– Матвеев Захар Андреевич.

Сначала Егор увидел, как прелестная головка Марии Грачевой удивленно медленно, будто на маленьких шарнирах, откатилась назад, а за ней и все остальные головы студентов. Вторым он увидел Захара, потерявшего интерес к своей левой руке. Третьим – его злой, колючий взгляд, от которого Егору захотелось упасть под стол, потом пролететь два нижних этажа и скрыться под землей.

– Почему ты не назвал просто одну фамилию, Егор? – раздражался Захар в машине, когда они возвращались домой. – Елки-палки, теперь все знают, кто я.

– А кто ты?

– Родственник заведующего кафедрой.

«Р-р-родственник» – именно так произнес он, будто я какой-то родственник из дальней деревни, возмутился Егор.

– Все остальные преподы просто называют фамилию и все. Без отчества. Подумаешь, фамилия одинаковая, может, мы однофамильцы, так легче было отговориться. А теперь все знают.

– Лично я горжусь тобой. В частности, что являюсь тебе р-р-р-родственником, ближайшим.

Смягчившись, Захар рассмеялся.

Но Егор не мог не гордиться Захаром, своим самым лучшим и любимым творением за всю жизнь, он им гордился больше, чем самим собой. Примерно через месяц после этого разговора Захар перебрался жить на целую неделю к нему домой, и Егор упивался этим лучшим временем, когда они вдвоем, когда утро и вечер принадлежат только им двоим. После ужина Егор работал в своей комнате: проверял дипломы, между ними читал рукописи, присланные на почту скромного издательства «Огни Щегловска», где Егор состоял как главный редактор. Читая чужие рукописи, Егор загорался сперва кратчайшей вспышкой, которая разгоралась, разгоралась и уже вовсю полыхала в его груди. На секунду он закрыл глаза и приложил руку к сердцу, успокаивая, но в пальцах уже начинало покалывать, это приятное трепещущее чувство предвкушения. Он схватил свой ноутбук, открыл секретный файл. Он уже так долго, неимоверно долго пытается что-нибудь написать, и оно существует – в других секретных файлах, только его последняя неоконченная рукопись до сих пор так и остается неоконченной. Ее он переписывает бесконечное количество раз. Мысли путаются, голова трещит, пальцы ломит, еще чуть-чуть и вот мысли польются через край и заполнят чистые листы бессвязным потоком… Но тут вошел в комнату Захар, и Егор испуганно опустил крышку ноутбука вниз.

– Боже мой, когда это прекратится? – спросил Захар.

– Когда-нибудь.

– Я издам их посмертно, видимо.

Босыми ногами Захар прошлепал по голому полу и уселся рядом с Егором на кровать, раскладывая перед ним веером бумажные листы.

– Что это?

– Билеты.

– Какие?

– Не тупи, Егор Андреевич, ты сейчас принимаешь у меня экзамен. Я сдаю досрочно.

Ошарашенный новостью Егор намек понял.

– Я не видел твоего утвержденного заявления на досрочную сдачу.

– Не примешь, расскажу маме, что ты так и не бросил курить.

– А я, – Егор похлопал себя по правому плечу, – расскажу, что ты делаешь вторую татуировку.

Захар стянул футболку с правого плеча и растянулся в довольной улыбке:

– Крутая, правда?

Егор обвел указательным пальцем непонятный символ на плече Захара – звезда, не звезда, таких звездных изображений он еще никогда не видел.

– Что обозначает?

– Тебя.

Егор удивился и продолжил изучать пальцем рисунок.

– Как это?

– Просто ты для меня, как звезда, всегда впереди, всегда рядом. Но это ведь не продлится вечно…

– Захар, я всегда буду рядом с тобой.

Они оба замолчали. Неловкий момент. И Захар давно вышел из возраста, когда Егор его обнимал, и Егор вошел в тот возраст, когда обнимать молодых парней, пусть этот нахальный парень твой брат, уже неприлично.

– Тяни билет.

– Билет десятый.

Захар затараторил, отбивая языком четкий ритм. К чему удивляться, ведь Егор сам лично вложил в голову Захара все эти знания. Сказки, мифы, легенды, эпос – он читал их Захару перед сном, лежа с ним в одной кровати. Егор, с длинным телом, поджав колени к себе, чтобы ноги не свисали с кровати, и маленький, худенький Захар, прижавшийся к нему так плотно-плотно, обвив одной ручкой его шею. Он всегда теребил пальцами рукав домашней футболки Егора, водил гладкую складку ткани из стороны в сторону, пока не уснет. И в таком положении они лежали очень долго, Захар посапывал прямо ему в ухо, а Егор изнемогал от жары, исходящей от горячего, лежащего на нем тельца ребенка. Егор мог долго терпеть, потому как в этом комочке заключалось его главное счастье. После домашней досрочной сдачи экзамена, Захар перестал появляться на занятиях Егора. Поэтому слова, что он заберет документы из университета, если Егора изберут деканом, сильно взбудоражили.

Он поднялся с постели и прошел в соседнюю спальню, где спал Захар. В темноте подобрал со стула его рюкзак и нашарил в нем пачку сигарет. Курить вредно, сказал он вслух. В ответ тот только чуть слышно зашуршал одеялом, переворачиваясь на спину.

А утром перед отъездом мама заговорщически подозвала к себе Егора, завела на кухню и зашептала:

– Мне кажется, Захар начал курить.

– С чего ты так решила?

– Ночью он курил, я чувствовала дым. Ты бы с ним поговорил по-мужски. Он тебя послушает, точно говорю. Ты бы своим примером показал, что если начал, то легко можно бросить. Главное, захотеть.

Ставя себя в идиотское положение, Егор промычал в ответ кое-какое объяснение, что ей всего лишь кажется.

В машине вместо этого он вдруг сказал Захару, что Маша Грачева написала предварительное заявление, что будет писать диплом под его научным руководством.

– Здорово, – невнятно ответил Захар, поглядывая на дорогу.

– Как тебе?

– Тема диплома?

– Нет. Маша.

– Маша как Маша.

– Ну, вы же наверняка общаетесь.

– Ага.

– Близко?

– Тесно, Егор. Я не буду помогать тебе проверять Машкин диплом.

– Ну, ты бы мог помочь ей его написать, к примеру.

Наконец Захар отвлекся от дороги. Поджатые губы говорили Егору, что этот бесполезный диалог пора заканчивать.

– Лучше проиграй на этих дурацких выборах, договорились?

Егор прикрыл ладонью свой листок для голосования и напротив фамилии «Гордиевский» поставил галочку. Безусловно, сам Гордиевский проголосовал за себя, но Егору это казалось не столько глупым, сколько смешным. Женщина с противным голосом вновь поторопила Егора, бросая на него гневные взгляды. Под ее надзором он свернул лист и протолкнул его сквозь узкую щель самодельной урны для голосования, сделанной из коробки с приклеенной надписью «ВЫБОРЫ ДЕКАНА ЩГУ 2016». Если он победит, ему придется столкнуться с двумя крупнейшими неприятностями. Во-первых, новая должность, исключающая большую часть времени преподавания. Это плохо, не за этим он служит университету. Во-вторых, он будет вынужден покинуть свой кабинет, к которому с трудом, но привык, и поселиться в кабинете декана и делить его с противной женщиной, секретарем, которая зыркала на него глазами и готова была кинуться, потому как у него одного лист застрял в узкой щели коробки. А это не просто плохо, это ужасно.

– Хоспади! – прошипела она, закатывая глаза к потолку.

Егор потряс коробку, и с шорохом лист опустился на дно.

За дверью в коридоре его ждала Лара, в сегодняшний день немного несобранная и с пустующим выражением на лице.

– Ну все, – пожал он плечами. – Готово.

Как раз в это время из соседней аудитории, как из пучины морской, выплыл Гордиевский с улыбкой во весь рот и зазывающий их в деканат.

– У меня лекция, – отчеканил Егор.

– Какая лекция, Егор Андреевич? С ума сошел? Голоса подсчитать две минуты. Сейчас быстренько соберемся в деканате и отметим это дело. Отменяй ее к чертям, пусть домой идут.

– Нет.

И он, вырвавшись из цепких пальцев декана, твердо зашагал по коридору, оставляя всех позади. Миновал коридор, соединяющий филфак и матфак, и вышел в просторный светлый блок лекционных аудиторий, где кучками толпились студенты. Егор даже не разбирал, с кем здоровается, машинально кивая головой в ответ. Лишь один-единственный взгляд с тлеющим в нем вопросом привлек его рассеянное внимание. «Ну?» – безмолвно спросил его Захар. Егор едва заметно помотал головой.