– Ого! Ты, случаем, не собирался и меня так же соблазнить?

– Что ты! Я бы не посмел. – Эллери показно пожал плечами; на его ярких губах мелькнула недовольная улыбка. – К сожалению, у меня не хватает смелости, чтобы попытаться обольстить королеву.

– Очень тонкое замечание.

– Спасибочки. Однако… – Эллери поднял чашку с кофе, пристально посмотрел на нее и продолжил: – … сменим тему. Сэйдзи Накамура, о котором мы говорили днем… По-настоящему одержимый. Вот я смотрю на эту чашку, и у меня холодок по спине пробегает.

Фасонные, темно-зеленого цвета чашки они нашли на полке в кухне среди другой кухонной утвари. Сразу бросалась в глаза их форма. Такая же, как у дома, – равносторонний десятиугольник.

– Спецзаказ. Вот эта пепельница, тарелки – все одинаковое, десятиугольное. Что ты об этом думаешь, По?

– Ничего. – По положил недокуренную сигарету в десятиугольную пепельницу. – Конечно, все это не совсем нормально, но богачи иногда любят почудить, ты же знаешь.

– Чудачество, и больше ничего? – Эллери обхватил чашку обеими руками и заглянул в нее. Несмотря на десятиугольную форму, дно у нее оказалось почти круглое. – Из-за одного только Десятиугольного дома стоило приехать на этот остров. Мне даже хочется выпить за тех, кто здесь умер.

– Дом, конечно, классный, никто не спорит, – заявила Агата, – но на самом острове вообще ничего нет. Обыкновенные сосны, и всё. Так ведь, Эллери?

– Нет, не так, – ответил за него По. – Под скалами, к западу от сгоревшей виллы, находится вырубленная в камне площадка, довольно удобная. Там есть лестница; можно спуститься к самому морю, рыбу половить…

– А удочку ты привез? Было бы здорово завтра поесть свежей рыбки! – Леру облизнулся.

– На многое не рассчитывай, – проговорил По, медленно поглаживая бороду. – Кроме того, позади дома растет сакура, несколько деревьев. Почки уже набухли, так что через пару дней появятся цветки.

– Вот здорово! Будем смотреть на сакуру и радоваться.

– Замечательно!

– Сакура, сакура… Почему, как весна, все начинают носиться с сакурой? По-моему, персик и слива цветут куда красивее.

– Эллери! Ты всегда не как все.

– Неужели? А ты знаешь, Леру, что в старину в Японии августейшие особы и знать предпочитали сакуре сливу?

– Правда?

– Правда, Орци?

Та вздрогнула от неожиданности. Затем, покраснев, еле заметно кивнула.

– Расскажи поподробнее, Орци.

– Э-э… ладно. В «Манъёсю»[6] из растений чаще всего упоминаются веерник и слива. О каждом из них больше ста стихотворений, а о сакуре – всего сорок.

Орци вместе с Леру училась на втором курсе литературного факультета. Специализировалась на английской литературе, но здорово разбиралась и в японской классике.

– Ого! А я не знала, – призналась Агата. Видно было, что слова Орци произвели на нее впечатление. Для третьекурсницы факультета фармацевтики литература была терра инкогнита.

– Еще расскажи, а?

– М-м… ладно, – без особого энтузиазма согласилась Орци. – «Манъёсю» создавалась в период, когда была мода на все китайское. Тренд главенства континентальной культуры. Китай повлиял и на авторов «Манъёсю». Стихи о сакуре вошли в моду с «Кокин вакасю»[7], и то там главным образом об облетающем цвете.

– «Кокин вакасю» – это Хэйан?[8] – решил уточнить Эллери.

– Правление императора Дайго. Начало десятого века…

– Почему так много стихов об облетающей сакуре? Такое время, что ли, было, пессимистическое?

– Как сказать… Время правления императора Дайго известно как «эпоха долгой радости». Но время, когда начинает облетать сакура, совпадает с началом сезона инфекционных заболеваний. Говорят, сакура вызывает болезни, поэтому при дворе императора устраивали праздник «усмирения цветов», во время которого молились, чтобы эпидемии обошли их стороной. Так что, наверное, с этим связано…

– Понятно.

– Эй, Ван! А ты чего такой тихий? – По посмотрел на Вана, сидевшего рядом с опущенной головой. – Плохо себя чувствуешь?

– Да, что-то голова болит.

– Вид у тебя нездоровый. И температура, по-моему…

Ван покрутил шеей, расслабляя плечи, и глубоко вздохнул:

– Пожалуй, я пойду прилягу.

– Давай, конечно.

– Угу. Всем пока… – Опираясь обеими руками о крышку стола, Ван тяжело поднялся. – Можете резвиться сколько хотите. На меня шум не действует.

Пожелав всем доброй ночи, он удалился в свою комнату. Дверь за ним закрылась, и в полутемном холле на миг наступила тишина. Потом едва слышно металлически клацнул замок.

– Ну что это такое? – тихо бросил не проронивший до этого ни слова Карр, мелко подрагивая коленями; глаза его нервно округлились. – Взял и заперся! Прямо как девчонка какая-нибудь!

– Ночь сегодня светлая… – Сделав вид, что ничего не слышал, По посмотрел в десятиугольное окно в потолке.

– Да, два дня назад было полнолуние, – заметил Леру.

В ту же минуту открывшееся в окне пространство наискось прочертил скользнувший по небу луч света. Он шел от маяка, установленного на мысе J.

– Смотрите! Вокруг луны венчик. Завтра будет дождь.

– Ха-ха! Ты что, суеверная, Агата?

– Ты ничего не понимаешь, Эллери. Никакое это не суеверие. Так получается, когда в воздухе собирается пар.

– По прогнозу, всю неделю будет ясно.

– Во всяком случае, я говорю про научный факт. Это тебе не сказочка про лунного зайца[9].

– Лунный заяц… – Эллери натужно улыбнулся.

– А вы знаете легенду про человека с кувшинами, который объявился на островах Мияко?

– Да, слышали. – Круглое лицо Леру расплылось в улыбке. – Это про то, как Бог послал своего вестника к людям с двумя кувшинами – с эликсиром бессмертия и эликсиром смерти? Вестник все перепутал: эликсир бессмертия дал змее, а эликсир смерти – человеку. В наказание Бог обрек его вечно таскать на себе эти кувшины. Про это?

– Похожая легенда есть у племени готтентотов, – сказал По. – Только у них в роли посланца не человек, а заяц. Он не смог передать слова Бога Луны, тот разгневался, запустил в зайца палкой и расщепил ему губу.

– То есть везде истории похожи?

Долговязый Эллери откинулся на затянутую голубой тканью спинку стула, сложив руки на груди.

– Легенды о лунном зайце рассказывают во многих странах – в Китае, в Центральной Азии, в Индии…

– Даже в Индии?

– Слово «луна» на санскрите звучит как śaśin, у него тот же корень, что у слова śaśa – «заяц» или «пятно на луне».

– Вау!

По протянул руку к лежавшему на столе портсигару и снова поглядел на окно в потолке. В вырезанном десятиугольнике ночного неба плыла размытая желтая луна.

Цунодзима, Десятиугольный дом.

Слабый свет лампы отбрасывал тени собравшихся в холле молодых людей на окружавшие их со всех сторон белые стены.

Ночь неспешно вступала в свои права.

Такааки Каваминами, растянувшийся на разложенной посреди его тесной комнатушки постели, нахмурился.

Было одиннадцать утра. Он только что вернулся домой и нашел это письмо в почтовом ящике.

Такааки всю ночь играл в маджонг у своего приятеля. Как обычно, в затуманенной голове все еще звучал стук перемешиваемых игральных костей, но, увидев письмо, он очнулся окончательно.

– Что… что это такое?

Протирая глаза, Такааки взял в руки конверт и рассмотрел его.

Самый обыкновенный конверт из коричневой бумаги. Почтовый штемпель вчерашний – 25 марта. Отправлено из города О. Единственная особенность – все иероглифы на конверте набраны на цифровом процессоре.