Резкий рывок рукой, и послышался щелчок замка пластиковой двери.

Глаза в глаза и больше нет врача и пациентки. Есть Стас и Маша, есть мужчина и женщина. Здесь только он и я.

Стас сделал затяжной вдох, словно пловец перед прыжком в воду и нырнул в меня, захватывая в плен медовый рот. И не было в этом нежности, только желание покорять. Губы, язык, всё тело было уже в плену, но я и не намеревалась вырываться. Я упивалась его властью над собой: жадными руками, которые в плотное кольцо обхватили мой тонкий стан, низким голосом, шепчущим, какая я сладенькая, твердым горячим естеством, опаляющим даже сквозь несколько слоев одежды. Его напор пугал до дрожи, словно он только что проснулся от многовекового сна и стремился нагнать все упущенное. Я трепетала от страха, но старалась отзываться, вкладывая в неистовый поцелуй всю благодарность и восхищение, что зиждилось внутри возбужденного тела.

Я хочу его. Прямо сейчас.

Его касания обжигали кожу рук, спины, ягодиц, словно он раскалённым железом ставил своё клеймо. Но этого мало, я хотела больше, желала его всего – в себя. Слова были не нужны – шептали тела.

Длинные мужские пальцы запутались в волосах, пока женские, нежные, лихорадочно стягивали форменную рубашку, открывая для меня доступ к совершенному телу.

Каким еще оно может быть у бога?

Плевать, что на него молятся все, плевать, что он не любит никого. В это мгновение, в эту секунду, в процедурной, что стала для меня островом защиты, он принадлежал мне.

Он мой.

Стас рывком задрал футболку и мгновение смотрел на дерзко торчащие соски на небольшой белой груди.  Лишь мимолетный взгляд на раскрасневшееся в страсти лицо, и его губы как-то по-звериному прекрасно впились в соски. Я пискнула от трепета, током разнёсшегося по всему телу.  Стас стиснул рукой одно полушарие, другое продолжив изводить языком, и я почувствовала, как меня сильнее засасывает в омут блаженства, и нет сил сдержать возглас. Его рука тут же зажала открывшийся рот.  Болезненно, но так приятно.

Прохлада гладкой стены и пыл мужского возбужденного тела. Я изогнулась, когда его член потерся о скрытую тканью промежность и всхлипнула, задыхаясь от собственного желания.

– Возьми меня, прошу, сейчас.

Его губы продолжали ласкать соски, как самую сладкую ягоду, вбирая в рот и перекатывая на языке. Тело дрожало, а его руки уже стягивали брюки, как кожу, оставляя обнаженным не только тело, но и душу.

Руки Стаса подхватили моё легкое тело под ягодицы, и к его удовольствию, я раздвинула ноги, как можно шире, открывая ему эксклюзивный доступ к самому сокровенному. Стас вновь возвратился к настойчивому поцелую, пока стягивал с себя штаны и белье.

Нет больше преград, остались позади страхи и ужас, что несла с собой такая близкая смерть.

Я с волнением ждала, когда его член проникнет, чтобы сорвать чистый, нежный цветок невинности и превратить меня в настоящую женщину. Его женщину.

Судорожный вдох и я почувствовала касание горячей, словно обтянутой шелком плоти к своей.

– Хочу, хочу…

Я так этого желала, прямо сейчас, прямо здесь, но в мой трепетный мир нирваны пробился его низкий хриплый недовольный голос, разрушивший всё:

– Ответь, черт возьми! Маша!

– Что?

– Это впервые? – Кивок. Ну конечно, впервые, никто не мог бы стать для меня желаннее, чем Сладенький.

Мгновение, и все закончилось.  Ослабевшие ноги стояли уже на полу, а Стас тряс головой, стараясь прийти в себя.

Я таращила глаза, не понимая, что происходит, и он уже раскрыл рот, чтобы высказать что-то судя по пронизывающему взгляду грубое. В этот же момент ручка двери стала дергаться. Раздался нетерпеливый стук, и Стас, ругнувшись, рывком поднял свою форменную рубашку и натянул.

– Стас, – еле слышный шепот. Понятно же, что их не должны застать, но было больно чувствовать негатив волнами от него исходящий.

Что это с ним?

Он подобрал мятую женскую футболку и как, ребенка одел меня.

– Станислав Алексеевич, Синицына, – процедил он сквозь зубы, демонстрируя истинное положение вещей. – В следующий раз, когда вас настигнет зуд в одном месте, потрудитесь подготовиться во избежание эксцессов.

– Подготовиться? Что это значит? – зашипела в ответ я и оттолкнула его руки, ошеломлённая его бестактностью.  Сама натянула брюки и надела шлепанцы, наблюдая за ним исподлобья.

– Это значит: предохранение и защиту от сопутствующих половых заболеваний.

Обиженно вздрогнув, я отвернулась.

– Подробнее рассказать? – взял Станислав Алексеевич меня за подбородок и повернул лицом к себе, заставляя смотреть в его подернутые гневом глаза. – На будущее.

Будущее, в котором даже фантазии о нем выглядели сказкой.

– Обойдусь.

Станислав Алексеевич отошел, и я невидящим взором, чувствуя острую боль в груди смотрела на место, где он только что стоял.

В процедурную вошла та самая дама с модной стрижкой за сорок. Заведующая.

– Станислав Алексеевич, все в порядке? – перевела взгляд с него на меня. В ней чувствовалась острая ревность, но во всей позе наблюдался наигранный страх.

– Конечно. У пациентки Синицыной случилась истерика. Вам же, Марина Евгеньевна не нужно, чтобы по больнице носился еще один сумасшедший? – иронично спросил хирург.

Было удивительно наблюдать, как он из страстного заботливого любовника мигом перевоплотился в безразличного ко всему профессионала.

Заведующая проглотила едкий ответ и снова перевела взгляд на меня. У меня же внутри клокотала злость и желание вцепиться ногтями в красивое, лживое лицо мужчины.

– Вы точно в порядке, милочка? Может вам, успокоительного назначить?

– Нет, благодарю. Станислав Алексеевич сработал получше любого успокоительного, мне даже спать захотелось, – проговорила я, не глядя на него, но кожей ощущая, как напряглось мужское тело. В комнате даже плотность воздуха резко изменилась, стало душно, как перед дождем. Но грома не будет, он не дождется сцены моего унижения. Мне подумалось, что впервые я бы смогла сыграть Катарину из "Укрощения строптивой" Шекспира. Раньше во мне была лишь нежность, теперь я ощущала в себе полыхание гнева.

С этим я и вышла, протискиваясь между врачами, невзначай хлестнув Станислава Алексеевича по лицу волосами, как веткой дерева. Правда, случайно.

Я стремительно удалялась от места своего сорома и услышала только остаток фразы.

– Проверка уже в пути. Немыслимо! Как вообще психиатрическое отделение могло допустить подобное происшествие?

Неинтересно, сейчас ничего не интересно.

Зайдя в палату, я наткнулась на пару любопытных взглядов. Короткие ответы. Сухие улыбки. Вспоминать произошедшее больше не хотелось. Слишком сильна была та буря чувств, что меня захватила.  Сначала из-за близости смерти, а потом из-за него.

Я легла и уткнулась в подушку. Надо поесть, но желудку, как и мне самой уже ничего не интересно. Я пыталась вспомнить, когда в моем рту в последний раз была хоть крошка, но на ум пришел только вчерашний завтрак. Сегодняшнее яблоко так и осталось лежать в сумке.

Обессиленное тело провалилось в сон – слишком короткий, потому что меня тут же растормошила взрослая женщина в халате медсестры.

– Синицына, там мама ваша пришла. Спуститесь на первый этаж.

Мама, мама, как много счастья в этом слове. Это то, что было сейчас необходимо: душевный разговор, ласковая улыбка, и теплое семейное объятие. Поддержка – без лжи и притворства.

Глава 9. Стас

Тяжесть поступков определяется их последствиями.

Сегодня я чуть не изнасиловал, по сути, девочку – свою пациентку. Я прекрасно видел, что она находилась не в себе, была поглощена страхом, и это превратилось в безумие, которому я потворствовал. Меня даже не оправдывает то, что я и сам находился словно под тяжелыми веществами после получасовой борьбы за жизнь человека. Смог же и обезвредить Лунского, и Романову спасти, но стоило чисто из любопытства вернуться в процедурную и проверить все ли в порядке с Машей. Синицыной, то есть. И все.