Машина вылетает из-за поворота и в лобовом стекле отражается еще дымящаяся снарядная воронка перекрывшая половину дороги. Слева и справа к дороге плотно подступают кусты, но выбора нет. Семен доворачивает руль влево и машина вламывается в кусты. "Только бы не сесть на пенек. Если разобьет дифер, тогда кранты". Но удача сегодня явно на стороне Семки-Семена. ЗиС вылетает на дорогу, а разорвавшийся далеко сзади снаряд только подгоняет машину шлепком воздушной волны…

Через полчаса грузовик добрался до затерянных в глубине лесного массива бараков и остановился, отдуваясь паром из кипящего радиатора. Два низких деревянных барака с подслеповатыми окошками, скорее всего, служили раньше приютом лесорубов. Семен выскочил из кабины и, подбежав к ближайшему строению, рванул на себя перекошенную дверь. Полутемное помещение встретило его тяжелым запахом крови и боли, от которого защипало в глазах и захотелось немедленно выскочить наружу. Пересилив себя, водитель распахнул пошире дверь и крикнул внутрь:

— Врача! Здесь есть врач?

Чей-то стон из дальнего угла был ответом на его крик. Но от окна двинулась к выходу невысокая фигура в светлой одежде.

— Что вы орете! Здесь же раненые! — худая женщина в, когда-то бывшим белом, халате и туго повязанной на голове косынке вышла из помещения на свежий воздух. Неимоверная усталость была написана на ее лице.

— Что вам нужно?

— Мне нужен врач. Я раненого привез.

— Хорошо, давайте посмотрим — покачнувшись, санитарка шагнула к стоящей машине. Семен аккуратно извлек все еще бессознательного Андрея из кабины ЗиСа и уложил на землю. Женщина склонилась над бойцом, осматривая его на предмет возможных ран.

— Что с ним случилось?

— Попал под близкий разрыв снаряда.

— У него сильная контузия. Ему нужен покой. Повреждений и переломов нет. Так что, сам должен очнуться.

— Доктор, а куда его определить?

— Я не доктор. Сейчас я позову старшего. Но сразу могу сказать, что ни лекарств, ни продуктов для раненых у нас нет.

Санитарка ушла. Семен огляделся. Поляна, на которой располагались бараки, со всех сторон была окружена густым лесом. Лапы огромных елей нависали над крышами бараков покрытых дранкой. Между двумя деревьями была натянута веревка. Белея в сумраке, на ней сохли стираные бинты и какие-то тряпки. Вся поляна была засыпана слоем опилок, кое-где валялись куски горбыля и досок. В одном месте чья-то машина буксовала, попав в яму, из которой теперь торчали измызганные палки и доски. Семен подошел поближе. И невольно потер ладонь левой руки, отозвавшуюся уколом боли. — "Все точно. Это же я буксовал, разворачиваясь на полянке, тогда. Шестьдесят с лишним лет назад. Или, по счету Семки, день назад. Вон та, торчащая доска оставила в ладони большую занозу. Странно — вот так стоять и смотреть на вещи, которые держал в руках больше полувека назад. Для меня прошло столько лет. Я ведь никогда не думал, что смогу вернуться в свою молодость. Годы надежно отделили меня от той осени. А вот теперь, можно подойти и увидеть на доске свежие следы своей крови…" Тихий кашель за спиной отвлек Семена от раздумий.

Обернувшись, он встретился взглядом с пожилым мужчиной в гимнастерке с лейтенантскими кубарями и медицинскими эмблемами. Мятая фуражка плотно сидела на крупной голове. По привычке кинув ладонь к виску, Чекунов запоздало сообразил, что пилотка осталась в кабине ЗиСа.

— Здравия желаю, товарищ военфельдшер!

Тот неловко откозырял в ответ:

— Извините, товарищ красноармеец, давайте по-простому. Не привык еще к армии. Я ведь из запаса, и звание получил недавно.

Протянул руку:

— Борис Алексеевич Сиваков. Фельдшер медсанбата.

С сомнением посмотрев на свои грязные ладони, Семен осторожно пожал руку врача:

— Красноармеец Чекунов, Семен Алексеевич.

— Очень приятно. Итак, что случилось?

— Моего товарища контузило разрывом снаряда. Помогите…

Фельдшер снял фуражку и принялся комкать ее в руках.

— Молодой человек, вы понимаете, что нас здесь оставили до прихода немцев? Здесь раненые которые не могут двигаться сами. Все остальные ушли на прорыв. Мне обещали прислать на помощь местных жителей. Но придут ли они? Мы, конечно, постараемся помочь вашему другу. Однако наши возможности невелики. Как только он сможет двигаться, вам лучше уйти. А пока, давайте занесем раненого в помещение.

Семен подхватил Андрея за плечи, Сиваков, нахлобучив фуражку обратно на голову, взялся за ноги. Общими усилиями боец был перенесен в барак. В помещении обнаружилась еще одна санитарка, совсем молодая девушка. При неярком свете маленькой свечки она писала что-то в тетради простым карандашом. Сиваков помог уложить раненого на нары и медленно распрямился.

— Фира, запишите данные пациента.

И, обращаясь к Чекунову, спросил:

— Как фамилия раненого?

Замявшись, Семен ответил:

— Я не знаю его фамилии. Андрей и Андрей. Мы мало разговаривали.

Фельдшер кивнул медсестре, и та сделала запись в тетради.

— Соответственно, как я понимаю, и место рождения и возраст вам не известны?

Чекунов отрицательно покачал головой.

— Понятно. Что-нибудь еще, можете про него сказать? Звание не нужно. Смысла нет.

Семен вдохнул воздух и решился:

— Доктор, вчера я привез сюда вместе с другими ранеными своего друга. Женькой его зовут. То есть — Евгений Автаев. Как он?

Фельдшер снова повернулся к девушке:

— Фира, посмотрите, пожалуйста, раненый Автаев. Поступил вчера.

Девушка перелистнула в тетради несколько страниц назад. Провела пальцем вдоль страницы. Перелистнула еще лист. Открыла другую тетрадь. Закрыла. Молча покачала головой, не глядя на Семена.

— Кхм. — фельдшер обнял Семена за плечи и стал подталкивать его к выходу. От сквозняка из открытой двери закачалось пламя свечи. Размытые тени метнулись по стенам и потолку тесного помещения. Выпихнув красноармейца на свежий воздух, фельдшер аккуратно прикрыл за собой дверь.

— Она сейчас плакать будет. Не могу смотреть…

— Доктор, — перебил его Семен — а Женька где? В другом бараке?

Фельдшер привычным движением полез в нагрудный карман гимнастерки, но на полпути остановился. Поморщился. Убрал руки за спину и замолчал, глядя на темный лес.

— Доктор? — Семен заподозрил неладное. Приходилось ему видеть подобное за четыре года войны. Той войны, что осталась в памяти старшины Чекунова.

— А что ты хочешь от нас?! — лицо Сивакова вдруг перекосило гримасой. — Умер твой друг! Умер! Еще вчера. Что я мог сделать? Лекарств нет, инструмента нет. Бинтов — и тех нет. Тряпки стираем и используем снова. Продуктов тоже нет. Что я могу?! Фира плачет, она над каждым бойцом плачет. А они все равно умирают. Все не так. Перед войной пели: "Малой кровью, могучим ударом…" И что?

Доктор замолчал, хватая воздух ртом. Лицо его, в полумраке, приобрело неприятный землистый оттенок.

— А еще… — рука красноармейца опустилась на плечо фельдшера, останавливая дальнейший поток слов. — Не надо доктор. Я все понял…

Семен опустился на подножку своего ЗиСа и застыл, упершись локтями в колени и опустив голову. Фельдшер потоптался возле него молча несколько минут и махнув рукой, ушел в барак. Наверное, успокаивать Фиру.

Семен остался сидеть.

Ночное небо в сентябре бывает удивительно чистым. И тогда, можно заворожено глядеть в бездну, расцвеченную яркими искрами звезд и вслушиваться в молчание Вселенной…

Но Чекунов не видел звезд. Голова Семена была опущена вниз и веки плотно сжаты. Ночной ветерок изредка доносил отдаленное эхо пулеметных очередей. Зарево прожекторных лучей озаряло вершины дальних деревьев. Там, за лесом, за рекой, красноармейцы, группами и поодиночке, пытались пересечь линию немецких патрулей. Узкая полоса дороги между деревнями Ядрица и Преображенское стала для многих гранью между жизнью и смертью. Но и до дороги доходили не все.