– Дим, тут такое дело. Люде стало плохо, твой отец завел газон, посадил Люду и мать, и поехал по зимнику в город. Где-то в километрах тридцати от станка машина провалилась под лёд. – Представляешь. Я сначала подумал он шутит, но заметил траур на соседском доме. Мое сознание тогда разрывало, я помню, что упал на колени и взвыл, мне тогда казалось, что моя душа отделилась от тела и смотрела на себя со стороны. Там, по-моему, подошел тесть и сказал, что они неделю как в земле.

Тут я закричал.

– Представляешь, неделю как их не было, а я преспокойно работал. Если я бы первого приехал, то увез бы Люду сам на снегоходе. Гребаная рация, если бы была целой, я хотя бы простился с ними.

Слезы потекли с новой силой. Я не мог их остановить. Над бездной кружки показалось горлышко бутылки и налила она чуть больше пол кружки, я, не говоря не слова, выпил. Краем сознания я отметил, что Маша на сей раз не стала пить. Трясущемся руками я закурил сигарету и молчал пока не скурил сигарету. Маша же не нарушала тишины.

– То лето выпало из моего сознания. Я бухал. Бухал по-черному, не просыхая. Тогда я выпил все свои запасы спиртного, пропил все что за зиму заработал. Знаешь, если не тесть с тещей, то моя скотина бы сдохла. Семён даже сена накосил для моей скотине, пока я сам уподоблен был скотине. Я бухал, порой просыпался на могилках, порой дома и снова заливался пойлом, я пил до состояние ни забытия, до того момента, когда реальность покидала меня. Так продолжалось до осени, а осенью меня из этого состояния вывел Семён. Он тогда просто вывел меня на берег и начистил мне моську, затем покупал меня в Енисее и лишь затем сказал:

– Ты дебил, ты думаешь один страдаешь, моя мать вон тоже горем убита до сих пор, но она живет – Я не чего вроде не ответил, а он продолжил тогда – Ты хоть помнешь как отец тебя из петли достал. – Я не помнил и поэтому ответил: – Что не помню. Тогда он продолжил. – Ты думаешь они хотели, чтоб ты спился, ты думаешь, они такой судьбы тебе желали. – А для чего мне жить, для кого. – Именно, тогда он и сказал мне то, что помогло вернуться к нормальному существованию. – Живи для них, живи за них, живи чтобы исполнить их мечты. Поверь моя сестра не за что бы не захотела, чтоб ты растратил свою жизнь на пьянку, чтоб ты просто стал алкашом. Она очень сильно тебя любила с самого детства. Я помню, как она с улицы пришла домой и заявила нам всем, что, когда вырастит станет твоей женой. Мы тогда все посмеялись, но в итоге стала. И ты думаешь, она мечтала, чтобы ты в алкаша превратился. Живи, исполни её мечту, проживи эту жизнь за неё и ради её памяти, и ради родителей.

Ком в горле мешал говорить, выпитая водка не возымела не какого действия. Я вновь замолчал. По моим щекам катились слезы, да и Машины глаза тоже были в слезах и полны моей неразделенной боли. Я протянул ей кружку, она наполнила её, и в этот раз наполнила свою на половину. Мы выпили, и я продолжил.

– В тот день он утащил меня в баню, затем за несколько дней мы забили часть скотины, чтоб было чем заплатить за топливо, продукты, да за зерно для скотины. Затем Семён помог собраться мне на промысел. В октябре я и Пуля с Люсей за бросились. Пуля была любимой лайкой моего отца, а Люся моей. До берега добрались без особых проблем, а вот на пол пути к дому снегоход. Ты сама видела его. Благо не успел развести продукты, вот и получилось, что я привязан к этому дому стал. Я решил, что не за что не стану сходить с пути и продолжу во чтобы это не стало. Самое смешное, что меня сочтут скорее всего мертвым.

– Почему?

– Ну, если я не приду под новый год еще поймут, а если в марте не приду, подумают, что скопытился. Ладно отвлекся. До средины ноября я охотился на соболя и набивал глухаря. А вот в ноябре случило то, из-за чего собак не стало. Я шел по кругу, когда услышал шум за спиной, я сразу понял. ШАТУН. В моей голове забрезжил страх, и я со всех ног начал удирать от того места. Хотя я прекрасно знал, от медведя не уйти, но у страха глаза велики. Через несколько минут он меня нагнал, я смог в него выстрелить, но была заряжена дробь и в добавок ко всему, помимо расстояния, руки тряслись, поэтому выстрел не произвел нужного эффекта. Я тогда подумал все, уже даже простился с жизнью, но собаки меня спасли. Сначала Пуля укусила его за лапу, но тот её перекусил по средине хребта. Только кровавые пузыри изо рта у нее показались. За тем, он укусил Люсю за череп. Этот хруст черепа помог взять себя в руки и перезарядить ружьё. И выстрелил в него. Пуля ещё была ещё жива, она умерла на моих руках. Его шкуру ты видела, а собак я сжег, тем самым простившись с ними. А еще через несколько дней я нашел тебя. Я шел по участку и заметил что-то красное, это была ты.

– Да, я думала у меня тяжелая судьба. Теперь я понимаю, что сильно ошибалась, ты очень сильный человек.

– Почему?

– Я бы все равно покончила собой. Не смогла бы вынести и половины твоей ноши.

– Спасибо.

– За что?

– Мне и правда стало легче.

Она подошла и обняла меня, уткнув моё лицо в свою грудь. Мне и в правду стало намного легче. Конечно, ком стоял и слезы периодический стекали с глаз, а еще я почувствовал, как по моей голове капают слезинки Маши. Она и в правду смогла разделить мою боль, только стоило ли это было делать в праздник.

– Прости за то, что праздник испортил.

– Глупый. Я рада что ты со мной поделился. Я обижалась на тебя, когда ты уходил от разговора, а теперь понимаю на сколько же тебе было тяжело.

– Но сегодня праздник, а мы в слезах.

– Не страшно, так ты сможешь оставить часть боли в том году.

– Спасибо.

– Не за что. Пошли спать.

– Пойдем.

В ту ночь я в момент отключился. Мне и в правду стало намного легче. Она обняла меня, прижав к себя и я вырубился. Как бы это было не странно, но она больше меня не раздражала, а напротив очень сильно нравилась и не только внешностью. Проснулся я поздно, около двенадцати, она еще спала. Я растопил печь, умылся и приступил к приготовлению шашлыка и когда шашлык был почти готов проснулась Маша и на запах шашлыка в момент оказалась за столом. После того как поела, пошла умываться, затем вышла по нужде, а когда она зашла домой, я заметил напряжение. Знаете, люди так напрягаются, когда им больно, я просто насмотрелся на подобное. Мама у меня травницей была, и все из деревни к нам ходили, поэтому и я в травах не плохо понимал. И вот у Маши были признаки испытываемой боли.

– Маш.

– Что?

– Это я хочу спросить. Что болит?

– Нормально все. – с лёгкой ошарашеностью сказала она.

– Маш.

– Да нормально все.

– Маша.

– Да какая разница? – чуть зло сказала она.

– Маш ты понимаешь, что нам с тобой тут еще долго быть. Сейчас первое января, а нам почти до конца апреля быть.

– Дим, но, а чем ты мне поможешь?

– Маш говори. – Я произнес с нажимом в голосе.

– По-женски это. – смущено сказала она.

– Говори точнее. Что болит, когда и как. У меня мама травницей была и многому меня научила. Поэтому говори.

– Писать больно. – Щеки налились красным.

– Болит внутри, снаружи, все время или только в конце. Какая боль, колющая или просто щипает.

Она смутилась, но все же ответила.

– Не знаю снаружи или внутри, а боль, такая к будто огнем все щель горит.

– Ясно все с тобой раздевайся.

– Зачем? – в голосе было смятение.

– Как зачем? Я что должен угадывать внутренний или внешней недуг лечить.

– Не надо.

– Надо Федя, надо. Или что я зря с тобой припасы делил.

– Почему?

– Если тебя не лечить, то можешь и умереть.

– Оно само пройдет. – с надеждой сказала Маша.

– Знаешь, там в станке часто были такие случае, только с мужиками. Они стеснялись перед мамой раздеться и как итог, только в больнице потом могли им помочь.

– А что это?

– Не знаю как по-научному, но проще говоря продула тебя там. И если не лечить, то скоро сепсис начнется. Кажется, так это называется.