«Во входе волен я, а выходить обязан там, где вошел», – говорит Мефистофель в «Фаусте» Гёте. Эти слова как никакие другие подходят для описания «возрождения Востока» как национальной задачи. После принятия решения в пользу «возрождения Востока» многие из последующих наиболее значимых политических мер уже были продиктованы неумолимой логикой. Нам предстоит увидеть, как и почему это происходило.

Вначале был валютный союз. Уже 1 июля 1990 г., т. е. за три месяца до государственного воссоединения, в еще существующей ГДР была введена немецкая марка. Для многих скептиков в вопросе объединения Германии валютный союз является своего рода первородным грехом, от которого средне- и восточногерманская экономика в последующее время так и не смогла избавиться.

В политическом отношении идея валютного союза возникла под давлением сложившихся обстоятельств. События развивались стремительно, во всяком случае, по сравнению с привычной скоростью принятия политических решений. Падение Берлинской стены 9 ноября 1989 г. и решение федерального правительства от 7 февраля 1990 г. предложить правительству ГДР валютный союз разделяют всего лишь три месяца, наполненных интенсивными общественными дискуссиями о том, что следует предпринять, чтобы эффективно противодействовать полному коллапсу экономики ГДР. А этот коллапс уже стучался в дверь: ежедневно ГДР покидали до 3000 человек, дисциплина и производительность труда на предприятиях упали до минимума. Ханс Модров, занимавший в то время должность председателя правительства, даже заговорил о драматическом разрушении государственности. Все всякого сомнения, о целенаправленном, упорядоченном производстве больше не могло быть и речи. Господствовал хаос, и этого уже никто не отрицал. После первых свободных выборов в Палату народных депутатов 18 марта 1990 г. в течение двух месяцев между обоими немецкими правительства – Гельмута Коля и Лотара де Мезьера – шли переговоры о валютном союзе. 18 мая 1990 г. состоялось подписание государственного договора о создании с 1 июля 1990 г. «совместного экономического, валютного и социального союза».

В середине года он действительно был создан. Немецкий Бундесбанк вывел восточную марку из обращения, заменив ее на немецкую марку как в наличном, так и безналичном обороте. Банк в высшей степени профессионально выполнил эту огромную организационную задачу, спланировав всю работу с военной точностью, практически без ошибок и сбоев. За что он с полным основанием снискал похвалу самой широкой общественности. Кратко обозначим основные параметры обмена: заработная плата рабочих и служащих, пенсии, другие социальные пособия, а также арендная плата за жилье были переведены на немецкую марку в соотношении один к одному; долговые обязательства и денежные сбережения – в различном соотношении от одного к одному, от двух к одному или трех к одному.

Перед принятием политического решения состоялось всестороннее обсуждение всех «за» и «против» валютного союза. Многие частные вопросы, поднимавшиеся в ходе этих обсуждений, вытекали из конкретной ситуации того времени. Они почти не оставили каких-либо следов в коллективной памяти и почти не оказали влияния на позднейшую интерпретацию имевших место событий. То есть они сохранили свое значение только в исторической ретроспективе. Совершенно иначе обстоит дело с центральными аргументами, которые выдвигали сторонники и противники валютного союза. Эти последние на долгое время предопределили характер восприятия валютного союза и продолжают определять его в наши дни.

Каковы же были эти центральные аргументы? Сторонники видели настоятельную необходимость дать гражданам ГДР ясную перспективу в сфере денежных отношений как основу для принятия всех последующих экономических решений. С их точки зрения, это можно было сделать только в том случае, если Федеративная Республика Германии примет на себя обязанность предоставить гражданам на Востоке страны гарантию денежного обеспечения, однозначно сформулированную политически и не допускающую пересмотра на практике. Только тогда вообще появлялся шанс на то, чтобы на основе последующих мер предотвратить массовый исход большей части граждан из ГДР. Так как, говоря простым языком, хотя стабильные деньги – это еще не все, однако без стабильных денег все остальное не имеет смысла. Только со стабильными деньгами можно было создать такие рамочные условия, которые позволили бы принимать разумные последующие основополагающие решения в сфере экономической политики. Речь шла о внушающем доверие акте политического самоограничения, совершаемом с помощью высокоавторитетного центрального банка, в благонадежности и серьезности которого – после четырех десятилетий беспримерной стабильности немецкой марки – не было никаких сомнений. С передачей этой национальной задачи в руки Бундесбанка законодатель мог и был обязан использовать свою самую сильную политическую козырную карту и тем самым создать предпосылки для всех последующих действий.

Такова в общих чертах была аргументация. Она более или менее отчетливо прослеживается в высказываниях ответственных политиков, как, впрочем, и ученых-экономистов, в первую очередь в экспертных заключениях научного совета при федеральном министерстве экономики в ноябре – декабре 1989 г. и в марте 1990 г.[4] Ее можно назвать политически окрашенной, тем более что почти вся она, если додумать ее до конца, указывала на необходимость полного, т. е. государственного, воссоединения. Ведь, естественно, вряд можно было представить, что все закончится простой передачей ответственности центральному банку, если повсюду в Восточной Германии в обращении окажется немецкая марка.

Однако эта аргументация имела также важную экономическую составляющую. Поскольку она черпала свои идеи из основополагающей философии монетарных реформ, которые вот уже в течение ряда десятилетий повсюду в мире входят в стандартный набор инструментов экономической политики. Как правило, их используют после периодов тяжелых общеэкономических потрясений с приоритетной целью обеспечения надежности монетарной системы, причем по возможности в один прием, без того, чтобы в течение многих лет и десятилетий доказывать, что новые правительства или новые институты вообще способны создавать стабильность.

Многие валютные реформы в развивающихся странах и странах с переходной экономикой преследовали именно эту цель. При этом они всегда использовали инструменты, которые позволяли им балансировать на грани заимствования чужой надежной валюты, не делая, однако, последнего политически взрывоопасного шага, вводя на самом деле эту валюту в обращение и изымая из него свою собственную, что могло бы быть воспринято как национальное унижение. В этой связи можно, например, вспомнить Аргентину, которая в 1991 г. через так называемый механизм валютного управления (Currency Board) организовала 100-процентное обеспечение своей валюты долларами США в качестве резервной валюты только для того, чтобы продемонстрировать всему миру надежность своего нового курса на стабилизацию. Или Эстонию, которая в 1991 г. обрела независимость и уже в 1992 г. также пошла аналогичным путем, прибегнув к механизму Currency Board. Правда, при этом для обеспечения эстонской кроны использовалась немецкая, а позднее европейская валюта.

Действительно, можно было бы сказать: ГДР сделала то же самое, что позднее Эстония и Аргентина, с той только разницей, что она сделала на один шаг больше и сразу же ликвидировала собственный центральный банк по той простой причине, что монетарное обеспечение за счет Бундесбанка было воспринято не как политическое унижение, а как шанс. Естественно, что тем самым доверие к ней укрепилась несравнимо сильнее, чем это когда-либо имело место посредством валютного управления, так как в конечном счете последнее может быть вновь упразднено, если все еще существующий центральный банк под сильным политическим и экономическим давлением откажется от полного обеспечения собственной валюты за счет резервной. Собственно, так это и произошло, в конце концов, в январе 2002 г. в Аргентине. В результате страна потерпела огромные убытки в форме утраты доверия на международных рынках капитала. Напротив, Эстония до настоящего времени продолжает следовать прежним курсом. Однако в условиях мирового финансового кризиса ее надежность испытывает суровую проверку на прочность. Если страна ее выдержит, то, видимо, вскоре она перейдет на евро – точно так же, как Восточная Германия в 1990 г. перешла на немецкую марку.