– Делай что хочешь, – посоветовала подружка.

Она развернулась и ушла.

В тот вечер, Алёна, проревела часа три, не меньше, но решение не нашлось. Любимый парень, которого она буквально боготворила, предал её. И никому в этом мире, она совсем не нужна, кроме крохотного существа у неё под сердцем, в котором и есть сейчас её спасение. Есть ради кого жить дальше.

Дни шли медленно. В детском доме, где жила и воспитывалась Алёна, готовились к выпускному балу. А любимый Мишка, уже во всю, крутил любовь с её бывшей подругой Лилей.

Самочувствие у девушки и так было не очень, мучили головокружения и тошнота, а после того, как девчонки угостили Алёну компотом из крыжовника, стало ей совсем не выносимо. Сначала скрутило живот. А чуть позже, по бёдрам, потекло что-то тёплое и липкое. Невыносимая боль полосовала всё тело, и прекратилась только после того, как девушку накрыла спасительная темнота обморока.

Очнулась Алёна на больничной койке, под капельницей. Рядом сидела подруга Настя.

– Что случилось?

– Алён, ты только не волнуйся. Всё уже позади.

– Что позади? Где я?

– Ты в гинекологии. И тебя чудом спасли.

– Только меня?

– Малыша, спасти не удалось. Ты что-то приняла, да?

– Насть, да ты что? – еле ворочая сухим и шершавым языком, возмутилась Алёна. – Ты же знаешь, как я ждала этого ребёнка.

– Тогда тебе помогли, – предположила подруга. – Что-то подлили? Тебя угощал кто-нибудь в тот день?

Алёна задумалась. Мысли путались и перескакивали одна на другую. Было трудно уловить их суть.

– Кажется, я пила компот. Мне его Даша и Женя принесли.

– Ты пила его?

– Да.

– Зачем? Ты же знаешь, что они подруги Лильки и Мишки.

– Откуда же я знала, что они способны на такую подлость. Меня тошнило с утра, и хотелось кисленького. Вот они и подвернулись с угощением, как раз во время.

Алёна расплакалась.

– Эх, Алёнка. Теперь мы уже ничего не докажем. Врачи сказали, что самопроизвольный выкидыш случился. Такое на ранних сроках беременности часто происходит. А ты ещё на нервах вся была последнее время.

– А эти врачи не сказали, у меня ещё дети будут?

– Да. Я слышала, как медсёстры болтали что-то типа того, что молодая и ещё родишь. А это значит, что будут у тебя, подружка, ещё детки.

– Только этого «кроху», уже не вернуть. Не уберегла я его.

– Алён, мне очень жаль, что такое произошло. Только не вини себя. Надо жить дальше.

– Как, Насть? – закричала Алёна. – Как дальше жить, среди этого дерьма, лжи, предательства, разврата и грязи?

– Алён, не кричи. Я ещё кое-что хочу тебе сказать. Тебя выперли из детдома. Твой аттестат у меня. Сказали, что тебе есть уже восемнадцать, ты отучилась, а значит пора на вольные хлеба. К тому же, им нужно было как-то замять дело с твоей беременностью.

– Подожди, Насть, но это же не честно. У меня теперь совсем разбита судьба, – грустно произнесла Алёна, вытирая слёзы. – Чем мне её склеить? Да и зачем?

– Подружка, не расстраивайся. Всё ещё наладится. У тебя целая жизнь впереди.

– Ага, только вдребезги разбитая. Ладно, Насть, спасибо что навестила. У меня к тебе будет одна просьба.

– Какая?

– Принесёшь сюда мои вещи, и документы? Я буду тебе очень благодарна.

– Постараюсь.

Алёна отвернулась к стене, тем самым, давая понять, что разговор окончен. Настя вздохнула, немного посидела в тишине и ушла.

Через пять дней, девушку выписали. Идти ей было совсем некуда. Мать тихо спивалась. Бабушка жила бедно и едва сводила концы с концами. Аттестат об окончании средней общеобразовательной школы был на руках, и она решила ехать подавать документы в институт. Алёна была отличницей и схватывала знания просто на лету. Её тяга к медицине проявилась лет в семь, когда она залечивала детишкам из детдома разбитые носы и колени.

Мать лишили родительских прав, ещё, когда крохе было три годика. Бабушка уже в то время болела, и была слаба, и ей никто не мог доверить малышку. Так, Алёна, оказалась на государственном обеспечении. Девочке ничего не оставалось, как приноравливаться к новой, чужой жизни и законам. Ей повезло, в группе детки оказались смирные и дружелюбные. Они не только не обижали друг друга, но и защищали от всех и вся. Держались вместе, сплочённо, в своём детском несчастье.

За мыслями и воспоминаниями, Алёна добралась до места назначения. Документы у неё приняли, сообщили дату вступительных экзаменов и распрощались.

И снова пустота и одиночество. Она как бродячий пёс, смотрела растерянными глазами по сторонам. Хотелось сесть на тротуар и завыть. Чтоб хоть кто-то увидел, пожалел, помог.

Сил у Алёны ещё было маловато, и одолевала слабость, после перенесённой операции. Но идти куда-то, было просто необходимо, скоро стемнеет. А ночная жизнь, играет по своим правилам, порой очень опасным и жестоким.

Девушка присела на лавку в скверике, возле небольшого, панельного дома в пять этажей и горько заплакала. Она крошила трясущимися руками булочку, на которую наскребла последние деньги, и кормила голубей. Птички слетелись к её ногам и хватали хлебные крошки, а Алёна всё ревела и ревела, да так жалостно, что у проходящих мимо людей бежали мурашки по коже. Но все они равнодушно отводили глаза, и стремились дальше.

Девушка подавилась собственной слюной и заперхала. От этого, ей стало ещё обиднее, слёзы полились по лицу, капали на одежду и асфальт. А Алёна, пытаясь их вытереть, только больше размазывала по худеньким щекам.

– Батюшки ты мои, девонька, ты чего так плачешь?

Фраза прозвучала над ухом девушки так неожиданно, что она сильно испугалась и подняла опухшее, заплаканное личико.

– Кто тебя обидел?

Рядом стояла маленькая, худенькая старушка в жёлтом платочке и синем пальто, которое было ей явно великовато. Она жалостливо смотрела на Алёну и пыталась заглянуть в самую глубину души, сквозь мокрые, красные глаза. В руках, бабуля, сжимала сетчатую авоську, ещё давних времён производства. Из этой сумочки торчали: батон, пакет молока и мешочек с картофелем.

Алёна похлопала глазами и опять заревела.

– Да что же это такое? – воскликнула старушка.

Она положила сетку на лавочку, присела рядом и погладила девушку по голове.

Не выдержав этой неожиданной ласки, Алёна кинулась на грудь бабули и прижала её к себе. Так, обнявшись, они просидели минут пять, а потом Алёна отодвинулась.

– Простите меня, – произнесла она.

– За что?

– За эту выходку, – ответила Алёна.

– Глупости говоришь. Мы все ещё пока люди, и просто обязаны понимать других и помогать.

– Спасибо, что посидели со мной. Я пойду.

– Постой. Что у тебя случилось? Расскажи, станет легче. А я может, чем помогу.

От безысходности, голода и страха, девушка выложила свою историю, как на духу, сбиваясь и всхлипывая.

– Дела, – молвила старушка и покачала головой. – Это же надо быть такими подлыми.

– Я пойду, – снова промямлила Алёна.

– Да погоди ты. Идти всё равно некуда, а в никуда, ты ещё успеешь сходить.

– Ну а сколько нам ещё здесь сидеть?

– Мы не будем здесь сидеть. А сейчас пойдём ко мне. Не бойся, я живу с дедом и двумя кошками, и у нас большая квартира.

– Нет, нет, – запротестовала Алёна. – Я не пойду к вам. Я чужая. Как вы не боитесь в дом приводить кого-то с улицы?

– Чего мне бояться? Накоплений у нас с дедом, нет. Мебель старенькая. Да и ты, вроде, на бандитку не похожа. Не могу я мимо твоей боли пройти. А уж коли обманешь, на себе грех носить будешь.

– Я не обману, обещаю. И буду помогать во всём. И подрабатывать устроюсь.

– Э не, так дело не пойдёт. Никакой работы. Тебе учиться надо, чтобы человеком стать. Тогда, глядишь, никто и не посмеет об тебя ноги вытирать.

– А у вас дети есть?

– Дочка, с мужем и детьми, в Астрахани обосновались. Уже два года там живут. А скоро и мы, с дедом, к ним переедем. Пойдём домой. Тебя, кстати, как зовут?