Глава I
ВЕЛИКИЙ ХИТРОУМЕЦ
«…синий порошок имеет самые скверные свойства. Он может пыхнуть в момент, когда вы склонитесь над ретортой, чтобы лучше рассмотреть результаты эксперимента. А может не пыхнуть. Может только зачадить, завонять, засмердеть и даже выругаться. Конкретное действие порошка зависит от таких тонких эфирных эманаций, что никто доныне не пытался систематизировать, каталогизировать, рационализировать это действие, и только я, великий и…»
Пых-х! – позади Трисмистра, магистра чёрной и белой магии, что-то со страшным шумом пыхнуло.
– Ы-ых! – тоже пыхнул волшебник и подскочил. Гусиное перо в его руке дёрнулось по листу, и… – Ох! Вот ведь! Ну какого лешего он опять начал пыхать?
На весьма дорогом пергаменте (десять долларов за лист) расплылась великолепная жирная клякса.
– Кхе-хе-хе… – кто-то приглушённо заквохтел в дальнем конце тёмной комнаты, служившей Трисмистру лабораторией. – Ты болван, алхимик, кхе-хе-хе, и никакой ты не волшебник, а так…
– Заткнись! – не оборачиваясь, бросил магистр, однако окрик нисколько не испугал говорящего карпа, плававшего в высоком, старинной работы аквариуме.
– А что? Скажешь я не прав? Я же знаю, что ты пишешь в этой бумажонке – ты хвастаешься! Ты считаешь себя самым хитрым, ты думаешь, что раскрыл все тайны природы, вник в суть вещей и явлений, ты…
Хоп! – из высоты опустилось узорчатое покрывало и накрыло прибежище говорящей, точнее, скандалящей рыбы.
Рыба умолкла, а волшебник тяжко вздохнул:
– О-ох…
И было отчего. Злоязыкий обитатель аквариума если в чём и ошибался, то не во многом. Трисмистр потратил полтора месяца на исследование свойств синего порошка (известного в алхимии под названием «Делириум тременс», что в переводе означает «Белая горячка»), а вот, поди ж ты… пыхнуло. И пыхнуло в тот момент, когда должно было тихонько дымить, и без копоти!
Карп попытался что-то сказать, но плотная ткань почти не пропускала звуков.
– Бу-бу-бу, – донеслось из-под неё.
Клякса на пергаменте быстро подсыхала. Было ясно, что не следует терять ни минуты. После полного высыхания удалить чернила волшебным образом уже не удастся и придётся скоблить дорогой лист бритвочкой.
– Абра-кадабра… – начал было Трисмистр, но вдруг подумал, что не к лицу такому продвинутому чудодею пользоваться глупым ученическим заклинанием. – Нет, попробуем другое… Фиглер-миглер-балаболус!
Что-то тихонько звякнуло, но клякса не исчезла.
Магистр почесал нос.
– А, неправильно… Фигдер-мигдер-барабанус!
Густые чернила чуть замерцали, зашевелились и вроде попытались исчезнуть… но потом замерли и приняли прежний вид. Трисмистр ткнул в кляксу пальцем и сморщился:
– Высохли.
Пришлось таки доставать могущественнейшему и продвинетейшему из колдунов безопасную бритву.
– Ай! – Естественно, он тотчас порезался. – Нет, ну какому дураку пришло в голову назвать это дьявольское орудие безопасным!
С досадой Трисмистр остановил кровь обычным заклинанием без выкрутасов и принялся скоблить пергамент.
– Ты возгордился, – снова донёсся голос говорящей рыбы. – Ты возомнил себя самым великим, ты думаешь об этом ежечасно, ежеминутно, ежесекундно…
– О чём я думаю? – повернулся Трисмистр к своему не слишком благодарному питомцу. Как и следовало ожидать, звуконепроницаемое покрывало валялось на полу – карп высунулся из воды и стянул его зубами (у говорящей рыбы имелись и язык, и зубы).
– О своём величии, – нисколько не смутился обитатель аквариума. – А сам не в состоянии сотворить маленького, школярского чуда.
– Очень интересно… – пробормотал великий и щёлкнул пальцами – в руках его возникла волшебная палочка. Некоторое время магистр задумчиво смотрел на неё, потом, не оглядываясь, бросил в сторону аквариума.
Раздался слабый плеск, негромкое «Ай!», и голос сварливой рыбы стих. Трисмистр удовлетворённо кивнул – иногда это помогало.
Спустя пару минут прилежного труда клякса, так некстати возникшая на пути пера волшебника, была удалена.
– Вот так, – пробормотал он. – На чём я там, бишь, остановился? Ага, на себе. На том, как только я, великий и хитроумный… – Трисмистр сделал паузу, но рыба молчала, – …смог изучить и систематизировать свойства этого дурацкого порошка.
Перо вновь забегало по пергаменту, и скрип его заглушил даже звуки бурного кипения реторты с «Делириум тременс», что так не вовремя пыхнула.
Волшебная палочка же, упавшая в аквариум к говорящей рыбе, звуков и вовсе не издавала.
Глава II
В МРАЧНЫХ КОРИДОРАХ
«Поканин идёт по коридору», – подумал я и поплёлся по нашему широкому школьному коридору.
Лампочки под потолком весело перемигивались, за окном занималось раннее утро, а шаги гулко отдавались в звенящей пустоте коридора. Да и как иначе? Ведь до конца урока ещё сорок минут.
Меня выгнали на третьей минуте после звонка. Выгнали бы и на первой, но учительница химии Лариса Ивановна сама опоздала. Она всегда опаздывает – у неё тоже есть принципы, и один из них: выходить из учительской не раньше начала урока.
«Поганин! – заорала она, едва войдя в класс. – Кто тебе позволил трогать реактивы?!»
Нет, ну что можно ответить на такой вопрос? Только пожать плечами. Я и хотел сделать это, но от пронзительного крика учительницы у меня дрогнула рука, и из пробирки выплеснулось немного свежеприготовленного раствора…
Сразу повалил густой едкий дым, полыхнуло пламенем, а я почувствовал сильную боль в ухе и понял, что поднимаюсь в воздух.
«Ни фига себе!» – промелькнуло в моей очумелой голове, как вдруг стало ясно, что вовсе не рискованный химический эксперимент послужил причиной этого возлетания. Просто Лариса Ивановна ухватила меня за ухо и поволокла к выходу.
– И без родителей чтоб я тебя не видела! – донеслось в спину учительское напутствие, и – хоп! – я вылетел из класса.
Регулярно это со мной происходит – обругания и вылетания. Также вызовы родителей… А как я их, спрашивается, приведу, если они опять уехали в далёкую зарубежную страну на заработки? И бабушка в больнице – сердце у неё прибарахливает; короче, та ещё ситуация.
В голове закрутились воспоминания: страшная история с бабочками-пауками всё никак не уходила из памяти, – и сам того не заметив, я прошёл коридор до выхода и оказался на улице. Морозный декабрьский воздух мигом привёл меня в чувство.
«О-ёй… – подумал я и поспешил назад. – Минус двадцать, наверное!»
При таком морозе, если кто не знает, уши отмерзают за пять минут, а значит…
– Поканин! – радостно приветствовал меня чей-то знакомый голос, и я не успел додумать, что там чего значит.
Ирочка. Моя подружка из параллельного класса. Нас с ней многое связывает – с первого класса она почему-то считает, что я должен её защищать словно такой рыцарь, и в результате было время, когда меня били каждую неделю.
– Домой собрался, Поканин? Ну-ка, дай я пощупаю твои ушки… бедненький, они же совсем отмёрзли…
– Ай! – Меня дёрнули сразу за два уха.
– Ха-ха-ха!
Как видите, чувство юмора у Ирочки на высоте. А главное, косичек у ней нету – не за что ответный удар нанести. Голова моей подружки взлохмаченная, в точности, как у меня.
– И не думай, Поканин, – отсмеявшись, объявила Ирочка, – домой слинять тебе не удастся. Тётя Даша куда-то удалилась, не то на базу, не то на совещание, и до звонка её теперь не дождёшься.
Тётя Даша – это наша техничка. Ни на базу, ни на совещание её ни разу ещё не приглашали, но ключи от раздевалок она регулярно уносит с собой. А на улице минус двадцать.
– Дошло? – участливо спросила Ирочка. – Но ещё имей в виду: в этих мрачных коридорах водятся не только учительницы химии, или там, завучи по учебной части… здесь бродят и директора школ! – Последнюю фразу, для доходчивости, мне прокричали прямо в ухо. Я слегка оглох, и это ничуть не прибавило бодрости.
