Армейский госпиталь в Гумраке был своеобразным массовым лагерем смерти. До 16 января командование армии находилось неподалеку от этого госпиталя. Но, невзирая ни на что, оно требовало: «Сопротивляться до последнего человека!»

В полевом госпитале в Елшанке тоже было уже несколько десятков трупов, замерзших как льдышки. Их сложили в углу двора штабелями, так как невозможно было раскопать мерзлую землю. Санитары старались прикрыть эти штабеля снегом, но это удавалось далеко не всегда. А что же ждет живых – раненых и тех, кто еще здоров?

Я долго ворочался, лежа на своих нарах в полной темноте. Меня вдруг охватило чувство одиночества и страха. Неужели профессор Кутчера прав? Смогу ли я несколько долгих лет провести за колючей проволокой, не видя Эльзу и Хельмута?

Вчера, когда я уже не надеялся получить весточку из дому, мне принесли письмо. Письмо, отправленное авиапочтой еще в середине декабря. Оно было послано на мою старую полевую почту в Городище. Один из моих товарищей захватил его, отправляясь на склад за продуктами. Жена писала, что она еще надеется на мой рождественский отпуск. А я за несколько дней до этого написал ей, что вряд ли она еще получит от меня письмо. Возможно, мы долго не увидимся. Разве что судьба будет благосклонна ко мне…

Судьба?

Взрыв. Потом еще один взрыв.

Сон как рукой сняло.

В крошечное оконце, вырезанное в двери, пробивался слабый свет. В землянке было темно. Кто-то бросился зажигать фонарь на столе.

Потом еще два взрыва. А может, это и не взрывы вовсе, а выстрелы? Как бы там ни было, стреляли совсем близко. Землянка содрогалась.

– Танки! Танки!.. – кричал кто-то снаружи.

Все мигом стали натягивать сапоги и одеваться. Хватали автоматы, висевшие на стене, и выскакивали в предрассветную мглу. У входа в нашу землянку подполковник выслушивал доклад гауптфельдфебеля.

Изо всех землянок безо всякого приказа вылезали раненые: кто без руки, кто на одной доге, кто с повязкой на голове. Все, кто мог хоть как-нибудь передвигаться. Появились санитары и священники.

Я хорошо различал гул танков. Со стороны высотки, что была сбоку от землянок, слышались выстрелы. Оттуда бежали несколько солдат и долговязый дивизионный священник в фиолетовой шапке. Но вот они упали, окрасив снег кровью. Тем временем группа вооруженных солдат под руководством доктора Шрадера устанавливала на крыше два легких пулемета. Они открыли огонь в том направлении, откуда слышались выстрелы.

Минут через десять противник прекратил стрельбу. Гул танков стал тише: видимо, они удалялись.

Наверное, это была танковая разведка. Дантист Шрадер утверждал, что, сидя на крыше, он собственными глазами видел русские танки и автоматчиков на них.

Вместе с фельдшером Ротом он отправился на место, где недавно прошли танки. Действительно, в каких-нибудь двухстах метрах от госпиталя на снегу отпечатались следы двух танков. Тут же лежали три мертвых красноармейца, убитых из пулемета дантистом. Доктор Шрадер так и сиял от радости, что ему удалось заставить русских танкистов повернуть обратно.

Мне лично от всего этого стало как-то не по себе. Я считал, что в сложившейся обстановке было бы лучше вывесить флаг Красного Креста, чем затевать эту бессмысленную стрельбу и подвергать тем самым опасности жизнь нескольких сот раненых.

Мои опасения не были напрасными. Не прошло и двадцати минут, как на довольно небольшой высоте над госпиталем пролетел советский штурмовик. Он сбросил несколько бомб, которые, к нашему счастью, взорвались на таком расстоянии от землянок, что не причинили нам никакого вреда.

– Быстро вывесьте флаги Красного Креста! – закричал начальник госпиталя.

Гауптфельдфебель и унтер-офицер принесли флаги.

– Один повесьте на крайнюю землянку, – Кутчера показал в направлении, в котором скрылся самолет и откуда он, видимо, мог появиться еще раз. – А второй флаг установите в самом центре госпиталя.

Унтер-офицер и фельдфебель поспешили выполнить приказ подполковника. Едва они успели разложить на снегу длинные полотнища с красными крестами, как снова послышался шум самолета. На этот раз он летел на большой высоте.

Правда, бомб теперь самолет не сбрасывал. То ли пилот заметил выброшенные нами полотнища с красными крестами, то ли он уже сбросил свой смертоносный груз на другие цели.

Главный врач приказал всему персоналу собраться на короткое совещание перед землянкой хозяйственников.

– Мы должны передислоцироваться в центр города. Все раненые и больные, способные самостоятельно передвигаться, пойдут в колонне. Ответственность за них несет капитан медслужбы доктор Герлах. Старший казначей, вы возьмите два грузовика, захватите самое необходимое медицинское оборудование, остатки пайка НЗ и езжайте вперед, чтобы подготовить временный лазарет для приема раненых. Весь персонал, кроме меня, старшего аптекаря Клейна, доктора Шрадера, фельдшера Рота, инспектора Винтера, двух унтер-офицеров и шести солдат, которых отберет гауптфельдфебель, отправится в город. Если корпусной врач пришлет нам машины и горючее, то завтра утром мы постараемся перевезти тяжелораненых. Вопросы есть?

– Господин подполковник, суп готов и хлеб нарезан.

– Немедленно приступить к раздаче пищи. Раздавать не все, так как многие раненые отправятся в путь самостоятельно. Тяжелораненые получат дополнительный паек.

Когда танки дали первый залп из пушек, многие раненые бросились бежать в северо-восточном направлении. Страх поднял на ноги даже тех, у кого были серьезно обморожены ноги, и тех, кому каждый шаг причинял страшную боль. Они еле плелись, иногда ползли – лишь бы только подальше уйти от этого места. Некоторые за пять минут проходили всего сто метров. Пройдя километр, они полностью выдохлись и уже не могли двигаться дальше. Сели. Остальное сделал сильный мороз.

Дорога в город превратилась в дорогу смерти.

Я старался поскорее снарядить в путь оба грузовика, а инспектор охранял НЗ и наблюдал за раздачей пищи.

Неожиданно в воздухе что-то заклекотало. И в тот же миг перед госпиталем взорвался снаряд, брызнуло во все стороны комьями мерзлой земли и льдом. Снег мгновенно стал черным. Второй снаряд разорвался между землянками. Третий угодил прямо в толпу солдат, стоявших у полевой кухни за супом.

Появились новые убитые и раненые.

Площадка перед полевой кухней мгновенно опустела.

Даже капитан Герлах со своей группой быстро покинул территорию госпиталя. В землянках остались только тяжелораненые да врачи и санитары, назначенные начальником госпиталя. С ними добровольно остался один священник.

Я только собрался было доложить начальнику госпиталя о готовности к выезду, как он сам вышел из офицерской землянки.

– Вы, случайно, не видели инспектора? Я хочу знать, что здесь осталось из продовольствия? – обратился он ко мне.

Сколько мы ни искали, Винтера и след простыл. Страх, видимо, и его заставил забыть обо всем, и инспектор присоединился к бежавшим в город.

– В таком случае я прошу вас остаться здесь, – сказал мне профессор. – Повяжите себе на рукав повязку Красного Креста. Мы сдадим госпиталь русским.

В душе я обрадовался такому решению.

Больше профессор уже не вспоминал о поездке в город. Значит, он серьезно решил дождаться прихода русских в Елшанку.

Мне это казалось разумным.

В госпитале снова воцарилась тишина. Артиллерийский обстрел прекратился. Но оставшихся в госпитале раненых и медперсонал это обеспокоило.

Время тянулось мучительно долго. Секунды казались минутами, минуты – часами.

Когда же придет этот час?

А может, он станет последним часом нашей жизни?

Оставалось только ждать.

Врачи, казначей, аптекарь и санитары были распределены по землянкам. Дежурство в землянках, где лежали раненые, вот уже несколько недель вызывало споры. Обходя землянки и глядя на бледные изможденные лица раненых, было трудно не потерять веры в человечность. Раненых осталось человек триста. Все они лежали на соломе, разбросанной прямо на полу. По их виду уже невозможно было определить возраст. Казалось, все лица стали одинаковыми – заострившийся нос, торчащие скулы и огромные запавшие глаза, блестевшие из глубоких глазниц.