Впрочем, описанный творческий подход ограничивает писательский инструментарий, и есть основания посетовать, что после «золотого века» жанр толком не развивался. Помимо прочего, активное использование По и Конан Дойлом новейших научных достижений было отброшено Ван Дайном, и детектив двадцатого века плелся в хвосте революционных открытий.

Оглядываясь на проделанную Аяцудзи работу, можно сказать, что он провел литературный эксперимент, руководствуясь подходом Ван Дайна, однако ему хватило смелости и мастерства внести в жанр новую струю. Вот почему его стиль был назван «син-хонкаку», то есть «новым традиционным детективом», и множество авторов последовали за ним.

Приличное число новых хонкаку-детективщиков смогли поймать новую волну и дебютировали в краткий период с 1987 по 1990 г.: Сёго Утано, Рейто Никайдо, а также товарищи Аяцудзи по детективному клубу в Киотском университете – Ринтаро Норидзуки, Такемару Абико и Ютака Мая. Ко всем этим дебютам я тоже написал предисловия. Откликаясь на произошедшие сдвиги, разными путями пришли в литературу такие писатели, как Арису Арисугава, Каору Китамура, Ая Имамура и Таку Асибе. Все перечисленные объединились и создали движение син-хонкаку. Создавалось такое впечатление, что великий дух хонкаку весь «ледниковый период» провел в ожидании нужного момента, – и когда тот наступил, дух возродился.

«Убийство в Красном зале» (2004) Асибе было переведено на английский, а два рассказа Норидзуки, «Загадка городской легенды» и «Искус зеленой двери», опубликовал «Детективный журнал Эллери Куина», как и мой собственный «Запертый дом Пифагора» (в 2004, 2014 и 2013 гг. соответственно).

Подобно Ван Дайну, Аяцудзи в «Убийствах в Десятиугольном доме» отказался использовать новейшие научные достижения и выстроил сюжет с убийствами и расследованием вокруг полностью уединенного здания. Но в то же время он безжалостно искоренил другие вещи, которые Ван Дайн считал придающими произведению «литературности»: изображение представителей высшего класса общества, острословие, особую роль надменных женщин, любезные диалоги за ужином с вином, вышколенных слуг во главе с дворецким. Этим он приблизил свой роман к игре более, чем кто-либо ранее.

В итоге его персонажи действуют почти как роботы, их мысли схематично доносятся посредством однообразных фраз. Повествователь совершенно не озабочен тонкостями письма и красотами стиля, его интересует только сама история. Читатели, привыкшие к американским и британским детективам, были в шоке. Роман казался им похожим на иллюстрирующие его элементарные схемы.

Люди лишены эмоций и повинуются лишь электрическим сигналам: вы словно находитесь внутри видеоигры. Уникальный метод Аяцудзи – как бы разыгранная в театре пьеса об абстрактных убийствах, где среди персонажей затаился убийца, – проистекает из традиций игр-головоломок детективного клуба Киотского университета. Участники подобных игр, не имея никаких сведений, перенесенных на бумагу, должны вычислить убийцу, следуя за устным рассказом о преступлении. В такой напряженной ситуации, когда каждое слово исчезает тут же после произнесения, нужда в литературных изысках отпадает.

Аяцудзи первым обнародовал эту технику под названием «условное воссоздание» в эксперименте «Убийства в Десятиугольном доме» – он же его дебютный роман. Некоторые приняли точно рассчитанную отвлеченность от деталей за вопиющую неопытность в выражении мыслей, а то и вовсе за отсутствие литературной жилки. Когда книга вышла, автор подвергся резкой критике. Однако у него были причины написать эту книгу именно так, и никак иначе. Ко всеобщему удивлению, роботоподобные персонажи из видеоигр очень быстро обрели широкую популярность – что неудивительно, если принять во внимание потенциал выбранного стиля. «Десятиугольный дом» занял заслуженное место в ряду детективных шедевров. Думаю, в анимэ, которое ныне захватило чуть ли не весь мир, замкнутые миры школы Аяцудзи придутся весьма кстати.

Ночь, море, покой.

Тишину нарушает лишь монотонный шум волн. Они закипают где-то в бескрайнем мраке, набегают на берег и исчезают.

Он сидел на прохладном бетоне волнореза, один против простиравшейся перед ним неоглядной тьмы, окруженный белыми облачками пара, поднимавшегося от дыхания.

Он страдал уже несколько месяцев, и уже несколько недель его одолевала одна и та же мысль, не отпускавшая ни на день. И вот сейчас стремления приобрели совершенно четкую форму и двигались в одном направлении.

План готов.

Приготовления практически завершены.

Оставалось только ждать, когда они попадут в ловушку.

Он не питал иллюзий, понимая, что план не идеален. Его нельзя было назвать тщательно проработанным; скорее наоборот, план был небрежный, составленный кое-как. Но он и не собирался разрабатывать его во всех деталях.

Ведь, как ни старайся, в конце концов человек – это человек, и богом ему не быть никогда.

Можно, конечно, вообразить себя богом, это совсем не трудно, однако, как ни крути, человек – всего лишь человек, и какими бы талантами он ни обладал, достичь того он не в состоянии.

И разве может существо, не являющееся богом, предсказать, что может произойти в будущем, которое формируют психология, поведение человека или же просто случайность?

Даже если представить мир в виде шахматной доски, а людей – фигурами на ней, все равно существует предел, за которым невозможно предугадать дальнейшие ходы. Самый тщательный, до последней детали проработанный план может когда-то, где-то, в чем-то не сработать. Окружающий мир настолько переполнен случайностями, а душам людским так свойственно непостоянство, что этого не в состоянии учесть даже самый изощренный план.

Человеку, сидевшему на берегу, больше всего подходил план, который не ограничивал бы его действия; максимально гибкий, позволявший адаптироваться к меняющимся обстоятельствам. Вот к какому заключению он пришел.

Нельзя быть твердолобым.

Нужен не план, а руководство к действию, в рамках которого можно выбрать вариант, наиболее соответствующий сложившейся в определенный момент обстановке.

Исход дела будет зависеть от умственных способностей, сообразительности и быстроты реакции, удачи, наконец.

Я знаю: человеку никогда не стать богом.

Но в каком-то смысле ему предстояло взять на себя роль «бога». Это несомненный факт.

Приговор. Да, именно приговор.

Во имя мести ему предстоит вынести им приговор. Им всем.

Приговор, выходящий за рамки правосудия.

Он не бог, и поэтому ему не будет прощения за то, что он собирается совершить. Он это прекрасно знает. Его действия общество назовет «преступлением», и если о них станет известно, он будет осужден по закону.

Но, несмотря ни на что, соображения здравого смысла не могли больше сдерживать его эмоции. Эмоции? Нет, это слово совершенно не подходит.

Это не просто сильное чувство.

Это крик души, последняя связь с жизнью, причина, ради чего он существует.

Глубокая ночь, море, время молчания.

Ни сияния звезд, ни огней проплывающих в море судов. Ничто не нарушало темноты, куда был устремлен его взгляд. Он снова обдумывал свой план.

Подготовка близилась к концу. Скоро они – его грешная добыча – окажутся в приготовленной им ловушке. Ловушке, которая представляет собой фигуру, состоящую из десяти равных сторон и десяти внутренних углов.

Они попадут в нее, ни о чем не подозревая. Без боязни и сомнения ступят в капкан-декагон[2], из которого им не суждено выбраться…

Что ожидает их там? Смерть, разумеется. Заслуженное наказание, которое должны понести все без исключения.

Их смерть не должна быть легкой. Конечно, можно было бы, к примеру, без особого труда взорвать всех их разом. Способ простой и надежный. Но он не может выбрать этот путь.