– Я опять по поводу колледжа. Мэр нового директора назначил вместо твоей Пикузы.

– Вот это новость, – наигранно удивился Курбатюк.

Он не удержался и довольно улыбнулся, радуясь в душе, что так вовремя ушел на пенсию.

– Так что будем теперь делать?

Звонарев опустился на деревянную резную скамейку и положил ухоженные руки на стол. Ему было противно начинать этот разговор. Как-то унизительно было просить помощи у человека, которого сам отправил на пенсию. Хотя если быть честным до конца, то Курбатюк должен благодарить его до конца жизни. Где был бы Курбатюк, если бы он вовремя его не пристроил в колледж, не дал ему небольшую вотчину? И дача эта построена не на зарплату директора, и квартиры детям куплены на совершенно другие деньги. Но невзирая на свое миссионерство, Звонарев чувствовал себя унизительно.

– Так о чем ты хотел со мной поговорить? – Курбатюк вымыл руки и сел напротив Звонарева.

– О твоих недоделах.

– Да брось ты! – беззаботно рассмеялся Курбатюк. – Какие недоделы могут быть у пенсионера?

Они знакомы были сто лет, если не больше, считай, с детства. Выросли в одном дворе, в одной песочнице. Всего два года разницы, а в детстве, считай, десятилетие. Это потом, во взрослой жизни, порой не определишь, кто старше, а кто младше. В детстве счет у времени другой.

Потом, правда, судьба разбросала их, а под конец опять свела в родном городке. Дружбы особой между ними никогда не было, как и в песочнице. Вначале Петя Курбатюка побаивался. Как-никак, а разница в два года. А потом дружба стала не по чину. Должность – она и друзей определенных требует. Конкретные друзья – для конкретной цели.

Дружбы-то не было, а Петр в свое время вытянул его из захолустья, где он был всего-навсего рядовым врачом. Не забыл. И сразу дал и должность, и квартиру, и соответственную зарплату предложил. Это позже он научился самостоятельно зарабатывать деньги. Но, как правильно зарабатывать, чтобы не уличили, не позвонили куда надо, а главное, куда не надо, его тоже научил Звонарев.

Директор медицинского колледжа – должность, конечно, не чета должности Звонарева, но жить можно. И так жить он планировал долго. Ни о какой пенсии даже не помышлял, а отправить его никто не мог, когда за спиной стоял сам Звонарев, а он для города – величина. С ним считались и старались дружить.

Близким знакомством с руководством города Курбатюк особо не кичился, лишний раз старался не подчеркивать расположение к своей особе Звонарева. Но и без этого все знали.

Только на пенсию он вышел, отпраздновав шестидесятилетие. Никто не верил, что такое может случиться. С хлебного места по доброй воле никто не уходит. Курбатюк мимоходом вспомнил недавнюю обиду на Звонарева и налил себе стакан красного молодого вина.

– Ты мне что обещал? Что Пикуза поможет? А что вышло?

– Я сделал все, что обещал. Пикуза – именно тот директор, который тебе нужен.

Курбатюк был прав. Какой с него теперь спрос? В памяти Звонарева всплыло лицо Пикузы. Она ему тогда понравилась. К женщинам он всегда относился как к элементам интерьера. Инженерно-строительный факультет оставил след.

Есть основные элементы: двери, окна, потолок. Несущие, основополагающие части в его жизни ассоциировались с единственным человеком – женой. Было время, когда он больше любил конструктивные части: перегородки, арки, печи, камины, лестницы. Можно переставить, выбросить, забыть, вычеркнуть из жизни. Сколько их было: секретарь, пресс-секретарь, помощник. И все женского пола. Конструктивные части интерьера.

Пикуза была из другого материала. Он не любил принципиальных искательниц равенства и правды. От таких одна головная боль. Прямолинейная, неподкупная, предельно честная и ответственная, она как никто больше подходила не только на роль директора, но и на роль человека, способного решить проблему Звонарева. И если бы не его жадность, и если бы он не тянул время с проверками, ожидая дополнительного вознаграждения, то не сидел бы теперь на даче Курбатюка. Пикуза, ознакомившись с заключением экспертов, первой подняла бы вопрос безопасности студентов и коллектива. И колледж переселился бы в другой конец города, где раньше были казармы. Здание бы отремонтировали за государственный счет. И все газеты написали бы о дальновидности руководства. Сколько ютиться медицинскому колледжу в дореволюционной постройке? Пришло время подумать и о расширении, и об улучшении условий. Все это было возможно еще пару месяцев тому назад. Новый мэр на это не пойдет. Городской бюджет разбазаривать не даст. И к новому начальнику УВД не сунешься – ставленник Гранина. Пока ратует за закон, порядок и справедливость.

– Так что теперь делать? – вернулся к своему вопросу Звонарев.

– А чего ты, собственно, всполошился-то? Делай то же самое, только с другим директором.

– В том-то и дело, что новый – человек мэра. Свояк. С проверками к нему так просто теперь не сунешься.

– Кто директор? Я его знаю?

– Нет. Бывший военный медик. То ли полковник, то ли подполковник. Вернулся из каких-то горячих точек. Жесткий, правильный и цепкий – под стать самому мэру.

– Даже не знаю, что тебе сказать.

– А я не знаю, что мне делать. Проект под застройку уже готов. Знал бы ты, какие люди за всем этим стоят, – вздохнул Звонарев.

Какие люди, а главное, какие деньги стоят за этой аферой, Курбатюк и сам догадывался.

– Значит, никакие выводы комиссии теперь не помогут, и историческое здание никто не признает аварийным, следовательно, об отчуждении городской недвижимости речи не может быть, – сделал заключение Курбатюк.

«Радуют его, что ли, мои проблемы?» – подумал Звонарев.

– А если здание разрушится? – спросил Курбатюк.

– Ты обалдел совсем? Ты что, предлагаешь мне его взорвать?

– Эх, Петя, какой ты кровожадный! – от души рассмеялся Курбатюк. – Я вот что тебе скажу. Здание-то историческое, а я, в отличие от тебя, историей города всегда интересуюсь.

– И что говорит твоя история?

– Она говорит, Петя, что в подвале проходят старые коммуникации. Только вход в подвал основательно замуровали сразу после войны. Там, говорят, у немцев был штаб. В сорок третьем, при отступлении, городок сильно бомбили. Часть здания разрушилась, и ее не стали восстанавливать, а уцелевшую со временем отстроили.

– И что дадут мне твои коммуникации? – никак не мог в толк взять Звонарев. – Да и откуда ты знаешь, что они там есть?

– Интересовался. Хотел подвал использовать под хозяйственные помещения. Да не тут-то было. В подвал не попасть.

– Ничего не понимаю, – признался Звонарев. – К чему мне твой исторический опус?

– Если правильно использовать коммуникации, то здание можно затопить. Теперь ты понимаешь, к чему я веду?

– А как попасть в подвал? – Звонарев уловил мысль Курбатюка.

– Нам не попасть, но если привлечь специалиста, то он сможет найти вход в подвал и сделать за соответственную плату все как надо. Теперь понимаешь, к чему я веду?

– Да, да…

– В городском архиве должен быть довоенный план города, а еще лучше, если найдутся чертежи здания. Они могут быть и в краеведческом музее, – подсказал Курбатюк.

– Спасибо. Я твой должник.

Звонарев ожил. Поставленная задача была решаема. И домой он возвратился в приподнятом настроении.

Марта Савельева к своим сорока шести годам любила только музей. В отличие от мужчин, он единственный хранил ей верность, был надежным, постоянным, изыскано-благородным и… нужным. Марта и сама была под стать музею. Красивая, элегантная, притягательно женственная, успешная и независимая, она постоянно притягивала к себе явных и тайных поклонников и воздыхателей разных возрастов. Обычно о таких женщинах говорят, что они созданы для любви. Только Марта, по замыслу Творца, была сотворена лишь для музея. Для этого он наделил ее одним решающим недостатком – излишеством ума. Будь его поменьше, Марта бы давно вышла замуж, родила бы детей и занималась бы семьей. Но, имей это все, у нее не было бы времени для музея, для работы в архивах, для защиты диссертации, для организации выездных экспозиций, и тогда бы у художественного музея Заозерска не было своей яркой визитной карточки – Марты Савельевой.