— Спасибо, ваше преосвященство. Когда мне выезжать?

Действительно ли на его губах мелькнула улыбка? Его ведь изгоняют из Ватикана в пекло исправительной колонии. С трудной и совсем неблагородной задачей. Человек, которому не терпелось перевернуть землю, отправляется в ссылку с улыбкой на лице. Здесь отсутствовал здравый смысл.

— И вы не спрашиваете меня, на сколько вы отправляетесь туда? Или ко многим талантам отца Бернарда Блейка добавилось еще и смирение?

— Продолжительность моего временного пребывания не имеет значения. Цель определяет свои собственные правила. Вы не согласны, ваше преосвященство?

— Какая цель? Вы даже представить себе не можете, что ожидает вас в этой ужасной ссылке, где не существует нормальных правил христианского милосердия и приличествующих духовному лицу условий жизни.

— Вы ошибаетесь, ваше преосвященство. С момента нашей первой давней беседы ничего существенного не произошло. Ничего такого, что было бы понятно вам. Возможно, это новая арена. Неизвестные страницы нераскрытой книги. Но моя решимость так же ясна и высока, как тогда, когда мы беседовали впервые. Вы, ваше преосвященство, во второй раз посылаете меня к моей судьбе. Я благодарен вам за это.

Когда его голова с темными волосами склонилась для того, чтобы поцеловать кольцо на руке, Ламбрусчини показалось, что он расслышал, как Бернард прошептал:

— Только вы и вам подобные не будут более принимать в ней участия.

Он поднял просфору высоко над своей головой. Прозвонил колокол. Он преклонил колено, все еще держа в руке часть Божьего тела. Колокол прозвонил еще раз. Он поднял плоть Иисуса еще выше к распятию над алтарем. Еще раз звук колокольной чаши проник в страшную тишину и коснулся ушей преклонившей колени паствы. Несмотря на то что голова все еще раскалывалась, Бернард Блейк забыл про это. Он служил мессу несчетное количество раз, но в большинстве из них он просто произносил пустые слова, иногда вкладывая в них иронию, а когда боль была очень сильна, то и муки боли. Сегодня все было иначе. Сегодня он служил свою первую настоящую мессу. Мессу Мадонне. Той, которую, кроме него, не понимал никто. Той, которая избрала его как инструмент, с помощью которого можно было переделать мир. Вернув просфору в дарохранительницу, он увидел свое отражение на ее внутренней поверхности. Всему свое место, и очень скоро он будет там, где должен быть. Он подождал несколько секунд, прежде чем накрыл дарохранительницу ее святым покрывалом и помолился за Ламар.

Бернард стоял на палубе «Эммы Евгении» и наблюдал за движением баркасов в портсмутской гавани. Баркасов было шесть, тяжело нагруженных и глубоко сидевших в слегка волновавшейся воде. На носу каждого стоял человек с винтовкой наготове. За баркасами, ближе к берегу, шли дурно пахнувшие «плавающие тюрьмы» — понтоны, связанные между собой кормой к носу в уродливую неровную линию, словно постройки плавучих трущоб. На них оставалась еще сотня несчастных, закованных по двое. Некоторые держали в руках свои скудные пожитки. Они в угрюмом молчании ждали возвращения баркасов. Часом позже все были на борту, сто восемьдесят четыре человека, согнанные, как скот, в пространство между палубами, уложенные на нары по четыре в ряд, по полметра на каждого человека. Воздух поступал только через решетки закрытых на висячие замки люков, расположенных по бортам. Лишь случайный стон или проклятие нарушали тишину. Неизвестность и безнадежность душили их в темноте. Их везли в Новый Южный Уэльс. Патриотов ждал ад на земле. Смертный приговор, страданиями растянувшийся в длину океана к земле более суровой, чем неулыбчивые судьи, пославшие их туда.

Через несколько часов судно вышло в море. Бернард лежал в своей каюте, не обращая внимания на треск обшивки и шум вздымавшихся волн. Масса человеческих тел, погруженных на судно, вызвала в нем чувство отвращения. Те, кого он увидел, уже не были похожи на людей, они казались ему отвратительными привидениями. Ему придется проповедовать среди подобного сора в Австралии. Хотя в Святой Сабине он терпел и худшие неудобства. К тому же это будет длиться не долее того, чего потребует его судьба. Но что его действительно беспокоило, так это вид женщин-заключенных, с десяток которых зашли на борт последними. Страшные существа, одежда клочьями, грязные лица, шума от них было больше, чем от мужчин. Некоторые похотливо показывали пальцами на Бернарда, так что, даже несмотря на расстояние, разделявшее их, он чувствовал знакомое рвотное чувство. Если та несчастная земля была населена только сором, выметенным из Британии и Ирландии, то кем была Ламар? Она не могла быть частью этих отбросов; как могла избранная взрасти из семян, посеянных в человеческих нечистотах? Если он ошибался, тогда действительно был обречен, а Мадонна была сукой. Как и все они. Нет, так не могло быть. Он подумал о Сигни и раздавил демонов в своей голове при помощи ладони.

— Я не понимаю, ваше превосходительство. Вы хотите смягчить оба приговора. Почему? Мы же пришли к согласию, что все четверо должны быть повешены. Гойетт виновен не менее остальных осужденных нами преступников. Приор тоже. Он руководил атакой в Бейкерс-филде. Приказ подписан. Гробы заказаны. — Клитероу понимал, что перегибает палку, но это было слишком. Он мог потерять свое лицо перед трибуналом.

Сэр Джон Колборн ответил ему как можно спокойнее:

— Генерал-майор, я понимаю то, что вы чувствуете, и мне нетрудно догадаться, что вам будет стыдно перед членами трибунала. Но послушайте меня хотя бы одну минуту. Семья Гойетт имеет влияние во французских коммерческих кругах, отношения с которыми мы как раз собираемся развивать. Снижение тяжести приговора для одного из них послужит жестом нашего великодушия. Мы уже повесили одного Гойетта. Ну и хватит. У Приора же, как я узнал, есть родственники в высокопоставленных кругах Римско-католической церкви. Если он останется в живых, то мы сможем рассчитывать на ее поддержку.

«Какая ложь», — подумал Колборн, после того как закончил фразу. Но Клитероу придется намного дольше пробыть в этой стране, прежде чем он сможет опровергнуть что-нибудь из сказанного им.

После того как Клитероу удалился, чтобы выполнить волю своего губернатора, Колборн позволил себе провести какое-то время в одиночестве, прежде чем принять делегацию из Верхней Канады, которая ждала в соседних апартаментах. Нехотя, он еще раз взял это письмо со своего письменного стола. Леди Джейн Эллис не требовала действий и не просила об одолжении, она всего лишь обращала внимание на то, что «патриот» с деформированной губой и Франсуа-Ксавье Приор проявили по отношению к ее семье доброту во время последних пережитых ими суровых испытаний. Она слышала, что на суде решается вопрос их жизни или смерти, поэтому она была бы благодарна, если суд учтет их положительные действия по отношению к домашним Эллисов.

«Да, — сказал Колборн самому себе. — Пусть будет так». Несмотря на свою дисциплинированность и преданность королеве и стране, он вовсе не был дураком и давно уже понял, что никто без особой нужды не выражает своих желаний. Близилось время его следующего назначения, звание пэра и загородный дом на Ионических островах. Это было все, что он хотел. Влиятельное семейство Эллисов с их связями через брачные узы с еще более влиятельным бывшим премьер-министром графом Грэем лучше было иметь среди своих друзей, нежели недругов. Это была всего лишь небольшая услуга, и поэтому решиться на то, чтобы оказать ее, было просто. Он лично сегодня же вечером напишет леди Джейн Эллис письмо, проинформирует ее о своих действиях и в сдержанных фразах попросит ее сохранить все это в тайне. Двое повешенных вместо четверых. По крайней мере, де Лоримьера уже повесили. Было бы гораздо хуже, если бы пришлось вынимать из петли и его голову. Убрав письмо в ящик стола и закрыв его на ключ, Колборн привел свою форму в порядок и вышел, чтобы встретиться с фермерами Верхней Канады.