— А что с Колборном? Он был в тысяча восемьсот тридцать седьмом, и он все еще здесь. Если мы восстаем, то мы пойдем против Колборна. — Хотя Мартин и сдерживал тон, с которым он произносил эти слова, укор прозвучал ясно и громко.

— Вы все еще не понимаете, мой юный скептик. Куда делся ваш патриотизм? Колборн будет бессилен перед лицом всенародного чувства, которое мы вызовем. Вы понимаете? На этот раз мы выступаем организованно, поэтому наша революция охватит всех, до последнего человека. — Голос де Лоримьера понизился, превратившись в доверительный шепот. Собравшиеся вытянули шеи, чтобы уловить все до последнего слова. — Британцы разделены между собой. Дарем потерял боевой дух и вскоре уедет в Англию. Что же касается Колборна, то он еще более бездеятелен. Он думал, что вернется домой в тысяча восемьсот тридцать седьмом году, а все еще здесь. Поговаривают, что Канада и канадцы ему порядком надоели.

Но наша настоящая сила, мои друзья, — это «Братья-охотники». Британцы уже боятся их. Две тысячи «Братьев» только в одном Монреале, и еще около десяти тысяч к северу и югу. Еще несколько тысяч в Труа-Ривьер и Квебеке, а также на территории до границы. И еще, как некоторым из вас известно, организованы братские ложи, для того чтобы быстро и эффективно привести себя в состояние боевой готовности.

— Каким образом? — Все взгляды обратились к Мартину, затем вновь к де Лоримьеру.

— В каждую ложу входит по сто человек. Десять взводов по десять человек, с ракетом во главе. Каждый ракет в свою очередь подчиняется кастору ложи, а над кастором стоит игль, отвечающий за координацию действий лож всего района. Руководит всеми военными операциями, получая приказы от нашего президента Роберта Нельсона, Гран Игль. Это человек с большим военным опытом и интуицией.

— А как его зовут?

На вопрос ответил Дюмушель:

— Это положено знать только членам братства, Мартин. Мы соблюдаем полную секретность. Поэтому мы должны победить.

— Жосон прав. Но мы уже достаточно наговорились, и пора приступить к тому, ради чего сегодня собрались. «Братья-охотники» — это застрельщики революции. У нас есть организация, люди, оружие и, что самое главное, воля. Кто из присутствующих готов дать клятву и пройти обряд посвящения? — Глаза де Лоримьера горели, когда он осмотрел всех, кто был вокруг него.

Пять пар рук решительно поднялись вверх. Туссон Рошон умоляюще посмотрел на Мартина, который сидел и смотрел с каменным лицом на огонь в печи.

— А вы, мой друг? — почти с нетерпением спросил де Лоримьер.

Мартин покачал головой.

— Здесь так много непонятного. Так много того, чего я не ощущаю. Так много того, во что я не верю. Британцы победят. А у нас пока одни разговоры. Ко всему прочему, я не хочу быть жертвой. Нет, шевалье, «Братья-охотники» не для меня.

Де Лоримьер кивнул и сдержанно сказал:

— Вы нравитесь мне своим хладнокровием. Теперь покиньте нас. У нас много дел. — Он повернулся к Туссону Рошону, который выглядел растерянным. — Мы можем рассчитывать на его молчание, Туссон?

— Мартин не предатель. Пусть идет с миром.

— Мартин — кто? Назовите свое имя целиком! — громко попросил де Лоримьер.

— Гойетт, — спокойно ответил Мартин. Ему просто хотелось уйти.

— Надеюсь, что мы встретимся с вами снова. Как с убежденным человеком. Как с патриотом. Но сейчас — вы чужой в этом доме свободы. Уходите, Мартин Гойетт.

Он вышел под холодный дождь, не услышав слов прощания. Было большой ошибкой прийти сюда. Де Лоримьер просто фанатик, как Жозеф. Мартин не собирался примкнуть к их пастве.

— Но почему же, Боже, у меня так пусто внутри?

Никто его не услышал. Ветер подхватил слова и унес в сырую безлюдность ночи.

Баронский замок Сент-Луи в Квебеке представлял собой большое здание с широкой верандой, откуда открывался панорамный вид на реку Святого Лаврентия. И даже несмотря на великолепную местность, в которой был расположен, среди лесопосадок в четыре акра, включавших в себя два великолепных сада, он более походил на дом респектабельного английского джентльмена, нежели на официальную резиденцию губернатора Нижней Канады. Внешние стены, некогда укрепленные против неприятельских штурмов, ветшали и рушились; гости, проходя по двору к деревянной парадной двери, ощущали неприятный запах, шедший не только из близлежащих конюшен, но и со стороны грязного пустого строения, заслонявшего собой девственную зелень лесов. Ходили слухи, что это древняя французская тюрьма, в которой узники томились по прихоти губернатора, и там порой на ночном ветру бывали слышны стоны душ замученных до смерти. Внутреннее же помещение замка Сент-Луи, наоборот, выглядело впечатляюще. Изнутри замок был разделен на несколько просторных апартаментов, самой поразительной частью здания была официальная резиденция. Поскольку каждый губернатор был обязан сам меблировать свое жилище, то в этом году все было обставлено наилучшим образом, так как нынешний губернатор был известен утонченностью вкуса и любовью к красивым, изящным вещам. Джон Джордж Лэмтон граф Дарем понимал толк в том, что касалось изящества.

Он демонстрировал это сейчас, с выражением полного негодования пытаясь сбить щелчком надоедливую пушинку, прилипшую к лацкану его черного, безупречно сшитого сюртука, одновременно властным жестом подзывая к себе человека, сидевшего в почтительном молчании на совершенно новом диване. Эдвард Эллис-младший встал и поднес бумаги Лэмтону, который вялым движением пальцев с великолепным маникюром отослал его прочь. Легкий ветерок из открытых окон слегка шевелил тяжелые бархатные портьеры бронзового цвета. Сырой дух с реки, смешиваясь со щекотавшим нос запахом горящего дегтя, заглушал аромат цветов, поставленных в богато украшенные фарфоровые вазы, и благовонных свеч, незаметно горевших в бронзовом подсвечнике за камеей с портретным изображением четырех детей. Эллис посмотрел на тонкую спираль дыма, а потом на Лэмтона, бессознательно поправлявшего волосы с седыми прядями в процессе чтения. Он пытался убедить его превосходительство не выставлять это мучительное напоминание о его утраченной семье, так внезапно и жестоко унесенной бичом, продолжавшим опустошать ряды домашних Лэмтона. Но бесполезно. Джона Джорджа Лэмтона, первого графа Дарема, а теперь верховного губернатора и полномочного представителя Британской Северной Америки было трудно заставить делать что-то против его воли. Поэтому портрет остался на месте, случайным элементом личного характера среди королевских атрибутов и обилия пышных заморских украшений, сопровождавших этого солдата-аристократа и дипломата к берегам Новой Франции на встречу с водоворотом беспокойных событий. В кровавое месиво, которое завертело внутри себя франкоговорящих крестьян, английских фермеров и другие мелкие души, поднявшие оружие в 1837 году против мощной и правой Великобритании. Он прибыл в мае, расположив двор в Квебеке с такой щедростью, которой не помнили со времен графа Луи де Бод Фронтенака и Ancien Régime. Замок Сент-Луи стал местом его высокого суда, откуда он ниспосылал реформаторское просвещение британских вигов колониальным массам. В конце концов, не зря же его прозвали Джеком-радикалом. Милосердие без уступок было для него средством, не уступавшим жестокой расправе. Поэтому он не казнил зачинщиков бунта, а выслал их на Бермуды. А тем из них, кому удалось бежать в Соединенные Штаты, он запретил возвращаться в Канаду под угрозой смерти. Вот так просто. Он умиротворял людей, после чего они прибывали к его двору в замке как желанные гости: священнослужители, нотариусы, купцы и даже невежественные крестьяне, с запахом земли, въевшимся в подошвы их сапог и застрявшим под ногтями. Все они желали правосудия, которое им могла дать только просвещенная Британия. Он и сам хаживал в народ, посещал города и приходы, где был свидетелем тяжелого ярма феодального угнетения. Да, он внимал всему, долго и тяжело раздумывал об окончательном разрешении этой самой трудной проблемы. Ему казалось, что он знал ответ. Противоречие, существовавшее в Нижней Канаде, носило чисто национальный характер и питалось идеалами абсолютистской феодальной Франции. Здешнее общество по своему характеру было крестьянским, среднего класса не существовало, а вместе с этим не существовало и надежды на какой-либо прогресс в будущем. При принятии любого решения нужно было учитывать это, как, конечно же, и парламентские реформы в Британии, опережавшие здешние события. Эти реформы активно пропагандировались вигами, слегка поддерживались тори и другими менее многочисленными обитателями Уайт-холла.