– Ну? – спросила она.
Я развернул фольгу, в которую была завернута конфета и, борясь с тошнотой и отвращением, отправил ее в рот. Она оказалась слишком сладкой для меня, шоколад с начинкой из тягучей карамели. Я проглотил конфету, молясь, чтобы желудок выдержал, чтобы меня не вырвало. Она свободно проскользнула по пищеводу, девочка широко улыбнулась. Я ответил ей вымученной улыбкой. Ева взяла меня за руку и произнесла:
– Подем, Оскал.
– Куда? – Она не ответила, лишь настойчиво потянула за руку.
Ева отвела меня назад в холл и повела вверх по лестнице на второй этаж. Ступени при каждом нашем шаге издавали пронзительный высокий скрип. При каждом шаге я был готов услышать хруст трескающихся, ломающихся досок, и мы покатимся кубарем вниз по лестнице идущей вверх. При каждом кувырке, при каждом перевороте суставы будут смещены, вывихнуты, повернуты под невероятным, неестественным углом, кости будут с хрустом ломаться, разорвав кожу, острые осколки и обломки костей будут торчать во все стороны, впиваясь в мягкие ткани при последующих кульбитах, разрывая внутренние органы, заставляя их кровоточить. Скорее всего, сознание покинет нас уже после семи или восьми переворотов, когда боль станет адской и нестерпимой, и, в счастливом неведении, мы полетим навстречу деревянному полу, о который расколются наши черепные коробки и мозговая жидкости брызнет на уже давно немытый пол, смешавшись с вековой пылью, она приобретет удивительный, ни с чем не сравнимый вкус, который так понравится, уже ставшим законными хозяевами этого дома, крысам и паукам, которые устроят знатный пир на наших останках.
Я насчитал пятнадцать ступеней. Пятнадцать шагов в неизвестность, но все обошлось. Второй этаж был в таком же состоянии, обширная паучья сеть покрывала каждый миллиметр стен и потолка. Доски, прогнившие насквозь, скрипели и хрустели при малейшем давлении на них. Хождение по ним – все равно, что играть на минном поле в жмурки, никогда не знаешь, какой шаг окажется последним, и ты взлетишь на воздух, или, в данном случае, полетишь на этаж ниже, что тоже, скорее всего, окончится летально.
Как оказалось, на втором этаже располагались детские спальни. Десять комнат, в каждой из которых когда-то жили по четыре ребенка. Комната Евы находилась в самом дальнем углу здания. Мы вошли. Затхлый запах старья забивался в ноздри. По углам комнаты стояли четыре аккуратно застеленные кровати. Пыль все так же толстым слоем покрывала пол, однако, в одном из углов, по всей видимости, там, где спала Ева, было кристально чисто, словно каждый день проводилась генеральная уборка.
– Это моя комната, – сообщила Ева.
Я осмотрелся. Возле ее кровати лежало множество кукол, каждая из которых многое повидала и пережила на своем веку. Каждой кукле недоставало какой-либо части тела, будь то голова, рука, нога или глаз. Около кровати стояла тумбочка, с тремя выдвижными шкафами, по углам которых были прибиты гвозди. Их шляпки, как грибы после дождя, густо их усеивали. Ручки были отломаны с корнем, так что шкафчикам не суждено было больше открыться. На тумбочке небольшая настольная лампа и миска с конфетами, куда Ева досыпала сладостей, оставшихся после ее недавнего обеда.
– Тут уютно, – солгал я, надеясь, что голос и интонация меня не выдадут. – Ева, а тебе не скучно жить здесь одной?
– Я не одна. Вон там, – она указала пальцем на кровать в противоположном углу, – спит Виктол. – Грустным голосом она добавила, – но он уже давно не плосыпается. – Ева всхлипнула пару раз, но не заплакала, видимо, уже давно смирилась.
Я подошел к указанной мне кровати. Под одеялом кто-то мирно спал. Я отдернул одеяло и в ужасе отшатнулся. Череп, увенчанный парой прядей редких волос, лежал на подушке. На серых от пыли простынях покоилось полусгнившее тело маленького мальчика. Пустые глазницы безучастно смотрели в потолок. Мальчик умер, и уже давно.
Я бросил взгляд на Еву. Она спокойно сидела на кровати, подогнув под себя ноги, и играла с куклами. Несколько кукол лежали в ряд напротив Евы. Оторвав одной из кукол все конечности, девочка пыталась приделать их к другой игрушке. Почувствовав мой взгляд на себе, она повернула голову. Увидев мою заинтересованность, она сказала:
– Я хочу их вылечить. Я уже многих вылечила. – Она спрыгнула на пол и достала из-под кровати несколько безобразных кукол. С помощью изоленты и гвоздей Ева приделывала куклам недостающие, но не подходящие по размерам части тела. Маленькие Фракенштейны, со своими слишком длинными руками и неподходящими по размеру ногами, напоминали зомби из старых фильмов ужасов. Ева протянула мне одну из кукол-пациентов. Я повертел ее в руках и сказал:
– Ты молодец. Из тебя получится отличный доктор, когда вырастешь.
Она улыбнулась, явно довольная результатом своих трудов. Вдруг, неожиданно, низкий басистый голос прокатился по всему особняку:
– Е-Е-Е-В-А-А! ГДЕ ТЫ? ТЫ ОПЯТЬ РАСКИДАЛА СВОИ ИГРУШКИ ПО ВСЕМУ ДОМУ!!
– Это тетя Сильвия! – В ужасе воскликнула девочка. – Не говоли ей, что я здесь. Пожалуйста, – умоляла меня Ева. Когда я кивнул, девочка упала на четвереньки и с особой звериной ловкостью и грацией заползла под кровать. Высунув в последний раз свое детское напуганное лицо из-под кровати, Ева приложила палец к губам и прошипела:
– Т-ш-ш-ш…
Я снова кивнул, и в этот же момент дверь отворилась. Высокая, плотная женщина, весом килограмм в двести, с огромной грудью и таким же огромным животом, свисавшим до колен, ввалилась в комнату, разгневанно озираясь по сторонам. Увидев меня, она изменилась в лице. Широкая, доброжелательная улыбка нарисовалась на ее губах.
– Здравствуйте, – пробасила женщина. С первого взгляда, с самых первых ее слов я почувствовал отвращение к ней. Я решил, во что бы то ни стало, защитить маленькую, напуганную, беззащитную девочку, пусть она и была лишь плодом моего воображения.
– Здравствуйте, – ответил я как можно вежливее и учтиво поклонился, – Меня зовут Оскар. Я проходил мимо, дверь была не заперта, и я решил зайти, посмотреть. Честно говоря, я очень заинтересовался вашим заведением. – Слова легко слетали с губ, словно я говорил прописанный заранее и вызубренный текст какого-нибудь дешевого сценария.
– Что ж, прекрасно, прекрасно, – ответила она. – Может быть, проследуете в мой кабинет. Там я вам все подробнейшим образом расскажу о нашем прекрасном и чудесном заведении.
Она вышла из комнаты, я следом за ней. Я не осмелился оглянуться и посмотреть как там Ева, боясь ненароком выдать себя, но я чувствовал, что она испытала облегчение, когда мы покинули ее спальню. Женщина походила на ледокол, прокладывающий путь через хлам, разбросанный повсюду, к ее кабинету на третьем этаже. За ее огромным телом можно было спрятать десяток, а то и больше детей.
Кабинет был шикарно обставлен. Качественная дорогая мебель, картины на стенах, занавески из дорогих тканей. Кабинет не принадлежал этому дому. Как будто дверь кабинета являлась порталом в совершенно другой и не похожий на все вокруг мир. Она уселась за свой рабочий стол из красного дерева и жестом указала мне на кресло напротив, куда я и сел.
– Я не представилась, простите меня. Где же мои манеры? Меня зовут Сильвия. Напомните, пожалуйста, как ваше имя, молодой человек. – Сказала женщина.
– Оскар. Мое имя Оскар. Как я понимаю, вы здесь заведуете всем. Это что-то вроде приюта для детей? – Спросил я.
– Вы совершенно правы, я здесь работаю и являюсь хозяйкой. Но вы ошиблись в другом. Это не совсем приют. Я здесь спасаю.
– Детей?
– Дети… разве они нуждаются в спасении? Эти маленькие, мерзкие наглецы, вечно пакостящие и портящие жизнь другим, – она на секунду задумалась. – Я спасаю их родителей.
По всей видимости, мое недоумение отразилось на моем лице. Она продолжила.
– Видите ли, эти дети – потенциальные преступники, грабители, убийцы, насильники. Я просто напросто хочу уберечь их родителей от позора за свое чадо в будущем, а заодно и мир очистится. – Она говорила с искренней верой в свои слова, будто сам Господь направляет ее руку. – Эти детки превращают жизнь в кошмар. Посмотрите на них. У любящей пары рождается сын, или дочь, и вся их жизнь сразу же переворачивается с ног на голову. Они не спят ночами, ссорятся, чья очередь менять пеленки и кормить. Дальше-больше. И все заканчивается чем? Они носят передачи своему отпрыску в тюрьму, клейменные позором, что вырастили такое чудовище.
