме даже за пожелание доброго утра. Бронн счел разумным избегать подобных обстоятельств. В последний раз, когда это произошло, Зимнее Братство едва не оказалось на грани раскола.
Единственной, не посвященной в причины напряжения между Клиганом и Львом, оказалась леди Бриенна.
Она остаётся для Бронна загадкой. И, чем ближе конец всего — чем яростнее атаки Короля Ночи, чем выше сугробы вокруг и жарче погребальные костры — тем больше Бронн воюет с собой.
Это противоестественно! — уговаривает он себя. Она — Льву! — говорит он себе. Подвергая беспощадному анализу все свои чувства, Бронн обнаруживает множество причин для влечения. Его влечет не к девушке как таковой — пожалуй, подобными вкусами может удивить разве что одичалый народ. Семеро спасите, его и к Джейме влечет с той же степенью интенсивности, разве что он отказался бы от предложения близости — уж в этом Бронн точно уверен. Нет, эти двое вплавились в его бытие, непозволительно для наемника, но как-то это следует объяснить, и из всех объяснений Бронн выбирает возраст.
— Я старею, — решает он однажды утром, и Подрик Пейн ошалело смотрит исподлобья, опасливо отползая на почтительное расстояние, — что, парень? Это факт; прими это.
— Это как-то связано с… ну, с тем, что вчера говорил сир… просто Клиган? — осторожно интересуется юноша. Бронн вынужден подавить улыбку:
— Не до такой степени я обезумел, чтобы слушать проповеди Пса. Нет, Под; ты поймешь это, когда тебе стукнет сорок.
— Сорок, — на лице паренька ужас.
— Именно, — Бронн не намерен травить душу, подсчитывая вероятности прожить еще хотя бы неделю или две, — когда тебе сорок, мечтать и надеяться уже поздно, и все чаще приходится жалеть о том, что ты упустил и смотреть на то, что приобрел. Иногда этого непростительно мало.
