— Не ори на весь этаж, — устало вздыхая, просит Андрей. — Я прошу, давай подойдем к разговору с холодной головой. Решим все спокойно, Маш.

— А ты всегда ко всему подходишь с холодным рассудком!

— Маш, пожалуйста.

— Иди ты к черту вместе со своей цветочницей и ее гребанными фиалками, — приближаясь к нему вплотную, говорю уже тише, но не менее злостно, разворачиваясь на каблуках, и стремлюсь, как можно быстрее покинуть здание. Кажется, в этот миг я ненавижу весь мир, всех и каждого, кто попадается на моем пути. Где ваша хваленная справедливость? Почему небо не разверзлось над их головами, пронзая их мечом возмездия за ту боль, что они мне причинили? Ладно она, но Андрей, тот человек, которого я всегда возвышала, в которого верила, которого любила всем сердцем… Как может он так жестоко топтать мои чувства, прекрасно зная, насколько он важен для меня? Яростно толкая большую стеклянную дверь, даже не смотря по сторонам, я быстро выхожу на улицу.

— Смотри, куда прешь, курица! — слышу я за своей спиной недовольный голос незнакомого парня, которого задеваю, погрузившись в свои мысли. Замерев посреди тротуара, я ошеломленно оборачиваюсь в его сторону, отмечая, что несколько человек, невольно ставшие свидетелями этой сцены, мгновенно прекратили свои разговоры, заинтересованно глядя на нас. Разве что двое мужчин, стоящие чуть поодаль, не обратили никакого внимания на произошедшее, с серьезными лицами обсуждая какую-то важную тему. «Хватит!» — словно в рупор кричит мое подсознание. На сегодня с меня унижений довольно, и я не позволю еще одному человеку вытереть об меня ноги, словно я коврик на входе, кем-то брошенный для украшения интерьера. Даже не успевая подумать, чем это может быть чревато, я гордо вскидываю голову, и подхожу к одному из беседующих мужчин, без всяких слов забирая из его рук, поднесенный к губам бумажный стаканчик с ароматным кофе, наверняка купленный в кафе на углу, и смело направляюсь к обидчику. Остановившись в паре шагов от него, я выплескиваю напиток на его клетчатую рубашку, на долю секунды представив перед собой холеное лицо любовницы мужа, мгновенно сменяющееся утомленной физиономией Андрея, и не дожидаясь реакции парня, вновь возвращаюсь к незнакомцам.

— Спасибо, — протягивая пустой стаканчик, быстро прохожусь взглядом по лицу так нагло обворованного мной мужчины, не обращая внимания на сыплющийся за моей спиной отборный мат. Мой невольный соучастник одаривает меня улыбкой, явно давая понять, что ничуть не обижен на меня за то, что так и не насладился своим кофе, а я, спешу слиться с толпой прохожих.

— Я умру без него, — размазывая тушь по щекам, жалуюсь я подругам. — Умру!

— Не говори глупостей! Пей, — пихая в мою трясущуюся ладонь резной невысокий бокал с янтарной жидкостью командует Света. — Еще сам приползет! В ногах будет у тебя валяться!

- Не приползет, — рыдая навзрыд, отвечаю я. — Это всё, понимаете? Всё! Не могу, не могу, девочки! Всё внутри болит!

Я чувствую крепкие объятия Иры, ее утешающее поглаживание по моей спине, и еще сильнее даю волю рыданиям, мысленно благодаря Бога за то, что рядом есть близкие люди, всегда готовые выслушать.

— Вот ведь козел! — подкуривая сигарету, злится Иванова, глядя прямо перед собой. — А такой всегда правильный, прям куда деваться!

— Маш, ну прекращай уже, — ласково обращается ко мне вторая подруга, прижимая мою голову к своей груди.

— Надо было выдрать ей все волосы! — заявляет Света, делая очередную затяжку. — Не надо было его вообще прощать! Пусть бы катился к ней сразу, как только посмел тебе о ней заикнуться! Зачем такой мужик вообще нужен, если на него нельзя положиться?

— Глупая, она ведь его любит! У них сын! Так что ее можно понять…

— Сын! Думаешь лучше, когда папа ходит с недовольным лицом, а мама слезы утирает? Надо знать себе цену, и, прежде всего, любить себя! Как эта его художница! Думаешь она будет его обстирывать? Выкуси! Наверняка, будет собой заниматься, чтобы он не расслаблялся, думая, что раз она с ним, значит можно больше ни о чем не переживать. А ты, как наседка с ним носилась: «Андрюша то, Андрюша это!».

— Ну, Свет! Ей и так тяжко…

— Тяжко! Хватит уже себя жалеть! Соберись и сделай хоть что-то сама! Либо верни уже мужика, либо устрой ему райскую жизнь, чтобы знал, что нельзя так плевать в душу!

Я вскидываю голову, внимательно взирая на Иванову, обдумывая ее слова, на какое-то время забыв о душащих меня слезах.

— Как? — растерянно обращаюсь к ней, высмаркиваясь в салфетку.

— Как отомстить или как возвращать?

— Возвращать конечно, — нетерпеливо ерзаю я на стуле.

— Маш, ты ведь почти год пыталась… Может стоит его отпустить, — неуверенно вмешалась Ирина, избегая моего взгляда. — Он ведь с ней…

— Знаю. Думаешь я об этом не думала? Я по ночам спать не могу, представляя, как он там с ней развлекается. Только, и без него никак… Я сама не знаю… Нужно было не делать вид, что ее не было, а прикладывать силы, чтобы он ее навсегда забыл… И Сенька… Господи, — запуская пальцы в волосы, сдавливаю свою голову.

Я совершенно одна уже больше недели. Все это время я прокручиваю в своей голове образ той, что сумела занять мое место в его сердце. Теперь, когда я разбита и опустошена, когда в груди зияет огромная рана, на излечение которой, мне кажется, не хватит всей жизни, я ловлю себя на том, что все чаще представляю себе, как мои пальцы сжимаются на ее горле. Теперь она больше не кажется мне грациозной красавицей, какой предстала в моих глазах два года назад, а ее творчество, с недавних пор, я считаю довольно посредственным. Вот ведь, как бывает, стоит взглянуть на человека под другим углом… Отныне, она не уверенная в себе художница, по праву привлекающая взгляды своей броской внешностью, а средненькая малярша, вызывающая мое недовольство своей беспринципностью. Я унесла ее картину в кладовку, так и не решившись ее уничтожить, ругая себя за подобную глупость. Какое мне дело до ее стараний, когда она так бессовестно посягнула на то, что ей не принадлежит, я никогда не смогу ответить. Я слышу звук поворачивающегося ключа, и вскакиваю с дивана, поправляя свой шелковый черный халат, пытаясь успокоить сбивчивое от волнения дыхание. Сама до конца не понимаю, чего жду от прихода Андрея, но все еще верю в то, что смогу все исправить. Он молчаливо проходит в комнату, быстро скользя своим взглядом по моему наряду, который я тщательно выбирала в магазине нижнего белья, надеясь, что это мне как-то поможет расшевелить мужа, и устраивается в кресле, разглядывая пальцы на своих руках.

— Через три дня приезжает Семен, — прочистив горло, обращается ко мне Андрей, не реагируя на мои выставленные на показ ноги. — Нам нужно спокойно все обсудить, пока он не вернулся.

— Хорошо, — расположившись напротив, демонстрирую ему свое оголенное бедро. — Давай поговорим.

— Маш, я, правда искренне прошу у тебя прощения, за то, что предал. Мне нет оправдания, и ты в праве меня ненавидеть. Вправе говорить мне все что вздумаешь, называть, как захочешь. Подлец, кретин, козел — как угодно, потому что я этого заслуживаю. Единственное, о чем прошу, это не впутывать ребенка. Я поговорил с Антоном, чтобы он занялся подготовкой бумаг к разводу, и хочу, чтобы мы мирно обсудили с тобой, как дальше будем растить сына, — теперь он смотрит на меня тяжелым взглядом, словно, не замечая моего макияжа, укладки и пеньюара, кричащих о желании вернуть его в мою жизнь. После сказанных им слов, моя глупая идея о его соблазнении напрочь вылетает из головы, вытесненная этим страшным словом «развод». Я недоверчиво взираю на супруга, непроизвольно начав крутить пальцами свое обручальное кольцо.

— Я бы хотел, чтобы он оставался у меня пару раз в неделю на ночь, и буду рад, если ты не станешь препятствовать моим визитам…

— Подожди, ты серьезно? — все еще не веря в реальность происходящего, пытаюсь отыскать в глубине его глаз хоть что-то, за что еще можно ухватиться.