– Тебе не нравится, ми сиело? – Я еще не в состоянии пересказать то, что сейчас у меня на уме, поэтому стараюсь не обидеть человека, согласившегося помочь мне, и в то же самое время мои нервы начинают сдавать. Я вытираю мгновенно вспотевшие ладони об потную серую майку и стою истуканом. – Это Мексика, серые дома принадлежат обществу, администрации. А мы предпочитаем разбавлять серые будни.

– Эй, все не так плохо. – Меня обнимает за плечи Кэрри, подталкивая к витиеватым кованым воротам. – Зато территория огорожена. Веселье – это здорово, мексиканец, ты прав. – Она становится впритык со мной, маяча перед глазами. – Ты всегда можешь уйти в комнату. Да твою же мать! – Она хватает за футболку одного из мальчишек, толкнувших ее в бедро, и, как вшивую собачонку, уводит в сторону, пока он пялится на меня, как на богиню, чуть ли не молясь. – Чувствую, дети будут проблемой не только для тебя.

Я снова оглядываюсь по сторонам, к подобному надо привыкнуть. Это как выбить тебя из привычного образа жизни. Когда ты столько времени провела в уединении в четырех стенах и подпустила лишь одного человека. Общество очень давит. Слегка кивнув головой, я толкаю ворота и прохожу по аккуратно уложенной каменной плитке, окруженной разнообразными цветами. Хлипкие двери, будто из доски, тихо открываются, и передо мной появляется женщина средних лет с приятными чертами лица. Ее черные, как смоль, волосы уложены в красивую прическу, не в сравнении с моим конским хвостом. По привычке я стягиваю резинку на затылке, подумывая о том, чтобы отрезать их к чертовой матери, и чем короче, тем лучше. Если бы отец узнал, насколько часто я хочу это сделать, и, главное, был бы жив, удушил бы эту идею, даже не дав ей появиться.

– Добро пожаловать, Андреа. Меня зовут Химена. – Женщина выходит за порог и широко раскрывает руки, приводя меня в ужас, как только зажимает в крепких объятиях. – Эрнесто, до чего красивая американка. Что же ты молчал. Будет тебе невеста.

– Она не согласится, я себя плохо вел. – Он проходит мимо меня, добродушно улыбаясь.

– Как ты мог, бесстыдник? – возмущается она. – Но ничего, сеньора, он исправится. А кто ваша красивая подруга?

– Познакомьтесь, это Кэролайн. – Женщина обнимает мою подругу, пока я осматриваю дом изнутри.

Мимо меня проходит Эрнесто и заносит наши сумки, я делаю вид, что пропустила мимо ушей его объяснение для родственницы, он все еще улыбается, будто ему нравится мой шок.

– Вообще это дом Эрнесто, он обещал жениться несколько лет назад. Привезти ее сюда. Мы сделали ремонт, привели все в порядок, а он передумал. И вот так он и стоит здесь одинокий, – объясняет для чего-то женщина.

– Одинокий Эрнесто? – уточняет Кэрри, не скрывая злорадства, она явно хотела оскорбить его.

– Дом, сеньора. Это самый одинокий дом на всей улице. И мы с его родителями очень надеемся, что в ближайшее время он все же порадует нас. – Эрнесто останавливается позади меня, и я чувствую его дыхание мне в затылок.

– Я даже не знаю, мне гордиться этой особенностью мексиканцев или рыдать навзрыд. Опрометчивое решение привезти гостей в этот дом, у вас есть возможность узнать все наши семейные тайны, – он шутит, помогая мне расслабиться в присутствии стольких людей. – Это лучшая терапия, ми аморе. И запомни, у жителей этой страны нет секретов ни от семьи, ни от друзей, ни от чужих людей. Каждый охотно поделится новостями и событиями своей личной жизни.

И моей, по всей видимости.

– Жутковато, не находишь? Будь у тебя в подвале труп той невесты, это было бы рассказано всем? – я говорю это, не обдумав, не узнавая себя.

– У меня нет трупа невесты. Кто-то любит исчезать до того, как я мог бы успеть сделать приятное предложение, – серьезно говорит он.

– Значит, это был не твой человек, не переживай. – Хлопаю его по плечу и прохожу в кухню, стены которой оклеены оранжевыми обоями в ослепляющих подсолнухах. Мозаика на стенах синего цвета не гармонирует ни с чем, она будто прилеплена сюда нечаянно. Как клякса посреди этой белиберды на стенах и потолке. Не знаю, каким словом назвать весь этот дизайнерский шик, не обидев присутствующих. Но это безвкусица. Как и шумный район. Я пытаюсь собраться с силами и сказать то, о чем думаю. Надо покинуть это место и найти нечто более подходящее. И будто чувствуя мою неуверенность, передо мной возникает Эрнесто со стаканом в руке.

– Андреа, люди, живущие здесь, не способны на осуждение, не умеют завидовать и не станут злорадствовать, они всегда рады помочь, поддержать, посмеяться и поплакать вместе с тобой или над тобой, если ты позволишь. Поверь мне, ты научишься быть вновь жизнерадостной. Пару недель и все будет замечательно. – Он предлагает мне свой локоть, выставляя его вперед, чтобы я смогла зацепиться за него. – Я положил твою сумку в хорошей комнате. Тебе она понравится.

Мы поднимаемся по винтовой лестнице, и он ведет меня по коридору мимо двух других дверей, в самый конец. Деревянная дверь открывается, как только он надавливает на металлическую ручку. Наполненная искусственным светом, комната чем-то напоминает мою в доме родителей. Отдаленно. Нежно-сиреневые стены, несколько нейтральных картин, широкая кровать, укрытая пледом ручной работы, и подушки, которых не счесть. Можно устроить себе укрытие из них при желании. Плетеная мебель, стоящая у дальней стены, с пузатой синей вазой, наполненной цветами, которые я видела растущими вдоль дорожки. Эрнесто раскрывает воздушные, белоснежные тюли и двери, ведущие на широкий балкон. В комнату мгновенно врывается удушающая духота и шум с улицы.

– Это задний двор, ночью здесь очень тихо, и всегда дует прохладный ветер. Возьмешь с собой мятный чай и будешь наблюдать за огнями центральных улиц. – Доброта, звучащая в его голосе, заполняет постепенно мое сердце, заставляя его медленно таять.

– В стране вечного солнца, музыкальных людей, шумных детей, ароматного кофе и свежих сочных фруктов, – спокойно говорю я, наблюдая, как в доме напротив, на балконе сидит пожилая женщина, а рядом с ней ребенок, энергично размахивающий руками. – Я так хотела посмотреть эту страну, ощутить, насколько здесь все замечательно, когда были живы родители. После всех рассказов мне не терпелось погрузиться как можно скорее в эту атмосферу. А теперь, оставшись без них, я не знаю, как сбежать от всего и в тоже самое время оставить в памяти о них хоть что-то. Почему так?

– Надо спокойно отпускать своих родственников к Богу. Нам с детства объясняют, что именно надо ценить при жизни. Ты придешь к этому, корасон. Дай немного времени. – Он протягивает мне конфетку, вытащив ее из круглой стеклянной вазочки, стоящей на столике.

Я раскрываю шелестящую обертку и отправляю конфету в рот, у меня неожиданно появляются слезы из глаз от остроты, попытавшись выплюнуть ее раньше, чем она обожжет мой рот, я нечаянно раскусываю середину. С удовольствием пробую странный и очень непривычный вкус, от которого невозможно остановиться смаковать. Вытираю выступившие из глаз слезы и широко улыбаюсь от новых ощущений.

– Конфетки чили. С ума сойти! – восклицаю я. – Чувствую, Мексика меня еще удивит.

– Не сомневайся. – Мужчина выходит из комнаты, оставляя меня в одиночестве стоять на балконе.

Может, стоит попробовать окунуться в жизнь местных жителей. Провести время с пользой, начать жить.

Каждое пробуждение по-своему прекрасно, будь оно высоко в горах, когда громкий крик птицы будит тебя, или в палаточном лагере, разбитый в джунглях, – звуки природы ласкают ухо, и есть в этом определенная сладость. Но сейчас я уже битый час зажимала свою голову маленькими подушками, хаотично раскиданными по кровати. Эти звуки невозможно было заглушить ничем. Откидываю подушки в стороны, устремив свой взгляд в белоснежный потолок, убираю длинные пряди от лица и смотрю в пустоту. Я сейчас чувствую себя на пытках инквизиции – духота, детские визги, будто раздающиеся откуда-то снизу, и монотонный стук то и дело захлопывающейся и открывающейся двери. Два часа, что можно делать два долбаных часа с этой чертовой дверью?