***

В первом же углу, который попался после зала, Тормунд яростно сорвал перевязь с камзола, рванул ворот, намереваясь избавиться и от него, жмущего в подмышках.

Он поднял руку, но его внимание привлек тихий звук, и Тормунд был слишком опытный охотник, чтобы так быстро отучиться реагировать на звуки. Крадучись и напрочь забыв, где находится, он осторожно отвел в сторону один из гобеленов, понадеявшись, что за ним не прячется очередная дырка для дерьма — как это было принято на юге, но —

вместе этого на заколоченной оконной нише сидела и плакала Бриенна.

Мир исчез. Исчезла Стена и Королевская Гавань. Исчезло все. Только ее заплаканное лицо, когда она вскинула взгляд, и боль в огромных голубых глазах сменилась испугом.

— Извините, милорд, я не думала… — он поймал ее за руку, двинувшуюся мимо, и оба оказались втиснуты в пространство между гобеленом и аркой ниши.

— Это я, Бриенна, я! Что случилось?

— О. Я не узнала тебя, — она заморгала часто, сглатывая слезы, — что ты с собой сделал?

Несмотря на слезы, Тормунд услышал оттенок смешинки в голосе, и это стоило терпеть ужасного цирюльника и портных, шарящих ручонками по его телу. Он кашлянул.

— Ну, король Сноу считает, что мы так меньше пугаем здешних людей, а я как бы тоже теперь… ну…

— Король Вольного Севера, — Бриенна кивнула, — я слышала.

— Что произошло, почему ты плакала? Бриенна! — он подхватил ее под руку, которую она безуспешно попыталась вырвать, — что случилось?

Он не умел говорить красиво с южанками. А в присутствии этой и вовсе язык отнимался, а мысли путались, как клубок греющихся на солнце гадюк по весне.

Рука под его пальцами была мягче, чем он помнил, а румянец на щеках глубже. Коварное южное вино ударило в голову, и Тормунд желал только одного — чтобы это малое расстояние между ними мог преодолеть, прижаться губами, носом к растрепанным светлым волосам и…

Но дышала она неправильно, и Тормунд обхватил ее за бедра, когда она шатнулась, потеряв равновесие. Да, так и было: вокруг ее ребер была затянута туже некуда эта штука, в которую южные женщины запихивали свои тела.

— Предки! Ты что? — он не рискнул резать шнуровку ножом: был слишком пьян, — нельзя тебе так.

Пальцы не пролазили под тонкие, но невозможно прочные шнурки. Пришлось опуститься на колени и использовать зубы — Тормунд понадеялся, что не лишится еще парочки. Да, южане знали толк в пыточных приспособлениях.

Наградой стал резкий полный вдох сверху. Тормунд поднял голову.

— Начало пятой луны, да? — отплюнул он остатки шнурка в сторону, — опасное время. Думаешь, что все уже прошло. А оно снова.

Он почти ожидал смущения — но теперь вместо едва слышных всхлипываний она разрыдалась в полную силу.

И, пусть его уничтожит следующая Зима, он не мог не воспользоваться возможностью обнять ее. Крепко. Еще крепче.

Он помнил, как это сладко и тепло, с осады Винтерфелла. Помнил и то, как сложно было отказаться, когда она в отчаянии предлагала свое тело, только чтобы он вышел против воли Джона и спас ее золотого мальчика… и помнил, как потом долго сидели вдвоем на кухнях и говорили — больше она, пока он слушал.

— Из-за чего ты плачешь? — тише спросил Тормунд, проводя круги по ее спине, теперь освобожденной от тугой шнуровки. Бриенна отстранилась, внезапно спокойная и строгая, как обычно — и только опухшие губы и красные глаза выдавали ее.

Ей ничего не нужно было говорить. Тормунд стиснул зубы.

— Я убью его, — прорычал он, и в это мгновение приговор Ланнистеру был бы и приведен в исполнение, если бы не ее нежная рука, коснувшаяся его.

— Я знала, когда… я знала, что так будет. Не надо.

Но ты не знала меня, хотелось кричать Тормунду с самой Стены. Ты и себя не знала. Теперь — что теперь тебя держит?

— Что он сделал? Говори, женщина!

Бриенна, которую он когда-то увидел в Черном Замке, не умела так смеяться. Этому ее научила настоящая война и Зима. Этой неизбежной горечи и прямоте.

— О, это было даже не слово. Треть слова. И посмотри, в какую размазню я превращаюсь.

— Что он сказал?

— Имя, — и она фыркнула, вытерла нос рукавом, — глупость какая.

— Имя ребенка, — подтолкнул Тормунд.

— Он хочет дочь.

— От тебя? Любой хотел бы.

И взгляд ее изменился с первой их встречи. Все же к нему примешивалось теперь и некоторое ласковое превосходство. Тормунд встретил его смело, подняв брови. Она внезапно прыснула.

— Ты похож на Талли, — она прикусила нижнюю губу, и Тормунд спрятал руки за спину — он знал, что иначе их просто не удержит, — и с этим пробором, помогите мне, Семеро. Кто с тобой это сотворил?

— Ну, Джон сказал. Вот, постригли, — пробурчал Великанья Смерть.

— Так стриглись, ну… раньше. Когда мой отец был молод.

Она набрала воздуха в грудь с очевидным удовольствием. Тормунд понадеялся, что это был последний раз, когда прекрасная Бриенна мучила себя южной одеждой. В ледяные провалы к Иным даже самые дивные платья, если она не может в них дышать.

— Это ужасно глупо, но я сказала, что хотела бы назвать дочь самым красивым именем, — продолжила она, сглатывая снова, — и спросила, какое он… считает…

— И? — Тормунд вновь вынужден был собрать всю оставшуюся волю, чтобы не пойти немедленно потрошить Однолапого. Бриенна на мгновение прикрыла глаза.

— И он… он! Он сказал… он начал произносить имя своей сестры.

Тормунд медленно кивнул. Ей не нужно было ничего объяснять. Найдя ее руку, он крепко ее сжал.

Он хотел сказать. Сейчас он хотел сказать: «Ты отравила свою жизнь идиотом, ты позволила себя впутать в грязную историю грязному мужчине, но никогда не поздно вырваться и освободиться, и я всегда здесь. Я — всегда здесь для тебя, и где бы я ни оказался, ты найдешь меня все тем же. Твои дети будут мне родными, и родными мне будут все люди, которые тебя любят и которых любишь ты. В моем доме ты найдешь свой, и мой очаг сможешь разжечь или потушить, когда тебе только будет угодно. И если сейчас ты пожелаешь, Север однажды назовет тебя королевой; и Великанья Смерть станет Драконьей, Львиной, Волчьей — или какой захочешь».

И Тормунд не сказал. Тормунд промолчал. Но, надеясь передать все, что чувствует, он сжал ее руку крепче прежде, чем поднести ко рту. Стоило большого труда ограничиться лишь этим проявлением приязни.

Бриенна не сделала это проще, накрыв его руку своей.

Он мог — о, он мог хотя бы попытаться — закинуть ее на плечи, унести, а если не справится сам, в конце концов, потребовать должок с Сандора — если тот не спился и не сдох где-нибудь в углу. Он мог… но больше, чем обладать этой невероятной женщиной, он хотел видеть ее счастливой.

— Серена, — вдруг вырвалось у него, и их глаза встретились, — если это будет дочь, ты можешь назвать ее Сереной. Это очень красивое имя. Если бы…

«Если бы это была наша дочь, я бы очень хотел дать ей такое имя».

— Надо возвращаться, — вздохнула Бриенна.

— Не надо, — твердо оборвал ее Тормунд, — если тебе придется снова надевать эти… веревки.