Он окунул куриную голень в соль и впился зубами в жесткое мясо. Челюсти заработали, точно мельничные жернова. Андрей прикрыл глаза, идентифицируя вкус.

— Ты обязан попробовать, — заявил он. — Исторический момент. В последний раз я готовил, когда мне было лет пятнадцать, поэтому не упускай шанс отведать мою стряпню. Даже если это будет последним, что ты сделаешь в своей жизни.

— Я не нуждаюсь в пище, — напомнил Азариил.

— И в питье, и в сне, — с пониманием кивнул Андрей. — Пора начинать, а то у тебя не жизнь, а унылое дерьмо. Давай, ради меня. В гостях не вежливо отказываться от угощения. Зря я, что ли, в поте лица трудился у плиты? — Пахнет жареными кишками, — нагнувшись через стол, заметил Азариил, но все же послушно захрустел курицей вместе с костью.

— Ну как?

— И на вкус как жареные кишки, — невозмутимо сообщил ангел.

— Семейный рецепт, — проворчал Андрей. — Итак. Расскажешь о жизни на Небесах?

— Что тебя интересует?

— Что-нибудь впечатляющее. И побольше пикантных подробностей.

— Пикантных?

— Ну, знаешь, красавицы ангелицы…

— У нас нет разделения по половому признаку.

— Разве? Значит, у вас там все такие? — содрогнулся Андрей, представив себе легион небритых мужиков с крыльями. — А ты не выглядишь бесполым.

— Я выгляжу таким, каким ты способен меня воспринять…

— Я и симпатичную брюнетку способен воспринять, очень даже, — Андрей плавно очертил руками предпочтительные параметры.

— …головой, — добавил Азариил. — Разве есть недостаток в земных женщинах?

— Хоть одну покажи.

— Варвара.

— Сестра? И кто из нас порочен?

— Я имел в виду, она женщина, — смутился Азариил. — Биологически.

— В любом случае, праведницы не в моем вкусе.

— Тебя отталкивает невинность?

— Меня отталкивает ответственность. Хотя, в свете последних событий… — Андрей замолк и продолжил задумчиво: — Когда осознаешь, что обречен, начинаешь ценить в жизни другие вещи. Не деньги, не развлечения, не игрушки. Я бы теперь, наверное, не стал возражать против серьезных отношений… и даже отцовства… В общем, ты прав, Варя и впрямь лучшая из тех, кого я встречал. Не будь мы родней, женился бы на ней, остепенился… — Андрей вздохнул и глотнул пива.

— У нее другая судьба, — возразил Азариил с легкой грустью. Поставил бутылку на стол и потер замерзшие кончики пальцев друг о дружку.

— Да уж ясное дело, другая! А ты, стало быть, прозорливый? На кофейной гуще гадаешь, или кто сверху докладывает?

— На кофейной гуще цыганки гадают.

— Расскажи.

Ангел покачал головой.

— Почему?

— Вероятностей несколько.

— И все не ахти, да? Но ведь если знаешь, где упасть, можно и соломки подстелить? Предупредить, как-то повлиять, перенаправить — нет?

— Пытаясь избежать чего-то, именно к тому и приходишь.

— Получается, чтобы мы ни делали, все тщетно?

— Промысел Божий не зря существует, — Азариил вернулся на проторенную дорожку постных проповедей. — Смерть Варвары лишь выглядела случайной и нелепой, на деле же была лучшим из возможных исходов. И так происходит каждый раз, когда люди отвергают промысел, самовольно вмешиваются в него или упорно просят желанного, но неполезного для души.

— Зачем же ты ее воскресил?

Ангел ответил не сразу, а когда заговорил, в голосе слышался непривычный надрыв:

— Смертность, горе, страдания — заразительны. На Небе нет ни потерь, ни печали, ни страха, но когда погружаешься в земную жизнь, невольно проникаешься человеческими горестями. И сочувствуешь. И стремишься там исправить, здесь помочь.

— Так помоги Варе.

— Не властен я.

Азариил бесцельно вертел в руках буран.

— А ведь ты за нее переживаешь, — Андрей посмотрел на него испытующе, пытаясь поймать ускользающий взгляд.

— На мне лежит ответственность: я взял на себя смелость просить о ее возвращении к жизни.

— Что-то я себе на этой табуретке всю пятую точку отсидел, — Андрей поднялся из-за стола. Наведался к холодильнику и извлек с верхней полки ещё бутылку пива. — Пошли на диван.

Ангел не заставил себя упрашивать: послушно сгреб со стола свой драгоценный буран и двинулся в комнату.

— Располагайся, — предложил Андрей гостеприимно, воткнул штепсель от гирлянды в розетку и растянулся на диване, прислонив подушку вертикально к спинке. Скрестил ноги, неторопливо потягивая пиво и наблюдая из-под прикрытых век, как Азариил неловко устраивается рядом, копируя позу.

— Ну как?

— Удобно, — ангел поерзал. Запрокинул голову и поглядел наверх, на растянутую по стене мигающую гирлянду.

— Пива?

— Я не нуждаюсь…

— Ладно! Расскажи все-таки, — благодушно щурясь, попросил Андрей, — как там, на Небесах?

— Благодатно.

— А еще?

— Свободно.

— Никаких ограничений за исключением одного: нельзя отправиться на землю или помыслить о неповиновении. Да?

— Подобные желания нас не посещают.

— Расскажи это Люциферу и его последователям. И Аваддону. И тому, который спутался с бесами.

— Они отщепенцы.

— И много вас?

— Бесчисленное воинство. Мы не знаем телесных ощущений. Холод, боль, удовольствие — для нас эти слова лишены окраски. Мы разделяем их на позитивные и негативные, но не все они имеют одно значение. Многозначность сбивает с толку. Можно плакать от счастья или смеяться до слез, иногда наслаждение граничит с агонией, а лед обжигает. Противоречий не разрешить, и каждое новое запутывает картину еще больше.

— Значит, вы не чувствуете ничего.

— Вне физического тела — нет. Абсолютно.

— Теперь понимаю, откуда берется зависть, — хмыкнул Андрей. — И бешенство.

— У вас есть тела.

— Но если ангелы их лишены и поэтому чужды человеческим слабостям и удовольствиям, то как они умудряются захотеть недоступное пониманию?

— Ты имеешь в виду тех сынов Божьих, которые когда-то польстились на прекрасных дочерей человеческих и сошли на землю, чтобы иметь с ними детей?

— Они захотели секса, — поправил Андрей. — Дети тут с боку припека.

— Эта старая история — позорное клеймо на нашем роду, — Азариил недовольно дернул плечом.

— Так как быть с грехопадением?

— Мы не свободны в выборе, но стоит лишь однажды пожелать земных ощущений, как все глубже погружаешься в страсти, сомнения, чувства. Мы рождены беречь жизнь, а не создавать ее.

— Звучит жалко. Безвольные, бесчувственные…

— Тебе доставляет удовольствие меня оскорблять?

— Так я разве о тебе?

— А разве я не ангел?

— Без пяти минут падший.

Он действительно это произнес? Ладони вспотели. Сердце пустилось вскачь. Но происходящее с Азариилом мучило, а неизвестность угнетала, вот и настало время разобраться.

— Восстал против своих. Выходит, падший.

— Нет, — Азариил покачал головой, чуть прикрыв глаза.

— Хорошо. Давай зайдем с другого конца. Что нужно совершить, чтобы загреметь по-настоящему?

Ангел едва заметно вздрогнул.

— Я не стану обсуждать подобные вещи.

Понятно. Ушел в глухую оборону. Вот и разобрались.

Андрей ощутил, как его клонит в сон: то ли из-за пива, то ли из-за ангельского вмешательства. Ни возмущаться, ни противиться почему-то не хотелось.

— Ты ведь в шаге от падения, Зар, — пробормотал он, зевнув. — Можешь на меня рассчитывать, я поддержу, если вдруг…

Должно быть, он уже заснул, убаюканный затянувшимся молчанием, когда почудилось, будто потолок поплыл, растворился, и над головой открылось чистое звездное небо. Мерцающее серебро снежинок, танцуя, опускалось, летело прямо в лицо, но, наталкиваясь на невидимый барьер, соскальзывало в стороны, точно по огромному стеклянному куполу.

Андрей лежал, разглядывая ночное великолепие, дышал морозным воздухом, наслаждался моментом…

Наверное, он тоже очутился на дне чьего-то снежного бурана. Сидя у себя на Небе, этот Кто-то взирал на него сквозь стекло с задумчивой грустью и неусыпным вниманием. И терпеливо ожидал перемен. Ожидал, что он вот-вот вскинет голову и заметит стеклянный колпак. И одумается. Опомнится. Иногда этот Кто-то встряхивал буран, ввергая его жизнь во вьюгу страстей, переживаний и горестей. Но время утекало, и ничего не менялось. И Кто-то предпринял последнюю попытку, послав к нему настоящего ангела, чудо из чудес!