Драко разглядывал узоры на столешнице кухонного острова. Он не знал, что сказать. Как защититься, когда и сам не находишь себе оправдание?

— Я понимаю.

Эдвард недоверчиво ухмыльнулся, скрестив руки на груди.

— Ты понимаешь?

— Если бы кто-нибудь обращался с моей собственной дочерью так, как я обращался с Гермионой в детстве, я бы подвесил его за яйца над полем для квиддича.

Эдвард покачал головой: слова Драко его ничуть не тронули.

— Ты не способен понять. У тебя нет дочери.

И тут Драко сказал два слова, от которых у Эдварда Грейнджера поседели даже волосы в ушах.

— Может, будет.

В тот самый момент, когда Драко осознал свою ошибку, Эдвард уже тряс его, схватив за грудки:

— Что ты сказал?

— Папочка? Что ты вообще делаешь? Отпусти Драко, сейчас же!

Гермиона! Он спасен. Конечно, она будет в бешенстве, когда поймёт, что он почти рассказал её отцу о ребёнке, не посоветовавшись с ней, но в эту секунду у него были проблемы посерьёзнее.

— Гермиона, что имел в виду этот… парень, когда сказал, что у него, возможно, будет дочь?

Она выпрямила спину, вызывающе сжав губы. Несмотря на её уверенную позу, Драко отчётливо видел, что она взбешена. Всего один взгляд в её глаза, и он заметил тот самый оттенок тебе-пиздец в её радужках.

— Он имел в виду… — она вздохнула. — Я беременна.

Отпустив Драко, Эдвард сосредоточил всё своё внимание на повзрослевшей женщине, которой когда-то давно менял подгузники.

— Ты — что?

— Эдвард, дорогой, что вы все делаете на кухне? — Джин застыла в дверях, ощутив напряжённую атмосферу в комнате. — Что происходит?

Не сводя глаз с Гермионы, Эдвард ответил:

— Наша дочь только что сообщила мне, что беременна.

Широко распахнутыми глазами Джин уставилась на Гермиону:

— Минни, дорогая, это правда?

Гермиона вздохнула.

— Я не хотела рассказывать так рано.

— Но у тебя будет ребёнок?

— Да.

— Ребёнок Дрейки?

— О, да бога ради, мама! Ты умрёшь на месте, если назовёшь его «Драко»? Он ненавидит это прозвище!

Драко рассмеялся над её признанием:

— Джин, она имела в виду, что…

— Я имела в виду, что вам обоим пора относиться к нам как к грёбаным взрослым! Мы с Драко не дети и можем принимать самостоятельные решения!

Все замолкли. Моргнув, Джин осторожно начала:

— Мин… гм… Гермиона, дорогая. Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты так выражаешься. Я понимаю, что ты целыми днями окружена подростками, но это ещё не значит, что стоит перенимать их словечки.

Гермиона потёрла виски:

— Проблема не в моих выражениях, мама.

— Конечно, не в этом! — вмешался Эдвард. — Проблема в том, что этот… негодяй соблазнил нашу дочь, склонил её к жизни во грехе, а потом оплодотворил её.

Драко сузил глаза:

— Признателен за ваше мнение насчёт наших отношений.

— Гермиона — это моё дело.

— Уже нет. Она взрослая женщина. Она собирается выйти за меня замуж, и ты ничего с этим не поделаешь.

Эдвард уже открыл рот, чтобы возразить, но Джин его опередила:

— Кажется, нам стоит открыть бутылку коньяка, которую мы берегли на чёрный день. Мы все выпьем по чуть-чуть, а потом обсудим это, как взрослые.

— Кроме меня, — возразила Гермиона.

Джин зависла.

— Это же пятидесятилетний «Chateau de Montifaud». В чём дело?

— В фетальном алкогольном синдроме, — закатила глаза Гермиона.

— Ах да, — Джин взглянула на Драко, — а ты, дорогой?

— Мама, нет, — ответила за него Гермиона. — Драко обещал, что тоже не будет пить, пока не родится ребёнок, чтобы поддержать меня.

— Вижу, моя дочь хорошо тебя натаскала, — издевательски усмехнулся Эдвард. — Не удивлён, что в ваших отношениях она за мужика.

— Знаешь что? — разозлился Драко. — Пошёл ты.

— Есть решение! — воскликнула Гермиона. В комнате стало тихо, все взгляды обратились к ней. Она прикусила губу. — Давайте все помолчат, пока я как следует не обдумаю, что сказать дальше.

Драко покачал головой.

— Ну уж нет, я сыт по горло его брехнёй. Ты можешь продолжать выдумывать причины для ненависти ко мне, но с этого самого момента мне наплевать на твоё отношение. Откровенно говоря, мне стыдно перед самим собой, что я переживал об этом так долго. Пока ты с должным уважением относишься к моим детям, можешь думать что угодно обо мне самом. Но если ты думаешь, что я просто сдамся и продолжу терпеть подобное отношение, ты серьёзно ошибаешься. Так что можешь взять своё мнение о наших с Гермионой отношениях и засунуть его в свой зад!

В комнате стало тихо.

Вдруг гневные складки на лбу Эдварда сгладились, словно их смыло приливной волной. Очень медленно его усы из их обычного напряжённого положения в уголках губ поползли вверх, а его плечи, а затем и всё тело сотряс смех. Сначала очень тихий, но постепенно всё более и более набиравший силу, пока его раскаты не заполнили всю комнату. Вскоре к нему присоединились Джин, успевшая опрокинуть порцию коньяка во время речи Драко, и Гермиона. Лишь Драко не разделял всеобщего обманчивого веселья.

Эдвард утёр выступившие слёзы.

— Гермиона, этот человек тебе не подходит, это невозможно. Он просто смешон, раз думает, что может разговаривать со мной в таком…

— Хватит, папа, — внезапно изменившееся настроение Гермионы заставило окончательно затихнуть отголоски смеха в комнате. — Ты хоть представляешь, насколько сам сейчас смешон? Столько лет таить обиду на мальчишку, которого ты даже не встречал, пока он не повзрослел, — это самое настоящее безумие.

Драко ощутил, что она нравится ему ещё сильнее, чем прежде.

— Он вёл себя вежливо, хотя ты относился к нему как к куску дерьма.

Джин поморщилась:

— Ну правда, дорогая. Эти выражения…

— Мама. Даже не начинай. Я сейчас трезва, беременна и очень зла, — она глубоко вздохнула и повернулась к отцу. — Папа, это то, что мне нужно. Драко — тот, кто мне нужен. Так что, если ты не можешь перебороть эту гигантскую обиду, тогда… тогда на этом всё.

Джин ахнула:

— Эдвард, ты сейчас же извинишься перед этим милым мальчиком, или, богом клянусь, будешь спать на диване до конца своей чёртовой жизни!

Гермиона медленно повернулась к матери, не в силах бороться с тенью ухмылки на своём лице:

— Что за выражения, мам.

— Я хочу сказать, Эдвард, — продолжала Джин, игнорируя насмешку Гермионы, — что ты не помешаешь мне общаться с внуком. Преодолей себя и принеси чёртовы извинения, иначе я… — она опасно сузила глаза, — иначе я пожертвую зубного «пеликана» из твоей коллекции, того самого, из семнадцатого века, в Британский музей стоматологии.

— Нет! Только не мою крошку, — взмолился Эдвард. — Ты хоть представляешь, сколько времени мне потребовалось, чтобы его отыскать?

Гермиона закатила глаза.

— Да в самом-то деле, папа. На тебя повлияло не то, что вы потеряете меня, если ты не помиришься с Драко, а какая-то жуткая рухлядь для удаления зубов? Тебе стоит пересмотреть свои приоритеты.

— Я… — Эдвард понял, что он в ловушке. Главные женщины в его жизни загнали его в угол, используя всё то, что он любил, против него самого. У него не было выбора. Переключив внимание на Драко, он смущённо пробормотал: — Есть вероятность, что я немного перегнул палку с тобой.

— Немного? — переспросил Драко.

— Эй, ты издевался над моей дочерью. «Немного» — это всё, что ты получишь.

По правде говоря, это было даже больше, чем ожидал Драко.

— Меня устраивает.

Гермиона ткнула отца локтем:

— Папочка, пожми Драко руку.

— Это не обязательно, — тут же отозвался Драко, припоминая, как силён кулак Эдварда Грейнджера — словно пресс, пытающийся скомпоновать мусор.

— Нет, Гермиона права. Пожми мою руку, Драко.

Он с сомнением уставился на протянутую в знак примирения ладонь.

— Не забывай, что ты гораздо крупнее меня, о чём неоднократно напоминал мне в прошлом.

Они пожали друг другу руки. И это было не так уж и ужасно.