* * *

На протяжении всех предшествующих глав я старательно вычерчивал ту общую и частную обстановку, в которой зародилось и выросло в Италии фашистское движение. Но если мой читатель относился хоть сколько-нибудь внимательно к моему тексту, то он, надеюсь, уже понял, зачем я это делаю... Мне было бы, конечно, не так трудно начать с изложения так называемой "фашистской доктрины" в ее нынешнем виде или, применяя модное теперь выражение, в ее современном аспекте. Однако, если бы я сделал это, - у читателя сейчас родился бы ряд вопросов: почему, на каких основах, из-за чего дело пошло так, а не иначе? Откуда все это? Например, откуда отрицательное отношение фашизма к парламентаризму? Откуда такое же отношение его и к формальному демократизму, и к целому ряду институций, еще недавно объявлявшихся драгоценнейшим достоянием культурного человечества? И откуда, наконец, явное безразличие сорокамиллионной массы итальянского населения к судьбе этих институций? Я предпочел другой путь, и, следя за перипетиями итальянского фашизма шаг за шагом, подробно рассказал про главнейшие "откуда". Таким образом я начал с выявления элементов, из которых сложилось фашистское движение, и с ознакомления читателя, интересующегося фашизмом вообще, с теми "клеточками" из которых вырастала так называемая "фашистская доктрина". Эта "фашистская доктрина" и сейчас продолжает твориться, ибо жизнь не стоит на месте, и каждая тория, приложенная к жизни на практике, оказывается нуждающейся в исправлениях и дополнениях. Сам Муссолини любит повторять, что фашизм является, дескать, антитезой демократизма. Но такое очень уж краткое определение говорит очень мало. Надо, ведь, в первую голову выяснить, а что за штука тот "демократизм", антитезой которого является фашизм? И тут мы к несказанному удивлению увидим, что единого "демократизма" в мире вовсе нет, что в разных странах и в разных условиях под этот общий термин подгоняются весьма отличающиеся одно от другого понятия, что в определениях "демократического" и "антидемократического" идет разноголосица, и что очень часто ярлык демократичности или антидемократичности наклеивается совершенно произвольно по недоразумению или по недомыслию. Муссолини был бы гораздо ближе к истине, если бы он о себе сказал, что он является откровенным врагом большинства того, к чему человечество произвольно приклеило демократическую этикетку, и что в практическом приложении к жизни доказало в том или ином отношении свою непрактичность, нерациональность. До прихода ко власти в 1922 году, Муссолини очень часто разражался громовыми речами по адресу Камеры Депутатов и всей парламентской системы, построенной на выборном начале. Но было ли это безоговорочным принципиальным отрицанием и Камеры, и строя? Представьте себе, нет! Муссолини, как человек чисто практической складки, заботящийся не столько о форме, сколько о внутреннем содержании, о сущности, отлично определил свое отношение к вопросу о нашумевшем в конце 1922 года заявлении: - Мы, фашисты, пойдем с правительством, если оно решится бороться с грозящей погубить страну революцией. Мы, фашисты, будем действовать помимо правительства, если оно в борьбу с революцией не вступит. Мы, фашисты, вступим в борьбу с правительством, если оно пойдет за социалистами. По существу, тут речь шла не об одном только правительстве данного момента, а о той общей системе, одним из элементов которой являлось тогдашнее правительство. Придя ко власти, Муссолини несколько раз грозил Камере Депутатов упразднением, но, как мы знаем, - сохранил эту Камеру и до сего дня. Однако, он не задумался форменным образом выгнать из Парламента всех решительно социалистов, чтобы лишить их возможности делать Парламент орудием революции для разрушения государственности. Обратитесь к речам и статьям Муссолини разных периодов, и вы найдете там регулярно повторяющуюся с некоторыми вариантами и применительно к обстоятельствам развиваемую и дополняемую идею: - Парламентская система любого образца, взятая сама по себе, и не плоха, и не хороша. Она может оказаться хорошей или плохой в создаваемых самой жизнью наций и всего человеческого рода условиях. Одна и та же парламентская система, примененная одновременно в разных по истории, по традициям, по этническому составу, по уровню культуры, по привычкам населения в странах, может в одной стране дать чудесные результаты, в другой привести страну на край пропасти. Во всем мире принято считать, что именно тот парламентский строй, который создан работой множества поколений в Англии, является наисовершеннейшим образцом, и что все решительно страны в собственных интересах должны вводить у себя именно такую же точно систему. Но это - грубейшая и непростительная ошибка, и вот почему именно: политический строй, вообще говоря, является не результатом чисто теоретических размышлений и построений, а результатом действия, взаимодействия или противодействия множества факторов. Этот строй должен вырастать из исторической почвы, а не пересаживаться в уже готовом виде откуда-то со стороны. То, что хорошо для Англии XIX или XX века, может оказаться не только бесполезным, но и прямо вредным, скажем, для Мексики. Одного всесовершенного государственного строя не может быть и нет. Каждая нация должна сама вырабатывать наиболее подходящий для нее государственный строй, применительно к имеющимся в ней экономическим и бытовым условиям. Я же лично знаю только одну оценку для любой системы правления: если она полезна, значит, она хороша. Если она бесполезна или вредна, то, значит, в данное время, в данной стране, в данных условиях - эта система плоха. Но это не значит, конечно, что она "вообще плоха": очень может быть, что та же система со временем будет полезной, или что она уже была полезной. Заслуживают особого внимания идеи Муссолини об английской парламентской системе. - Английская система родилась чисто эволюционным путем, медленно развивалась на чисто английской почве, питаясь ее живыми соками и систематически приспособляясь к местным условиям, которые тоже, конечно, менялись, эволюционизируя. К концу XVIII века оказалось созданной, отличающаяся удивительной цельностью и чудесно работавшая, машина. Изумительные успехи Англии, превратившейся в Великобританию и сделавшейся величайшей в мире Империей, загипнотизировали все остальное культурное человечество, которое и поторопилось именно наличием парламентской системы объяснить развитие богатства и могущества Великобритании. Это, конечно, проявление очень уж упрощенного взгляда на творящееся в мире, - но нет, конечно, сомнений в том, что парламентская система весьма способствовала процессу расцвета Англии, хотя отнюдь не исключена возможность и того, что, не будь парламентской системы, английский народ все равно, нашел бы пути и способы для своего развития. Но, вот, мы наблюдаем еще более чудесный расцвет С. А. Соединенных Штатов, которые, начав жизнь в форме простой колонии Англии, потом откололись от нее, и создали собственную государственную систему, очень резко и в самых существенных частях отличающуюся от системы английской. С другой стороны, мы видим ряд стран, которые, с началом XIX века, соблазнились английским примером, и, все-таки, совсем не процветали, чтобы не сказать больше. А знаем и такие страны, которые развались, как только ввели у себя английскую парламентскую систему... Что же это означает? А вот что: - Человечество еще не изобрело, да, вероятно, не скоро и изобретет такую государственную систему, которая одинаково годилась бы в разных странах, во все времена, во всяких условиях. - Абсолюта нет. А то, что иным кажется абсолютом, - на поверку является лишь фетишем. Я же не фетишист...