Его, наверное, надо уже кормить, подумала она, снова потягиваясь и ощущая приятную ломоту в теле, она выспалась, полностью отдохнула и теперь была полна сил. И они ей пригодятся, ей еще надо устроить этого знаменитого маленького монстра и наведаться в детский лагерь, чтобы утопить свой буксир, жаль, конечно, но перевозить его сейчас слишком большой риск. Да и куда она его повезет? У нее ведь нет дома, где можно хранить то, что пока тебе не нужно. Фатима быстро отогнала эту мысль, уж больно грустной она была и портила ей настроение, и без того не самое радужное. Да, она справилась блестяще, насколько позволили обстоятельства, выполнила дело, но все ведь пошло наперекосяк, и теперь вместо того, чтобы отдыхать, она должна думать, куда пристроить несчастного сына Ситко. И хуже всего то, что она намеренно затягивала с этим и сама это прекрасно понимала, так с чего же радоваться? Ну, по крайней мере она хоть выспалась, а это уже немаленький повод для радости.
Она медленно села на кровати и выглянула в окно, сквозь сетчатые занавески ей было хорошо видно пустой блестящий асфальт стоянки и даже мелкие капельки, мельтешащие в голубом свете фонаря. Она была почти единственным постояльцем в этом отеле, состоящем из трех длинных одноэтажных строений, напоминающих ей конюшни – она выросла в аграрном крае и прекрасно знала, как выглядят коровники и прочие загоны для скота. Что ж, в такой дыре, как правило, только скот и останавливался, об этом свидетельствовали надписи, оставленные прежними гостями на стенах и обшарпанном кафеле в ванной. Стены ее номера были покрашены ядовитой зеленой краской, обои здесь не продержались бы и недели, мебель была изрядно попорчена, а кровать провалилась и воняла сыростью, хотя в самом номере сыро не было, по крайней мере пока. Хорошо хоть я здесь ненадолго, подумала она, и тут как раз заплакал ребенок. Фатима пулей вскочила с кровати, стены здесь были не толще картона, и хотя, когда она вселялась, соседние клоповники были свободны, все могло измениться за то время, что она спала. Она подошла к столу, где стояла коробка с ребенком, и осторожно взяла его на руки, ее глаза привыкли к темноте, поэтому света от фонаря на стоянке ей пока было вполне достаточно.
– Ну чего ты, а? – прошептала она, укачивая его неумело, но нежно, – кушать хочешь? Проголодался? Сейчас мы тебя накормим, потом помоем, а потом ты немного поиграешь и снова уснешь.
Ее успокаивающий голос подействовал, малыш тут же затих и только изредка недовольно похныкивал. А характер у него просто сахарный, отметила Фатима, вспоминая, как мама рассказывала ей, что младенцем она орала круглые сутки, день и ночь напролет, сводя с ума не только ее, но и соседей. Они часто смеялись, вспоминая старую историю, как однажды к маме посреди ночи пришел разъяренный сосед и начал кричать:
– Да что вы с ней делаете круглые сутки?! На части режете, что ли?! Чего она так орет, и орет, я уже с ума сошел от этих воплей!
– По его виду это было заметно, – всегда говорила мама, и они начинали хохотать.
Да, была бы мама здесь, она знала, кажется, все на свете, а про детей уж точно. Хотя, если бы она была жива, всего этого не было бы вообще.
С ребенком на руках, Фатима прошла в крошечную прихожую и, нащупав выключатель, зажгла свет в ванной, а потом открыла дверь. Штор в номер не было, поэтому зажигать свет она не могла, ребенка могли увидеть, а так света было вполне достаточно и в то же время безопасно. Не выпуская малыша, она села на краешек облупившейся ванны и открыла горячую воду. Пока бутылочка будет греться, решила она, я приготовлю ванну для этого маленького свиненка.
– Придется тебе еще чуть-чуть побыть в коробке, – проговорила она, устраивая ребенка, – мне надо подготовить все для тебя, так что лежи тихо и не мешай, если не можешь пока помогать.
Чтобы ему было не скучно, она дала ему одну из купленных погремушек, а потом поставила кастрюлю с водой и, захватив с собой книжку «Ваше чудо: все о детях от рождения и до 7 лет», направилась в ванную. Там был выцветший пластиковый тазик, противного грязно-розового цвета, но по размерам он вполне годился для купания малыша. Конечно, только после того, как она его тщательно вымоет. Она уже было собралась намылить его, щедро полив антибактериальным чистящим средством для детских ванночек, купленном в том же самом магазине, как вспомнила про бутылочку, оставленную в кастрюле на плите.
– Черт! – Воскликнула она, бросая тазик обратно в ванну и стрелой кидаясь к плите.
Как же сложно обо всем помнить, ничего не упускать! Да, чтобы растить детей, двух рук и одной головы явно мало, подумала она, хватая полотенцем кастрюлю и ставя ее на поцарапанный узенький столик, на котором стояла плита. Ее работа тоже требовала сосредоточенности и дальновидности, и все же ей казалось, что быть киллером гораздо легче, чем матерью. Может, потому, что тогда она отвечала только за себя.
Как назло, тут снова захныкал малыш, явно уже успевший проголодаться и соскучиться по маме. Нет, я должна как можно скорее отделаться от этого ада, решила она, как можно скорее.
– Не ори ты так, – зашикала она на него, не зная, что делать сначала: вытаскивать бутылочку, взять его на руки или закончить наконец с тазиком. – Сейчас будешь и есть, и купаться, только соблюдай тишину, нас ведь могут услышать.
– Мы, знаешь ли, прячемся, – сообщила она малышу, как будто слова имели для него хоть какой-то смысл.
Что делать ей подсказал инстинкт, ведущий ее уже 9 лет – надо прежде всего восстановить тишину, иначе всему конец. Она снова взяла его на руки, только на этот раз он не перестал плакать, только немного сбавил громкость. Надо его накормить и вымыть, иначе он жизни не даст, подумала Фатима, хотя ей и самой уже было до боли в сердце жаль этого кроху, такого маленького и одинокого, находящегося в ее неумелых руках, а в чьих руках он окажется завтра? Я отняла у него семью, пришла мысль, я должна дать ему новую.
– Но прежде всего я дам ему бутылочку, – пробормотала она, идя с ребенком на руках в прихожую.
Кормила она его в ванной, сидя на бортике, а прямо под ней своего часа дожидался наполовину намыленный тазик. Малыш был явно очень голоден. Он так жадно сосал свою смесь и хватал бутылочку ручонками, что Фатима даже устыдилась, что довела его до такого состояния.
– Прости меня, – уже, наверное, в тысячный раз сказала она, – за все, и не только за то, что я сделала с твоими родителями. Не умею я следить за детьми, понимаешь, ты – первый младенец в моей жизни, так что извини, опыта у меня нет, но я стараюсь. Со временем все будет лучше, вот увидишь, я быстро учусь, я вот даже купила книжку, глупо, конечно, как будто я решила завести щенка, но, с другой стороны, это еще большая ответственность, а знаний у меня ноль.
Так здорово и ново было разговаривать с кем-то, пусть этот кто-то и не отвечал, и вряд ли понимал, о чем речь, но это был живой человек, а она уже много лет ни с кем не разговаривала без надобности. И она специально не стала говорить, что собирается отдать его, а вдруг он все-таки поймет, почувствует это? Она же собирается это сделать, не так ли?
И что тогда останется мне, спросил голос в ее голове, опять все та же пустая жизнь? Одиночество и тишина, длящаяся неделями, месяцами, а потом снова чья-то смерть?
И тут она поняла, что страшно устала от своей жизни и от себя. Она могла бы уйти на покой, но что тогда она будет делать? У нее ведь нет ничего и никого, тогда ей останется только лезть в петлю или сходить с ума от пустоты. Так она хоть что-то делает, она строит планы, она работает, но если отнять эту суету, у нее ведь больше ничего нет, совсем ничего.
Малыш поел, и она снова устроила его в коробке, на этот раз он не возражал и не поднимал крик, пока она готовила ему ванну. Купаться он, оказывается, очень любил, и пока ее руки работали, строго следуя инструкциям в книге, лежащей на полу и раскрытой на странице, где подробные картинки и описания под ними помогали таким, как Фатима, выкупать малыша, ее голова была занята вопросами его и ее будущего. И самое страшное, что без одного она уже не видела другого.
