Глава 1

После недолгого перерыва снег пошёл пуще прежнего. Если раньше с неба падали мелкие, почти невидимые снежинки, то теперь это были крупные хлопья, мягкие и невесомые, как пух, неторопливо и плавно парившие в воздухе и не спешившие опускаться на землю. И спустя какое-то время уличные фонари, киоски, ветви деревьев уже были покрыты массивными белыми шапками, а на крутых скатах крыш, особенно по краям, образовались огромные залежи снега, в любую минуту грозившие обрушиться вниз.

По обеим сторонам дороги, между проезжей частью и тротуарами, тянулись длинные вереницы сугробов. Днём, когда слегка пригрело солнце, они подтаяли и осели, превратившись через час-другой в небольшие невзрачные пригорки грязноватого цвета, похожие на кучи мусора. Но вечером, после того как скрылось не по-зимнему тёплое солнце и повалил снег, они стали быстро, почти на глазах, увеличиваться в размерах, расти ввысь и вширь, обретая округлые очертания и чистый бело-голубой оттенок.

Но особенный, неповторимый новогодний колорит придавали заснеженной улице рукотворные признаки близившегося праздника – сиявшие разноцветными огнями витрины магазинов, развешанные на придорожных фонарях яркие мигающие гирлянды, протянутая над перекрёстком широкая лента с надписью большими красочными буквами: «С Новым Годом!»

Улица была практически пуста. Изредка показывались одинокие, как правило, спешившие куда-то прохожие, быстро пробегавшие мимо и исчезавшие из поля зрения; слышался лишь хруст снега под их торопливыми шагами. Зато почти все окна в окрестных домах были освещены; то и дело в них мелькали человеческие фигуры, – люди заканчивали последние приготовления к празднику. Время от времени то тут, то там, то вдалеке, то где-то близко раздавались весёлые крики и взрывы смеха, а в небо с сухим, протяжным треском и шипением взлетали сверкающие ракеты, рассыпаясь в тёмной вышине снопами ослепительных искр.

Кирилл вздохнул, задёрнул штору и отошёл от окна. Постоял немного посреди комнаты, уронив голову на грудь и уставив неподвижный, бездумный взгляд в пол. Затем испустил ещё один вздох, повёл плечами и медленно, еле передвигая ноги, двинулся в соседнюю комнату – просторную, ярко освещённую и празднично убранную гостиную, где улёгся на мягкий, обтянутый коричневой кожей диван и прикрыл глаза.

Некоторое время он лежал без движения, сложив руки на животе и тихо, ровно дыша, так что могло показаться, будто он уснул или, во всяком случае, погрузился в лёгкую дремоту. Однако длилось это совсем недолго: через минуту-другую он шевельнул рукой, чуть поморщился, словно увидел в полусне что-то не слишком приятное, и открыл глаза. Хмурым, мутноватым взглядом провёл по комнате, ненадолго задержав его сначала на богато украшенной, усыпанной многочисленными игрушками и увитой блестящими гирляндами ёлке, от которой исходил, разливаясь по всей квартире, свежий смолистый запах, а затем на стоявшем рядом с диваном продолговатом, со вкусом сервированном столе, в центре которого высилась, точно башня, большая зеленоватая бутылка шампанского.

Но все эти характерные приметы близкого торжества – и те, что он видел за окном, и находившиеся сейчас перед его глазами, – по-видимому, совсем не радовали Кирилла, не наполняли его праздничным возбуждением, охватившим в этот час подавляющую часть населения города, и тем светлым, волнующим чувством предвкушения чего-то хорошего, отрадного, чудесного, которое всегда, с детских лет, овладевало им перед Новым годом.

Теперь ничего этого не было и в помине. Ни радостного волнения, ни радужных надежд, ни трепетного ожидания каких-то новых, неведомых благ. И не только потому, что детство с его наивными розовыми фантазиями и мечтами давно и безвозвратно прошло и он не доверял больше ярким, обольстительным иллюзиям и всё реже поддавался пьянящему обману чувств. Его мрачное, подавленное состояние имело другую, гораздо более важную и глубокую причину, ни на минуту не дававшую ему забыться, постоянно напоминавшую о себе, лишавшую его покоя и душевного равновесия. И чем больше он думал о ней, тем пасмурнее и сумрачнее делалось его лицо, тускнел и гас блеск в глазах, медленнее и ленивее становились движения. И приближавшийся, всё более громко заявлявший о себе праздник, окружающее оживление и веселье не только не улучшали его настроения, но, напротив, как будто ещё больше оттеняли и усугубляли скверное, упадочное расположение его духа, лишний раз напоминая ему о том, что он утратил в уходящем году, чего лишился по собственной вине, о чём вынужден теперь сожалеть и сокрушаться…

Телефонный звонок прервал его тягостные, меланхоличные раздумья. Он чуть повернул голову и взглянул на лежавший рядом, на краю стола, мобильник. Прочитал имя звонившего, немного помедлил, точно колеблясь, отвечать или нет, и, так и не ответив, вновь уронил голову на подушку и закрыл глаза.

И опять со стороны могло показаться, что он забылся дрёмой и отрешился от всего окружающего. Но это было не так-то просто, потому что вокруг было довольно шумно. К соседям пришли гости, и за стеной раздавались их громкие голоса и смех. Под окном ненадолго остановилась загулявшая компания, и оттуда некоторое время доносилась не очень связная, крикливая речь, исходившая из нескольких глоток одновременно и то и дело прерывавшаяся взрывами звучного, раскатистого хохота. А где-то во дворе вдруг послышался резкий глухой треск, и ввысь с уханьем и свистом взмыли ослепительные золотистые огни, озарив на мгновение чёрное небо.

Слушая поневоле эти разнообразные, очевидно, не доставлявшие ему особого удовольствия звуки, Кирилл хмурился, кривил губы и то открывал, то снова закрывал глаза, словно пытался забыться сном. Затем, видимо утратив надежду на это, окончательно открыл их и бессмысленно уставился перед собой. Мысли его при этом, по-видимому, витали где-то очень далеко, за пределами этой комнаты и этого дома, и были, судя по его нахмуренному лбу и безучастному, потухшему взору, обращённому в никуда, по-прежнему не слишком отрадными и обнадёживающими.

И опять они были прерваны продолжительным и настойчивым телефонным звонком. Повторилась и реакция Кирилла. Он поморщился, скосил глаза на мерцавший и громко трезвонивший мобильник и, увидев то же имя, и не подумал ответить.

Ещё немного пошумев, телефон затих. На какое-то время установилась тишина, воспользовавшись которой, Кирилл вновь прикрыл глаза и попытался погрузиться в уже привычное ему мрачное раздумье. Но ему опять помешали – за стеной раздался дружный взрыв смеха, сопровождавшийся пронзительными мужскими и женскими голосами, звоном посуды и шумом сдвигаемых стульев.

Кирилл недовольно скривился, пробурчал что-то себе под нос и, вероятно поняв, что забыться хотя бы кратковременным сном ему этим вечером, скорее всего, не удастся, с усилием оторвал голову от подушки. Некоторое время он сидел, не шевелясь, воззрившись перед собой и невольно прислушиваясь к гаму и говору у соседей. Затем, не оглядываясь, пошарил рукой вокруг себя и, нащупав пульт, включил телевизор. Несколько минут тем же отрешённым, будто невидящим взглядом смотрел в загоревшийся экран, где беспорядочно мелькали, суетились, кривлялись, точно марионетки, какие-то подвижные, пёстро разодетые фигуры. Потом, как и прежде, глубоко и протяжно вздохнул, отбросил пульт в сторону и расслабленно откинулся на спинку дивана, вновь опустив веки и свесив голову на грудь.

По-прежнему из соседней квартиры неслись многоголосый гомон и смех, с улицы время от времени долетали зычные выкрики ночных гуляк и трескучие взрывы петард, телевизор извергал из себя не прекращавшуюся ни на мгновение музыку и пение. Но Кирилл, казалось, ничего этого больше не слышал. Или не хотел слышать. Он как будто в самом деле уснул или настолько погрузился в себя и свои мысли, что это было сродни забытью.

Глава 2

Очнулся он от звонка. Но на этот раз не телефонного: звонили в дверь. Кирилл открыл глаза, опять проворчал что-то сквозь зубы и, не без усилия оторвавшись от спинки дивана, с тяжким вздохом поплёлся открывать.