Однако, как бы то ни было, идеологии этих двух лидеров, равно как и их движения, резко различаются. Де Голль – классический консерватор, человек, который верил в традиционные истины, разделяемые французскими правыми. Самыми разными способами он добивался того, чтобы дать Франции стабильный консервативный режим с сильным президентом. Защищая необходимость сильного руководителя страны, он следует традиции, которая во Франции отождествлялась в значительной степени с монархизмом и церковью. В своем призыве восстановить Францию де Голль никогда не противопоставлял интересы одного класса интересам какого-нибудь другого; ни он сам, ни его движение ни под каким видом не стремились завоевать поддержку средних классов, утверждая или хотя бы давая понять, что интересам этих классов угрожал крупный капитал, предприниматели и банки или же профсоюзы. Скорее де Голль отождествлял себя со всем, что двигало вперед Францию как страну, – с ростом эффективной крупной промышленности, с национализацией разных ее отраслей и предприятий, которая происходила в условиях его режима до 1946 г., и с укреплением государственной власти. Он также с нарочитой демонстративностью поддерживал все, что отождествляло его самого с Католической церковью. Де Голль напрямую вписывается в традицию сильных личностей, принадлежащих к консервативному правому крылу. Он добивался изменения политических институтов, чтобы сберечь и даже законсервировать традиционалистские ценности.
Доступные ныне материалы об источниках поддержки голлистов подкрепляют утверждение о том, что ОФН черпал свою силу из классических резервуаров консерватизма. Данные многих опросов указывают, что до 1948 г. ОФН на вершине популярности привлекло на свою сторону больше голосов тех, кто ранее голосовал за PRL – Республиканскую партию свободы (РПС) – или за modères («умеренных»), т. е. за французских консерваторов, чем приверженцев любой другой партии. В 1947 г. 70 % тех, кто заявлял, что они раньше поддерживали РПС, сказали о своем намерении голосовать за голлистов. Другим крупным источником тех, кто превратился в сторонников де Голля, были члены католического MRP (Народно-республиканского движения, НРД), которое хотя и придерживалось левых взглядов по целому ряду экономических вопросов, в течение некоторого времени после войны благодаря своему явно выраженному католицизму обеспечивало себе голоса многих традиционных консерваторов. В 1947 г. 54 % давних сторонников НРД стали поддерживать де Голля. Эта поддержка от партий, связанных с католицизмом и консерватизмом, вполне сопоставима с 26-процентной поддержкой голлистов среди тех, кто перед этим голосовал за Радикальную партию – традиционную либеральную и антиклерикальную партию среднего класса во Франции[251].
Еще больше прямых свидетельств того, что поддержка голлистов носит в основе своей консервативный характер, содержится в результатах опросов за период, последовавший за временным самоустранением де Голля из политики и роспуском ОФН. В 1955 г. приблизительно половина (52 %) из числа тех, кто сообщил, что в 1951 г. голосовал за голлистов, заявили, что будут голосовать за отколовшуюся и как бы диссидентскую голлистскую партию URAS (Республиканский союз социального действия, РССД), но четверо из пяти тех, кто переключился от голлистов на другую партию, высказали намерение поддержать на выборах умеренных консерваторов[252].
Разнообразные данные многих опросов, собранные воедино в Sondages (французском центре опросов общественного мнения, проводимых местным Институтом Гэллапа), показывают, что самую мощную поддержку ОФН обеспечило себе от тех, кто в европейских странах обычно высказывается в пользу более консервативных партий, – от лучше обеспеченных, более религиозных, более пожилых и от женщин. У избирателей ОФН уровень образования был выше, чем у приверженцев любой другой французской партии (38 % из них имели образование выше неполного среднего); большее число сторонников ОФН перешагнули рубеж 65-летнего возраста; руководители промышленных предприятий, инженеры и бизнесмены поддерживали ОФН сильнее, чем любую другую партию; наконец, как и в случае иных католических партий, большинство ее избирателей были женщинами. Только 12 % сторонников ОФН указали, что не соблюдают никаких религиозных обрядов, в противоположность 40 % таких людей среди приверженцев радикалов[253]. Sondages сообщал в 1952 г., что «ОФН – самая женская из всех партий. <…> [Профессиональные] категории, которые в ней преобладают и представлены шире, чем их пропорция в населении, – это работники умственного труда (белые воротнички), бизнесмены, менеджмент промышленных предприятий и инженеры».
Результаты, полученные в ходе опросов, не только демонстрируют консервативный характер сторонников де Голля, но также указывают, что эти люди, скорее всего, не стали бы доверять парламентским институтам, а также отдали бы предпочтение правительству сильной руки с большей вероятностью, нежели электорат любой другой крупной партии, за исключением коммунистов. Голлисты уступали только коммунистам и в пропорции своих членов, которые полагали, что при некоторых обстоятельствах их партия должна захватить власть силой, и в доле тех, кто горячо одобрял достижение прогресса посредством революции. Более значительная доля избирателей голлистов, чем приверженцев любой другой партии, включая коммунистов, была убеждена, что «некоторые партии или партию обязательно следует запретить», что только меньшинство «членов французского кабинета министров являются честными людьми», что «лидерские способности» и вожди той или иной политической партии важнее, чем ее доктрина либо программа, а также испытывала «полное доверие» к лидеру своей собственной партии[254].
На выборах 1956 г., к крайнему удивлению многих политических обозревателей, у движения пужадистов уровень его поддержки повысился и превратил эту партию в важного игрока на политической сцене. Некоторые воспринимали пужадизм как самый свежий отклик наиболее авторитарных и антиреспубликанских элементов в составе французских правых сил на появившуюся возможность голосовать против демократии и республики[255].
Что касается пужадизма, то фактически он, подобно нацизму в Австрии и Германии, был экстремистским движением, базирующимся на тех же социальных стратах, что и движения, которые поддерживают «либеральных центристов». Хотя невозможно знать, в какой мере это движение, окажись оно у власти, стало бы похожим на нацизм, его идеология напоминает идеологию нацистов и других экстремистских популистских движений среднего класса. Пужадизм обращался к мелкой буржуазии, ремесленникам, кустарям, торговцам и крестьянам – ко всем тем, кто яростно выступает против ужасающих, как им кажется, последствий воздействия на них современного индустриального общества. Это движение выступало против крупного капитала, против картелей и трестов, против марксистских партий, против профсоюзов, универмагов и банков, а также против таких проявлений государственного контроля над бизнесом, как социальное обеспечение и другие элементы государства всеобщего благоденствия, – ведь из-за них в стране поднялись налоги, платить которые приходится маленькому человеку. Но хотя пужадизм открыто и явным образом нападал сразу и на левых, и на правых, он прочно связывал себя с революционной республиканской традицией. Взывая к популистским чувствам, в частности пропагандируя идею, что правительством должны управлять и держать его под контролем конкретные люди, а не партии, Пужад вместе с тем хвалил французских революционеров, которые «не колеблясь отправили короля на гильотину», и требовал возрождения различных революционных институтов наподобие Estates-General (Генеральных штатов), куда можно будет в стиле 1789 г. подавать списки обид и жалоб, подготовленные местными ассамблеями граждан[256]. С атаками пужадистов на крупный капитал, левые партии и профсоюзы сочетались их нападки на евреев, а также националистическая защита колониализма[257].
