Говорят, если людям суждено быть вместе, если они, действительно, две половинки одного целого, жизнь, рано или поздно, толкнет их в объятья друг другу. И будет не важно, разделяют ли их тысячи километров, живут ли они на разных материках или делят одну лестничную клетку. На второй план отойдет все, что любому наблюдающему со стороны, покажется важным и непреодолимым. На каждого из нас уготованы свои роли, отведено специальное место в этом сценарии, написанном кем-то свыше. Спросите меня, что же все-таки лучше: встретить любовь в самом расцвете сил или в глубокой старости? «Никогда,» — отвечу я вам. Никогда, если рядом с тобой есть жена, свято верующая в твою порядочность, или маленький сын, желающий во всем тебе подражать, или родители, не допускающие даже мысли о том, что в твоей семье уже давно пошло что-то не так… Сегодня, семнадцатого июня 2016 года, мой горячо любимый муж, все-таки поддался своей слабости, и, наспех покидав в небольшую сумку пару отглаженных мной рубашек, ушел из нашей совместной квартиры. Ушел, чтобы позволить себе быть счастливым с другой. С женщиной, вот уже второй год отравляющей мою жизнь своим незримым присутствием в нашей кровати, в наших с ним разговорах и в его недоступных мне мыслях. Вот так это происходит — он просто встает одним летним утром, долго лежит и изучает потолок над своей головой, заглядывает в свой мобильный, читает входящее смс и вдруг со всей ясностью осознает, что дальше так продолжаться не может.

— Ну, прости! Прости, я ведь все понимаю! Но это выше моих сил. Я пытался, пытался ее забыть, пытался начать жить, как раньше, пытался не думать. Если бы был хоть маленький шанс, хотя бы малейшая вероятность, что через год или два, я однажды проснусь, и даже не вспомню ее имени, я бы приложил все усилия, чтобы сделать тебя счастливой, — скажет вам человек, которому вы отдали всю себя без остатка. И будет не важно, больно ли вам, распухли ли ваши глаза от пролитых слез, не помогут ни ваши мольбы, ни даже угрозы. Все вдруг померкнет, когда он поймет, что больше никогда не сможет вас полюбить. В этот момент, когда двери за его спиной захлопнуться, вы замрете посреди гостиной, обведете глазами обжитый за столько лет интерьер комнаты, и поймаете себя только на одной мысли: «За что?». Я уже несколько часов пытаюсь отыскать ответ на этот вопрос, так заботливо предоставленная сама себе моим, как оказалось, неверным мужем. Наверное, так просто принято. Принято обещать любить вечно, клясться в пожизненной верности, дарить свою теплоту и нежность, чтобы потом, исподтишка, когда ты этого меньше всего ожидаешь, нанести тебе сокрушительный удар.

С того дня, когда мы вместе забрали Семена из больницы, я дала себе обещание ни одним словом не упрекнуть своего супруга за то, что он увлекся другой. И, видит Бог, я старательно гнала от себя любые подозрения, которые накатывали без предупреждения, стоило Андрею задержаться на работе. Я не позволяла себе идти на поводу у желания залезть в его телефон, быстро отправляла в машинку его ношенные вещи, не поддаваясь соблазну изучить ворот сорочки на наличие губной помады, не принюхивалась к его пиджакам, опасаясь, что смогу уловить запах ее духов. Я заново училась ему доверять, совершенно не требуя для себя какой-то неуемной страсти, или любого другого поощрения за свои старания. Я просто его любила и давала возможность справиться с окутавшим его дурманом. Легко ли мне было? Бросьте, это ведь каторга, непосильная ноша, клонящая тебя к земле. Лежа с ним под огромным совместным одеялом, я часто мучилась без сна, рассуждая над тем, что все-таки страшнее: физическая неверность или духовная привязанность с его стороны к ненавистной мне девушке? Было бы проще, оступись он разок и поддайся телесному искушению, и забудь ее имя наутро? Сейчас я понимаю, что да. Трудно любить безответно, а я занимаюсь именно этим. Вот он, рядом, могу целовать, захочу обниму, и он даже ответит мне тем же. Но каждый раз, что мы были близки я грызла себя мыслями лишь о том, а кого же он все-таки сейчас целует — меня или ту, от которой пришлось отказаться? В то лето, мы тихо, без лишней шумихи отметили шестую годовщину брака, старательно изображая благополучие. Он не смотрел мне в глаза, вручая коробочку с очередным украшением, благодарно улыбнулся, получив свой подарок, делая вид, что между нами ничего не поменялось. Стал приходить к ужину, а я не показывала, что давно поняла — его желание проводить все свободное время за играми с сыном продиктовано не простым стремлением порадовать малыша, а, скорее его нежеланием оставаться наедине со мной. Все стало другим, даже воздух вокруг нас стал каким-то тяжелым. Стоило ли попытаться? Да, сотни, тысячи раз я скажу, что нужно бороться, не отпускать эти крохи, что нам дарят надежду на хороший исход. И все ведь могло получиться! Можно было исправить, восстановить, вернуть его чувства…

Мы никому не рассказали о том, что были на грани развода. Пожалуй, лишь Ира все знала, но никогда не задавала лишних вопросов, принимая и не осуждая мое решение. Мы перестали часто навещать родственников, принимая их приглашения лишь раз или два в месяц, объясняя все тем, что Андрей жутко занят на работе. Бывало, что я ловила на себе вопрошающий взгляд Анны Федоровны, но мы ни разу не завели с ней разговора, в котором бы я могла рассказать, что же между нами твориться. А как быть теперь я даже не хочу думать. Боюсь этой жалости, что неминуемо выльется на меня от всех, кто успел привязаться ко мне, веруя, что я именно та, кто способна сделать Андрея счастливым. Что будет теперь? Что говорить ребенку? Как объяснить пятилетнему мальчику, что папа теперь не живет в этом доме, что рядом с ним будет другая, и Семочке нужно к ней привыкать? Как я буду спать, зная, что мой сын сегодня ночует в квартире у той, кто посмела забрать у меня все, что я так старательно создавала? Как принимать тот факт, что мой муж уже больше не мой, что я теперь лишняя на его празднике жизни?

Я не вылезаю из постели уже четвертый день. Мне не хочется есть, я наплевала на гигиену, глупо пялясь в одну точку. По полу разбросаны наши совместные снимки, над которыми я прорыдала несколько часов, обложившись альбомами, из которых так яростно их вырывала. Вот оно доказательство, что я ничего не придумала, вот подтверждение, что я была счастлива рядом с мужчиной, от взгляда на которого становилось труднее дышать. Я мучаю себя вспоминая, как брела по дачному поселку, как он тогда притормозил, предлагая помощь, как я краснела под его пристальным взглядом из зеркала заднего вида. Как мы впервые гуляли по набережной, делясь друг с другом детскими воспоминаниями. Как он предложил стать его женой, без лепестков роз и другой романтической шелухи, но настолько искренне, что, пожалуй, даже сейчас мое сердце заходиться в бешеном ритме, вынимая наружу самые трепетные воспоминания. Где-то в гостиной звенит телефон, и я все же решаюсь ответить, испытывая легкое головокружение, вызванное моим нежеланием что-либо есть.

— Да, — хрипло принимаю вызов, бросая свой взгляд на часы. На мне футболка Андрея, мятая и застиранная, в ней он когда-то ходил по дому. По небольшой бабушкиной двушке, когда мы не имели возможности покупать все, что вздумается.

— Господи, Маша! Что там у вас стряслось? Я уже столько дней не могу до вас дозвониться! — слышу встревоженный голос своей мамы, которая вместе с отцом и Семкой сейчас отдыхает под палящим солнцем одного из российских курортов.

— Все хорошо, я немного приболела. Провалялась в кровати. Наверное, это ротовирусная инфекция, — вру, горько усмехаясь, и устраиваюсь в любимом кресле.

— А Андрей? Почему он трубку не берет? — не унимается она.

— Ты же знаешь его, весь в делах! Не переживай, лучше скажи, как вы там? — увожу разговор в другое русло.

— Отлично, подожди, Семен трубку вырывает!

— Мама! Я видел дельфина! Он такой огромный! — довольно кричит мне в ухо ребёнок, а я вытираю слезу со своей щеки. — Мы завтра пойдем в аквапарк! Деда обещал, что мы прокатимся на самой высокой горке!