— Значит, всё, что захочу? — глухо осведомился Харон, расстёгивая оставшиеся пуговицы на её платье.

Вместо ответа она легонько укусила его за нижнюю губу.

Миг — и она оказалась между Хароном и матрасом. Перемена мест. Что ж, этого следовало ожидать.

Он начал целовать её — по-настоящему, всерьёз; от этих поцелуев у Эмили кружилась голова, а по венам растекалось игристое тепло. И всё это было восхитительно, в сотню раз лучше, чем она себе представляла — ровно до того момента, как она вспомнила, что под платьем, кроме шёлковых трусиков, у неё ровным счётом ничего нет, а в комнате ещё достаточно светло.

— Шрам, — прошептала она. — Ты не мог бы…

Она хотела попросить его закрыть глаза, отвернуться — что-нибудь в этом роде — но он понял по-своему. С губ Эмили сорвался растерянный полустон-полувздох, когда он провёл языком вдоль рубца и принялся целовать шрам, эту ужасную отметину — целовать осторожно, едва касаясь… Но и его горячего, прерывистого дыхания было достаточно, чтобы ошарашенная Эмили поняла: у неё несколько больше эрогенных зон, чем она полагала.

Его руки скользнули вдоль рёбер — на талию — и ещё ниже.

— Харон… — выдохнула Эмили.

Он понял — на этот раз понял. Шершавые пальцы сдвинули в сторону мокрую шёлковую ткань — и дотронулись до нежной кожи.

— Ох ты ж чёрт, — удивлённо выдохнул он. — Да тебе и вправду нравится.

— Я же говорила, — улыбнулась она — и в следующий же миг улыбка сползла с её губ, уступив место совершенно непристойному стону.

— Так хорошо?

— Да-а…

Каждое движение его пальцев отзывалось в ней мучительно-сладкой истомой. Харон знал её, вот в чём дело. Знал её всю. Знал, когда замереть на секунду, когда ускорить темп и усилить нажим… Знал, что делать, чтобы сорвать с её губ то хриплый, исступлённый шёпот, то долгий слабый стон. Он просто играл на ней, как на музыкальном инструменте.

— Не сдерживайся, маленькая, — попросил он. Что ж, это было нетрудно.

Тепло, постепенно зревшее под его пальцами, разлилось по её телу тёплыми пульсирующими волнами. Наслаждение было таким острым, что у Эмили перехватило дыхание — и в мире не осталось ничего, ничего, кроме стука её сердца и нежного взгляда Харона.

— Иди ко мне, — попросила она из последних сил. — Пожалуйста.

— Уверена?

Она кивнула, не сводя с него глаз. Уверена, как ни в чём и никогда.

Пряжка поясного ремня лязгнула о каркас кровати — и Эмили нетерпеливо подалась навстречу Харону. Медленно и осторожно — очень медленно и очень осторожно — он вошёл в неё, с каждым движением проникая всё глубже, пока не заполнил её всю, без остатка. Эмили замерла, глядя на него широко раскрытыми глазами.

— Маленькая… — хрипло спросил он. — Всё хорошо?

— Ох, — проговорила она. — Чудесно.

Что такое «чудесно», она поняла в следующий миг — когда он начал двигаться в ней, всё так же бережно и нежно. Такой твёрдый и горячий. Эмили застонала, и он поймал этот стон на её губах, прижался к ней теснее. Она обхватила его бёдрами, качнувшись навстречу — чтобы принять его ещё глубже. Так, как он того заслуживает. Так, как она того хочет.

Он остановился.

— Что-то не так? — испуганно спросила она. И по его затуманенному взгляду поняла — наоборот, всё слишком так.

— Давай, — улыбнулась она, облизнув пересохшие губы. — В меня.

Он глухо простонал — и несколько резких, уверенных движений довершили дело.

— Эми… — выдохнул он, глядя ей в глаза. И она почувствовала, как внутри неё разливается блаженное тепло.

А потом они лежали рядом — рука в руке — и смотрели друг на друга, не в силах подобрать слова и не желая слов. И в этой тишине было больше правды, чем в любых клятвах и обещаниях.

*

Эмили проснулась. Села на кровати, обхватив руками колени. Не от холода — в комнате до сих пор было тепло, даже стёкла запотели. Скорее, по привычке. Чтобы собраться с духом.

Харона в комнате не было. Но его вещи — рюкзак, разгрузочный жилет, куртка — остались здесь, не позволяя Эмили запаниковать. А увидев дробовик, она окончательно успокоилась.

Луч рассветного солнца пробился сквозь прореху в шторах. Задержался на изголовье кровати, прочертил линию по измятой простыне, подхватил пылинки, подсветив их изнутри золотом…

Значит, это случилось. С ней. С ними.

Странно: она не чувствовала ни стыда, ни растерянности. Слишком уж правильно всё было ночью. Так, как и должно быть.

Она не спеша оделась — набросила просторную вязаную кофту поверх бедного платья, которому, по-хорошему, не помешала бы стирка. Посмотрелась в настенное зеркало и в который уже раз не узнала себя. У настоящей Эми Данфорд никогда не было таких счастливых глаз, такой непристойной утренней улыбки. Только вот — лучше пусть эта Эми Данфорд из отражения станет настоящей. А та бедная девчонка из Убежища, мир праху её, — переходной стадией.

Харон, конечно же, сидел на пороге хижины.

— Решил скрыться с места преступления? — Эмили присела рядом.

— Решил, что ты заслуживаешь шанса не проснуться рядом с гулем, — ответил он.

— И зачем бы мне такой шанс? — ласково спросила она.

Харон повернулся к ней. И Эмили поняла: никогда она не сможет привыкнуть к этому взгляду. Не заслужила она, чтобы Харон смотрел на неё так — с такой нежностью и тревогой.

— Я всё пойму, Эми. Правда. Я же видел себя в зеркале, и…

Она осторожно приложила палец к его обветренным губам.

— А по-моему, ты себя не видел. Таким, каким я вижу тебя — точно нет.

Где-то наверху скрипнула дверь, и жестяной настил заскрежетал под торопливыми шагами. Из распахнутого окна «Латунного фонаря» вырвались робкие такты джаза. Мегатонна просыпалась.

— Нас отсюда выгонят за непристойное поведение, — предупредил её Харон.

— Ну, пусть попробуют.

— А они попробуют, — он поцеловал её в шею. — Непременно. И придётся нам объявлять войну всему миру…

— По-моему, мы уже давно на этой войне, — прошептала она, закрывая глаза.

========== Эпилог ==========

Очередной порыв ветра подхватил обгоревший отрывок письма и поволок его по грязной разбитой дороге. На несколько миль окрест не было ни души, но если бы кому-то вздумалось из жалости или из любопытства подобрать листок, несколько строчек он смог бы разобрать. Строчек, написанных торопливым кривым почерком:

«…жуткие мрази, Джерико сказал. Таким человека убить — как нечего делать. И я говорю тебе, Данфорд, они реально искали твоего старика! Они знают про Мемориал, знают про всё. Предупреди его! Ему нельзя там появляться, и тебе тоже…»

*

Имоджен всегда было не по себе относить чертежи к месту назначения. Чеви-Чейз — район неспокойный, а уж развалины школы «Эрли Дон» кого угодно заставят шарахаться от собственной тени. Страшно было, что кто-нибудь её подкараулит и отберёт карту, что тайник с оплатой за предыдущее задание окажется пустым — а ну-ка, попробуй доказать рейнджерам в таком случае, что это не ты прикарманила крышечки? А тут ещё и просьба Кирпич… «Дженни, не в службу, а в дружбу — проследи, кто на этот раз придёт за чертежами, а? Ни во что не вмешивайся, просто проследи».

Насчёт дружбы Имоджен поспорила бы, ещё как. Вот уже месяц она работала на «Рейнджеров Рейли». Чего хотя бы последний проект стоил! Здоровенный чертёж Мемориала Джефферсона. Полная карта со всеми входами и выходами, схемы всех мало-мальски значимых объектов в радиусе трёх миль. Имоджен неделю над кульманом просидела, не разгибаясь. И что? Эти жлобы со Сьюард-Сквер до сих пор даже брони нормальной ей не выделили!

Но она согласилась, конечно. Ей нужна была эта работа — куда ещё подашься после Большого города? И так, можно сказать, повезло, что у рейнджеров открылась вакансия и не пришлось устраиваться в какой-нибудь бар блевотину от столов оттирать.

До неё картографом работала какая-то Эми — о ней все говорили по-разному: Рейли с грустью, Мясник при упоминании мисс Данфорд отчего-то брезгливо морщился, а Кирпич — Кирпич явно тревожилась. Имоджен, отчаянно пытавшуюся стать своей на Сьюард-Сквер, это, по правде сказать, злило: Эми то, Эми сё… ну и где эта ваша Эми сейчас, а?