Такой вот сюжет придумал мистер Илк для своей новой пьесы.

Банальный ход? Сейчас поправлю. Это был сон мистера Булфинча. Сон бы снился себе и дальше, но концовку его скомкал мистер Ларк.

Булон, 1916.

Моим родителям, лучшим Райцам на свете2

«Человек стремится не к счастью; только англичанин делает это».

Ф. Ницше, «Сумерки идолов, или как философствуют молотом».

Мистер Лепвинг относился к наименее уважаемой категории населения Англии после чистильщиков слоновьих клеток и банковских клерков – он служил чиновником.

Не тяга к монете с профилем короля, но нужда в ней довела молодого человека до ворот Министерства документопроизводства. К его должностным обязанностям как документопроизводителя второго класса относились: подготовка распоряжений и объяснительных; составление официальных запросов; планирование документопроизводства; подшивка бумаг в архивные тома; смазывание печатей… Не покидает чувство, что в перечне не хватает чего-то очень важного… Ах да! Заточка перьев входила в зону ответственности специалиста первого класса, но содержанием чернильниц занимался именно мистер Лепвинг.

Естественно, не об этом мечтал чиновник, подолгу разглядывая экзотические штемпели на входящих письмах. Точно заклинания он повторял названия заморских городов, и воображение рисовало ему, как могло, далекие берега. Смешно и неловко писать, но мистер Лепвинг любил представлять себя путешественником, вроде легендарного последнего первооткрывателя сэра Френсиса Шрайка. В море, с подзорной трубой у пытливого глаза, на капитанском мостике брига, который мчится на всех парусах проливать свет в темные уголки географической карты…

Тем временем мистер Лепвинг в нарукавниках, надетых поверх пиджака, проделывал дыроколом в бумагах аккуратные круглые отверстия. Чиновник сжимал ладони в большие кулаки, потягивал широкими плечами и сомневался: неужели его сильные руки не найдут лучшего применения, чем носить пачки документов, в которых они же чуть раньше пробили дырочки? Не веселее ли им будет поправлять пробковый шлем на голове и грести веслом из бедра гориллы что есть мочи, подгоняя лодку из гиппопотамьих шкур к истокам великой африканской реки?

Однако пробковый шлем на голове пробковым шлемом, а задатки идеального бюрократа задатками идеального бюрократа. Все же нечто большее, чем просто жалованье, принуждало его служить в Министерстве документопроизводства. Случалось, он испытывал настоящий трепет вдохновения, из предложений легко и быстро сковывалась цепь фактов, неразрывная, убедительная, без лишних и слабых звеньев. Любимец канцелярской музы как художник, а не просто исполнитель, ставил внизу страницы подпись и верил: «Документ может быть прекрасен. Наверное, от моей работы не очень много пользы, но какая вообще польза от создания чего-то красивого!» – потом доливал чернила в чернильницу, вытирал горлышко тряпочкой и закручивал крышку. Расправляя плечи, мистер Лепвинг не чувствовал сомнений. Он понимал, что гордится своей работой, более того, получает от нее удовольствие, но тут же ник, смущаясь своего крохотного счастья.

Не стоит ни стыдиться своих, ни презирать чужие поводы для счастья, это некрасиво и еще более неумно. А может быть более некрасиво, чем неумно. Хотя скорее все-таки более неумно, чем некрасиво.

Мистеру Лепвингу досадно было брать в руки некрасивый документ, формальный, неряшливый, безграмотный. Тайную радость мщения испытывал вдохновенный чиновник, когда писал на них подчеркнуто безукоризненные ответы, клокотавшие бюрократическим гневом. Главным в таких письмах был последний абзац с убийственным выводом вроде: «Вышеизложенное характеризует Вас весьма отрицательно как документопроизводителя Его Величества. В случае повторного выявления аналогичных фактов несоответствия занимаемой должности к Вам будут применены меры административного влияния в соответствии с п. 9.7.3.3 Приказа от XXX № XXX “О внесении изменений в Приказ от YYY № YYY «Об отмене Приказа от ZZZ № ZZZ “Об отмене телесных наказаний за граматические ошибки”»”».

Полярная ночь. Голубоглазые псы тянут скрипучие сани. Упряжкой правит мистер Лепвинг. Он во всем зимнем и на меху. Нет ни звезд, ни темноты, ни северного сияния, есть только белая вьюга, которая метет и воет… воет почему-то как будильник. И сани скрипят по снегу как будильник. И псы тоже лают как будильники. Чиновник вынужден просыпаться. Не стоило читать на ночь полярные записки сэра Френсиса Шрайка…

Возвращаясь со службы домой, мистер Лепвинг иногда сворачивал на малознакомые улочки. Он любовался неизвестными ему витринами и представлял себя первооткрывателем этих мест. Пытаясь как-то утолить жажду приключений, мистер Лепвинг решил исследовать все помещения министерства: от каморки со швабрами до управления обеспечения пользования канцелярскими аппаратами. Экспедиция заняла совсем мало времени и не утолила его жажды. Когда в непременном пробковом шлеме ты прорубаешь мачете дорогу сквозь заросли колючих лиан, за которыми таятся и кричат животные джунглей, это приключение. Когда же ты слоняешься в рабочее время по кабинетам, это безделье.

Чтобы бездельничать служащим было стыдно, министр документопроизводства барон Воул ежедневно, с полдевятого до полшестого, взирал на своих подчиненных с парадного портрета. В красном мундире с орденами, верхом на белом коне барон походил на славного героя времен Наполеоновских войн. Когда сам министр ставил резолюцию на его бумаге, мистер Лепвинг не без гордости думал, что приложил руку к вершению истории. Барон Воул казался робкому чиновнику созданием иного вида, иного склада мысли, так что когда большой начальник вошел в комнату, мистер Лепвинг был удивлен и немного разочарован, увидев обычного человека из той же плоти и с той же кровью в жилах. Портрет показался ему несколько приукрашенным. Может быть, потому, что барон вошел без коня.

Барон Воул вдруг обратился лично к нему:

– Я бы хотел потолковать с вами, Киплинг.

– О чем, с-сэр? – несмело спросил мистер Лепвинг, стоя в кабинете у министра, и тут же проклял себя за подхалимскую робость. «Но теперь я точно обошел все закоулки министерства», – подумал он.

– Знаете, в колониях на Востоке все чудесно, замечательно, прекрасно, отлично, славно, изумительно, выше всяких похвал, ничего себе, на пять с плюсом, – между словами министра тянулись долгие паузы. Пару раз Лепвинг даже открыл было рот, чтобы ответить. Хотя главный вопрос поджидал впереди. – Так, о чем я?

Нет, это не тот вопрос.

– О колониях на Востоке, с-сэр.

– Да, Восток… Там все образцово, превосходно, блестяще, отменно, великолепно, попросту хорошо. Вот только документопроизводство на весьма плачевном уровне. Надо бы его подтолкнуть. Вы согласны отправиться в Индию?

Можно не мечтать изъездить весь мир, но нельзя мечтать просидеть всю жизнь на одном месте. О да, он был согласен!

Мистер Лепвинг пытался дописать распоряжение, но дурачливый восторг распирал обыкновенно серьезного чиновника. Набрав в перо побольше чернил, он во весь лист нарисовал густое, темно-синее солнце…

Иногда самое интересное занятие на свете – просто поверить в судьбу и ждать того, что будет. И вот судьба уже собрала за него чемоданы. Мистер Лепвинг бежал по улице. Он спешил не домой, нет. Ему хотелось танцевать фокстрот с зонтиком и распевать что-нибудь веселое и скабрезное, точно футбольный болельщик3. Он спешил жить, торопился быть счастливым.