— Следи за языком. Ты ничего ей не сломал?

— Блокировал локтем. Можно было обойтись и прямым ударом, но выглядело бы… грязно. Сломанный нос, выбитые зубы… ауч. Женщина, но я же этого не сделал!

Послышалось шуршание, кряхтение — Ланнистер подал руку своей леди, она, конечно, проигнорировала ее, предпочтя опереться о стену, чтобы подняться. Бронн нахмурился. Теперь оба выглядели помятыми и бледными. Не в лучшей форме, если о потрепанной битвами даме со шрамами на лице и одноруком, стремительно седеющем калеке можно вообще так сказать.

И оба вперились друг в друга так, словно ничего прекраснее нельзя найти во всем мире. Определенно, безумие.

И, если глядеть на них слишком долго со стороны, особенно вблизи, этим можно заразиться. Найти им оправдание. Признать, что семь примет не лгут, особенно вот седьмая, наиболее весомая, с которой не поспоришь, как с прочими.

Они продолжают смотреть друг другу в глаза.

— Я ужасна, — вдруг с коротким всхлипом сообщает леди, и напряжение между ними тает: Ланнистер заключает даму в объятия.

Звук слюнявого поцелуя.

— Тш-тш. Ты самая красивая. Бесподобная.

— Почему это должно быть таким ужасным?

«Платье, — думает Бронн, потирая руки, — даже такая женщина, как она, может сказать, что платье — полный провал».

— Женщина, все будет в порядке. Оружие при нас, прорвемся как-нибудь, если что.

— Джейме, посмотри на нас: тебя ранила леди Старк, меня стошнило на Лораса… лорда Лораса.

— Жалею, что не видел.

— Что с нами не так?!

— Я просто везуч от рождения. А ты… ну, это обычное дело. Это же мой львенок там, в тебе. Ш-ш. Иди ко мне.

…Бронна шатает сильнее, когда он выбирается из-за гобелена.

Зима и Лето в зале, смотрят друг на друга, мирятся, ссорятся, любят друг друга, никогда не расставаясь. Голова идет кругом, но Бронн держится, он стойкий, он научился за годы.

— Ох, блядские пекла, небеса и земли, Матерь Всеблагая, — бубнит он себе под нос, и всего слишком много вокруг, все: Зима, Лето, Братство, рыцари и короли, лорды и леди, мечи и кубки — все это вращается со скоростью перед ним, складываясь в семь тысяч причин, примет и поводов. Хотя для вращения, на самом деле, нужен лишь один.

— Грёбанная любовь, — бормочет Бронн, и что-то надо, что-то следует немедленно сделать, так просто оставлять нельзя, нужно поделиться с кем-то, иначе это захватит его и подчинит, и сломит, и он тоже этим заболеет насмерть, но к счастью — он видит напарника по несчастью. Того, что точно поймёт.

— Подрик Пейн, мать твою! А ну иди-ка сюда: есть несколько интересных новостей — да отвяжитесь от мальчика, дамы! — о твоей леди и Льве, которые мне немедленно нужно обсудить с тобой…

the end

Комментарий к Семь примет, часть третья

…ну, время для фейерверка.

Какую историю вы хотите следующей из этой вселенной? Заказывайте)

========== Пробуждение ==========

В сером коридоре холодно и сыро. Весенний ветер треплет занавеси паутины. Серая Башня в эти дни полна жизни, но отчего-то никто не догадался прислать служанок, чтобы они прибрались немного.

А может, все они слишком боятся мужчины, дремлющего в углу. На него не обращают внимание двое стражей у двери, его игнорирует мейстер, посещающий заключенную, об него разве что может споткнуться король Джон. Только изредка рядом появляется серая тень лютоволчицы. Или ее маленькой госпожи. Арья. Она останавливается над ним, молча, бросит что-нибудь к его ногам — она или Нимерия? кто бы знал — и уйдет прочь.

Сандор знает, что время проснуться: он слышит все вокруг, он чует движение всем телом, каждый волосок на коже напряжен. Пёс готов к бою в любой момент времени.

Но сон слишком сладок, чтобы проснуться. Непростительно далек от настоящего времени. Опасно пересматривать его столько раз подряд.

Воспоминаний становится из-за этого ощутимо меньше, как воздуха в тесной каморке, где храпел ночью, пьяный, и с утра очнулся, похмельный; вскоре станет нечем дышать.

Но из этого сна Сандор уходить не хочет. Лишь туда, в прошлое. В двери, выход из которых ведет на светлую сторону.

…Когда Сандор Клиган просыпается утром, открывая глаза и встречая над собой высокий альков спальни благородной дамы, сначала приходит облегчение. Значит, не примерещилось. Потом — сожаление. Он все еще в ловушке.

В теплой конуре и на цепи у Ланнистеров в свое время жилось спокойнее, чем теперь, в волчьей стае.

Сердце билось ровно. Он пил, дрался, сквернословил бездельно с полузнакомыми полуприятелями из солдатни, трахал придорожных сучек и, ради Старухи, кто мог его осудить? Жизнь была такой, какой была. Он мог видеть себя в ней через десять лет — собой. Таким же грубым уродом и пьяницей. Кем точно не мог видеть — так это мужчиной Сансы Старк, сестры короля Сноу.

Мужем. От слова этого шерсть на загривке вставала дыбом. Ночью — до того, как слабый серый рассвет потревожил восточный горизонт, чтобы явить миру солнце на каких-нибудь пять часов — ночью они были в богороще. Приносили, никем не замеченные, кроме жутковатых чардрев, клятвы.

Возвращались, прячась под плащами, в каморку Клигана. Под сапогами Сандора скрипел снег, трескались замерзшие опавшие листья и тяжело прогибались прогнившие доски чердачной лестницы на конюшне.

— Завтра спилю ее и соберу, нахрен, новую, — выругался вслух Сандор, когда на последней ступеньке едва не продавил своей массой всю ветхую конструкцию.

Леди Старк взглянула на него пристально и сосредоточенно:

— Не надо. Тебе не придется по ней больше подниматься. Собери вещи. Ты будешь там, где я.

И, словно из зазеркалья, вдруг мир освещается лучистым солнечным сиянием, заполняется пением летних птиц:

— Джон позволит мне, — ее улыбка мягка и полна света, — он полюбит тебя. Как я.

— Нахрен мне его любовь, — Сандор решительно уставился в пол из щербатых досок, — пусть не мешает, того достаточно.

Перемирие и торги. Ей знать лучше, уговаривает себя Пёс, впервые в своей жизни чувствуя что-то, похоже на страх неловкости, когда утром же занимает место за ее левым плечом. Нет ничего, что было бы столь же обыденным: рыцарь-защитник благородной дамы сопровождает ее. В отсутствие леди Бриенны, уже присоединившейся к Зимнему Братству за Стеной, это более чем естественно. Никто не взглянет косо на Пса, к которому привыкли, это обычное дело, но —

Зачем, думает Сандор Клиган днем и ночью, зачем.

Зачем тогда произносить клятвы в богороще?

Зачем ей тайный муж?

— Ты стесняешься меня, — шепчет он беззвучно одними губами в их вторую ночь, когда смотрит ей в непроницаемое лицо, чистое, красивое и нечитаемое, — и будешь прятать. Я понимаю.

— Ты моя слабость, — в ответ слышит — и давится собственным дыханием, потому что всё неправильно, не так, как должно быть, — никто не должен знать этого. Но ты мой. Ты мой.

— А ты? — но даже движением ресниц она не отвечает на его вопрос, только крохотный клубочек пара вырывается между искусанных в поцелуях губ.

Холодно. Зима с ними на ложе, и Сандор по-настоящему рад, когда Зима выталкивает его из-под меховых одеял и отправляет за Стену.