Она хлопает Ника по плечу. Он оглядывается на нее, а потом быстро поворачивается лицом ко мне. Такая милая девушка – и такой мерзкий запах текилы изо рта. Кэролайн хочет выяснить:

– Почему ты носишь такие уродские ботинки? Эй, водитель, ответь! Ответь, а?

– Они идут в комплекте с машиной, Кэролайн, – сообщаю я ей. – Водители «юго» должны носить хреновы драные и заслуженные высокие ботинки от Chuks. Такое правило. В инструкции написано.

Я достаю инструкцию к «юго» из бардачка. От обложки к его стенке тянется липкая пожеванная резинка. Я достаю салфетку и вытираю жвачку с обложки. Чертова Трис, любительница Bubblicious. Я кидаю мануал на заднее сиденье, чтобы Кэролайн с ним ознакомилась.

Она не обращает внимания на эту великую книгу.

– Ты югослав, водитель? – спрашивает она у Ника. – Нора, вот почему он везет нас домой? Это таксист, верно?

– Верно, – отвечаю я ей. Он станет таксистом, как только это чудо-юго заведется на хрен. Мы тут имеем дело с ограниченным окном возможностей. Десять минут ушло только на то, чтобы запихнуть Кэролайн на заднее сиденье. Теперь я вижу, как Рэнди шатается рядом с клубом, курит сигарету, что-то втирает Чокнутому Лу, но посматривает на «юго», готовый снова наброситься на Кэролайн, если эта тачка в ближайшее время не уберется отсюда.

– А разве еще есть такая национальность – югославы? – спрашивает Ник. – Теперь, когда у них страна распалась? Там какая-то жуткая хрень творилась, в Сербии и Хорватии, верно? Ужасно жаль.

Он качает головой и бессмысленно крутит ключ в замке зажигания, словно отчаялся чего-то добиться. Ударяет головой об руль, а затем стукает кулаком по рычагу переключения передач. Он готов. Больше не может этого выносить. Эта машина никуда не поедет. Он выглядит таким подавленным и разбитым. У меня даже не хватает духу отчитать его за то, что он изображает скорбь по Югославии, хотя совершенно очевидно, что на самом деле он скорбит по отношениям с Трис.

Кэролайн сообщает нам:

– Знаешь, во мне есть югославская кровь. Со стороны прадедушки.

Я отвечаю:

– В тебе есть и трансильванская кровь, дурочка. Умолкни. Мне нужно подумать.

Как мы, блин, теперь попадем домой? И почему вообще я должна везти Кэролайн домой? Рядом со мной сидит классный парень. Пусть даже он достался мне после Трис, но у него есть потенциал, с которым можно поработать. А я здесь, в Манхэттене, как поет Стиви Уандер в любимой папиной песне: «Нью-Йорк как раз такой, как я представлял: небоскребы и много чего еще»[3]. Здесь должны кипеть события – а вместо этого стоит «юго», который не заводится. Сквозь лобовое стекло я вижу небоскреб Эмпайр-стейт-билдинг, подсвеченный розовым и зеленым по случаю Пасхи. Это напоминает мне, что Иисус умер за грехи Кэролайн, а не за мои – я из другого племени, – так что с какой стати я буду снова спасать ее задницу, если я могу выйти из этого «юго» и позволить себе получить удовольствие от жизни? Я так толком и не воспользовалась этими двумя дополнительными минутами в качестве девушки Ника.

Кэролайн говорит:

– Ты мне не начальница, Саб-Зи.

Я не могу сдержаться – это безусловный рефлекс. Я оборачиваюсь, чувствуя ее драконий выхлоп, и рявкаю: «Не называй меня так!» Она хихикает, довольная, что смогла вывести меня из себя.

Хихиканье Кэролайн, к счастью, благополучно превращается в сопение. Я вижу ее отражение в боковом зеркале – похоже, она засыпает, прислонившись щекой к стеклу. Никогда не видела, чтобы она вырубалась, предварительно не побуянив. В конце концов, может, у Ника и его «юго» есть какие-то магические свойства. Пожалуйста, пусть их хватит до нашего возвращения в Джерси.

Громкий храп, доносящийся с заднего сиденья, свидетельствует, что Кэролайн и правда отключилась. УРА! Иисус милостивый, спасибо тебе за этот временный приют, и, слушай, я, пожалуй, даже добавлю благодарность за то, что ты умер за мои грехи. Ты КРУТ, И.Х.! Пожалуй, я не стану обращать внимание на тот факт, что, как только я приеду домой, мне придется спать рядом с мисс Драконий Выхлоп, чтобы убедиться, что она не задохнется в своей рвоте. Опять.

– Одной проблемой меньше, – говорю я Нику. Кладу левую руку на его правую, которой он сжимает рычаг переключения передач. – А теперь – что мы будем делать с другой?

Он едва заметно вздрагивает от моего прикосновения и высвобождает руку, чтобы еще раз повернуть ключ зажигания. Вообще не понимаю, с чего это мне захотелось до него дотронуться.

И он спрашивает:

– А зачем ты разломала Барби Трис?

Вот же хрень, это жертва за то, что Кэролайн вырубилась неожиданно рано – похоже, к Нику перешло то состояние меланхолии, которое обычно следует у Кэролайн за назойливым любопытством? Он продолжает:

– У меня было три сестры, и я знаю, что это чертовски серьезно – испортить Барби другой девочки.

Ладно, может, это не меланхолия – его саркастичная улыбка дает понять, что он снова превратился в типичного ироничного паренька из музыкальной группы. Но какого черта – почему мне от этого хочется наброситься на него прямо сейчас?

И все-таки по нему видно, что ему и правда интересно, но я не собираюсь объяснять ему свои отношения с Трис. Просто не смогу. Ущерб, который Саб-Зи может нанести мужской психике за одну ночь, ограничен.

С другой стороны, может, я смогу превратить Ника в свой проект, устроить ему детоксикацию, очищение от Трис, провести реабилитацию, организовать для него полное погружение в отношения с хорошей девушкой? Мне тоже нравится число семь – так что мы можем двигаться плавно, постепенно, приятно и красиво – семь дней вместо семи минут. А потом я отпущу его, освобожу от груза мыслей о Трис, переделаю и превращу в прекрасного парня. Я уверена, он скрывается где-то там, за этими глазами, хранящими образ Трис. Это будет мой дар всем женщинам – идеальный представитель мужского пола, прекрасный музыкант, который отлично целуется. Я выпущу его в мир, тщательно очистив от иронии, и он больше не будет подозревать всех женщин в том, что они окажутся такими, как Трис. Ну, И.Х., а кто теперь крут?

Белый фургон проносится по улице с односторонним движением в запрещенном направлении и останавливается у пожарного гидранта прямо перед нашим «юго».

– О, слава богу, – говорит Ник. Интересно. Похоже, нас спасет божественное вмешательство. Судьба?

Из фургона выходит парень, и я узнаю его – он обнимался с тем типом из группы Ника, который не пел, после их выступления. Я лишь минуту наблюдала за тем, как они целовались, а потом мне пришлось отвести взгляд. Саб-Зи почему-то так возбуждается, когда два парня целуются. Не понимаю, почему подглядывание за тем, как два человека одного пола целуются, считается допустимым исключительно для прыщавых студентов, которые передергивают на лесбийское порно. Это такой сексизм. Феминизм должен быть для всех – он про сексусальное освобождение, равную оплату за одинаковую работу и фундаментальное право девушек любоваться на целующихся парней.

Если бы я не увидела, как те два парня искренне и страстно целуются, быть может, я бы и не ответила поцелуем на просьбу Ника стать его девушкой на пять минут. Кажется, что с того момента прошло уже несколько лет, а не минут. Что вообще тут происходит с мисс Драконий Выхлоп и заглохшим «юго» и ПОЧЕМУ я так много думаю о том, чтобы так и застрять в остановившемся времени в «юго» с этим Ником? Он же встречался с ТРИС!

Бойфренд того парня настолько старается выглядеть, как эмо, что стал похож на куклу из «Маппет-шоу». Он наклоняется к открытому окну со стороны Ника и говорит ему:

– Открой капот, попробуем «прикурить» двигатель этой малышки.

– Ага, – отвечает Ник, словно в этом нет ничего необычного. – Спасибо, Скотт.

Скотт смотрит в мою сторону и произносит:

– Если ты не против, Тому не помешала бы твоя помощь, он ждет в фургоне.

Что за фигня? Неважно.

Пожав плечами, я вылезаю из «юго», а Скотт тем временем открывает капот «юго» и подсоединяет провода прикуривателя. Рэнди стоит, прислонившись к стене клуба, и я пихаю его, проходя мимо, просто потому, что могу. Потом я подхожу к фургону с пассажирской стороны и вижу, что кузов забит музыкальной техникой. Я же знала, что у группы Ника есть нормальная машина! Почему только я не уточнила – обратно в Джерси на фургоне, а не на «юго»?