— Это правда, — серьезно посмотрел на него старик, промышленный, потом подмигнул остальным и добавил:

— Ты не сказал только того, что у тебя не рука, а лопата.

— Ха-ха-ха!!! — загрохотали рыбаки.

— Лопата и впрямь, — добавил один из людей.

Успокоившись, работники продолжали свою работу еще несколько минут. Потом один из них поднял голову и спросил:

— А куда она пошла?

— О, она гуляет здесь каждый день, — кто-то позади добавил. — Она ходит туда, к тем скалам иногда, и сидит там часа 3.

— Скучает, надо быть. Может, вспоминает Рассею.

— Мне, вот, непонятно, — опять вмешался белокурый гигант, который измерял следы Анны на песке, — почему такая молодая баба, приятная на лицо, округлая как полагается, и не замужем!

— А, это не твоего ума дело, деревня, — огрызнулся на него старик. — Может, у нее был свой мужик, да она потеряла его. Почему бы тебе не заслать к ней сватов, парень — а!

Молодой рыбак вспыхнул. Он сердито посмотрел на старика:

— Я сам знаю, что она не моего поля ягода. Она барыня, а мы кто — мужики. Мне не надо говорить об этом. Я и сам знаю, где она и где я! Мне просто интересно, вот и все!

— Может быть, она сидит там и думает о Рассее, мечтает о нашей матушке родине, — тихо добавил кто-то. — Эх, хотел бы я побывать в Рассее. Я, вишь, никогда не бывал там. Мы, паря, сибирские, ведь.

— А чего тебе надо в Рассее-то? — Старик охотник с презрением посмотрел на него. — Чего ты думаешь получить там. Не думай, что ты будешь жить там лучше, чем здесь. Шиш с маслом! Здесь мы, как у Христа за пазухой, никакого тебе начальства! Здесь тебе все — работа не трудная, получаем хорошие деньги, харчи хорошие, полная свобода, всего вдоволь: еды и питья, а самое главное — никакого начальства, кроме нашего правителя Александра Гаврилыча. И нечего Бога гневить, нам грех жаловаться на него. Хорош человек, Александр Гаврилыч. Дай Бог, чтобы он был с нами еще много лет. Ты парень, не знаешь, кака жисть в Рассее. Тяжело нашему брату, крестьянину. Я знаю, потому сам жил там. Стало тяжело жить, ох как трудно было. Терпежу не стало от начальства, донял меня барин, вот и порешил его и айда — в Сибирь, в вольницу сибирскую, на вольную жизнь. Нет, брат, не заманишь меня ничем в Рассею. Мой дом здесь, в Россе и здесь я и помру.

Старик помолчал, смачно сплюнул в сторону и добавил:

— Ушел я в Сибирь и говорю тебе — нет земли лучше Сибири. А еще лучше Америка. Жил я на Аляске, в Ново-Архангельске, под управой Баранова, Александра Андреича, слышал небось о нем. Суров был Баранов, драл с нас шкуру за малейшую провинность, но любили его. Наш был человек, простой, а голова ж! Вот это была голова, Царство ему Небесное! Ведь, это он, его мысль-то, открыть русский форт здесь. Великий был человек он. Попомнит его Рассея и еще памятники ему ставить будут.

Молодой охотник не сдавался.

— Может быть все это правда, что ты говоришь, а я, все равно, хочу посмотреть матушку-родину. Мать моя часто говорила о ней, отец тож. Крепостные они были, жизнь была тяжелая, а вот прожили в Сибири годы, много лет, а Рассеи не забывали, до смерти мечтали вернуться в свою Ярославскую деревню. Уж очень хочу я посмотреть матушку Москву, нашу белокаменную, сорок сороков церквей там, говорят. Домищи агроматные, посмотришь вверх на крыши, шапка с головы валится. Старая столица наша русская, соборы каменные, анхиреи там служат, дьякона громогласные, как ахнет в полный голос, свечи гаснут и лампады звенят. А бороды у них большие, окладистые, густые, красота смотреть! Вот это церква, братцы, настоящая церква. И все это правда, ребята, сам отец мне рассказывал, бывал он там смолоду, все видел. Хочу я посмотреть Царь-Колокол, в котором говорят тройка коней может вместиться, а потом, Царь-Пушка, ядра которой, братцы, с ту, вон, мельницу. К эк ахнет эта пушка, так говорят в стране китайской грохот пойдет!

— Ну, уж ты заврался что-то, паря, — с презрением посмотрел на него черноволосый, бородатый охотник, поднялся и пошел к лодке.

Парень не сдавался:

— Все равно, хочу посмотреть Москву.

Старик махнул на него рукой:

— Можешь взять себе твою Москву, да еще и Киев в придачу. Мы здесь в Форте Росс довольны. Здесь и жизнь свою доживем.

И он поплелся за черноволосым к лодке.

Промышленные скоро закончили свою работу, да и поздно было уже. С моря потянуло свежестью и прохладой, пошли по домам в свое селение, раскинувшееся у форта.

А на песке все еще виднелись крошечные следы ног Анны, ведущие в конец пляжа, к скалам.

Анна сидела задумчиво у своего излюбленного места и, как всегда, думала о своем счастливом прошлом, о хороших счастливых днях проведенных с Константином и, с грустью подумала о своей любви, прерванной пулей горца где-то на Кавказе.

Приятно было сидеть у мягко рокочущего океана и, как обычно Анна потеряла счет времени. Она сидела на камне и изредка шевелила мягкий сухой песок носком своей туфли. Она даже не замечала, что становилось поздно, и что солнце уже приближалось к горизонту.

Нужно сказать, что вид залива в этот поздний, предвечерний час был необычайно красив. Особенно красиво было, если подняться по обрывистому берегу наверх и смотреть оттуда на спокойное, безграничное море, золотящееся от поздних лучей заходящего солнца. Красив был вид Форта Росс с куполом его крошечной часовни, блестевшим золотом солнечных лучей, начинавших отливать багрово-красными отблесками вот-вот готового окунуться в глубины холодного океана солнца. Все было видно ясно в чистом воздухе, как на ладони: и форт с его постройками, и пристани, и ветряная мельница, несуразно шевелившая своими нескладными крыльями.

Анна сидела, как зачарованная, и смотрела вдаль, на уходящее солнце, совершенно не чувствительная ко всему окружающему ее, смотрела куда-то в незнакомое ничто.

Наконец, она пришла в себя и только тут заметила, как было поздно. Ей стало стыдно.

— Боже мой, меня же, ведь, ждут к чаю.

Она посмотрела на небо, заметила, что оно стало покрываться облаками, подул легкий ветер.

— Будет гроза ночью, — подумала она.

Грозные тучи стали собираться на горизонте. Становилось поздно, много позднее, чем она думала. Длинные темные тени тонкими пальцами протянулись по песку пляжа, тени от острых скал позади ее. Тени стали слишком длинными — настолько стало поздно. Солнце было совсем на горизонте, готовое нырнуть в океан.

Анна потянулась, расправила немного застывшие члены тела, сладко зевнула. Она стала приподыматься, собираясь идти обратно в форт, как вдруг услышала тонкий шелестящий шорох позади камня, у которого она сидела. Это был тихий, хрустящий шорох, как-будто кто-то осторожно пытался подойти к ней незаметно.

— Что за глупости, — рассердилась она, — мне начинает всякое мерещиться.

В этот момент треснула щепка или ветка, на которую, видно, кто-то наступил.

В момент Анна вскочила, испуганно бросила взгляд за камень и там вдруг увидела… Николая! Тот же, следящий за нею Николай, с тем же упорным, немигающим взглядом человека, не в своем уме. Это был взгляд, в котором видно было нескрываемое обожание, взгляд, который она так ненавидела.

— Николай! — сердито крикнула Анна, — что ты здесь делаешь опять? Чего ты хочешь?

Николай, не сводя с нее глаз, медленно, тяжелыми шагами автомата, шагами в которых чувствовался свинцовый вес, стал приближаться к ней. Он в упор смотрел на Анну и в этом взгляде виднелось обожание, восторг при виде Анны и, в то же время, страх трусливого животного.

— Я тебя спрашиваю, почему ты все время следуешь за мной? — крикнула опять сердито, хотя и немного испуганная, Анна.

— Я вижу мне придется пожаловаться на твое поведение Александру Гавриловичу.

Николай испуганно остановился. Имя Ротчева подействовало на него, как холодный душ. Он открыл рот, точно хотел что-то сказать и не мог.

— Я … я … Анна Владимировна … я хочу сказать … вы прекрасны!.. — наконец пролепетал он.